В начале девятнадцатого века Киев был тихим, пыльным и малонаселённым городком. Когда в двадцатых годах сюда приезжал Александр Пушкин, тут насчитывалось едва более двадцати тысяч человек жителей. Лишь со второй половины столетия наметилась тенденция к увеличению числа горожан. К последней четверти века Киев разросся почти до ста тысяч.
Среди прочих наведывались в Киев и такие граждане, проживание которых (даже не слишком длительное) город считал нужным увековечить.
На доме, что как раз напротив синего здания Дома офицеров у бывшего Царского сада, висит бронзовая мемориальная плита, извещающая, что здесь проживал духовный лидер Чечни и Дагестана Шамиль.
В самом начале 1869 года в этом районе Киева звучала арабская речь: Шамиль писал письмо на арабском языке: «...я благополучно прибыл в Киев и расположился с семейством в доме, приготовленном для меня от правительства. Город Киев я нашел одним из лучших городов, которые мне приходилось видеть в Российской империи, как по хорошему климату, так и по красивому гористому местоположению, которое напоминает мне родину, где я родился и вырос. Молю Бога, чтобы оно послужило лекарством для моего семейства и было бы исполнением моего душевного желания».
Что привело Шамиля в Киев? Об исполнении какого душевного желания он пишет? И кто его адресат, читавший замысловатую арабскую вязь? Это не был родственник или соплеменник. Это был победитель.
«Звезда князей, доблестный фельдмаршал, князь Александр Иванович Барятинский. Да возвеличивается ваша слава! Да даст вам всевышний Бог силы и здоровья!», — начинал свои письма Шамиль.
Александр Иванович Барятинский генерал-фельдмаршал, правитель Кавказских областей, был чрезвычайно популярен в армии и народе. Именно под его началом была завершена длившаяся шестьдесят лет Кавказская война.
С 1835 года князь Александр Иванович служил на Кавказе в Кабардинском полку, затем командовал третьим батальоном, был полковым командиром, дивизионным начальником, то есть до назначения генерал-фельдмаршалом прошел все ступени войсковой иерархии и знал на личном опыте все нужды и чаяния своих подчиненных. Более того, он любил и знал Кавказ и, будучи наместником, не упускал из виду малейшего обстоятельства, которое могло бы послужить усовершенствованию этого края. Дороги, торговля, содержание городов, образование, религиозная терпимость, искусства и самобытные ремесла — всё было в поле зрения Барятинского. Многие перевалы и мосты, сооруженные на Кавказе под его командованием, служат до сих пор.
Летом 1859 года русские войска взяли селение Ведено, полтора десятка лет бывшее резиденцией Шамиля. Занятие этого аула отрядами генерала Евдокимова нанесло сильнейший нравственный удар по могуществу имама в Чечне. Шамилю с небольшим отрядом сподвижников удалось укрыться в горах. Четыре сотни верных мюридов сопровождали Шамиля на горе Гуниб, где заранее было припасено продовольствие, порох, снаряды. Больше бежать и отступать было некуда. В двадцатых числах августа апшеронский батальон подошел к укрепленным склонам Гуниба.
Шамиль стоял во главе чеченцев более четверти века. Происходил он из аула Гимры Упцукульского района Дагестана. Обладая выдающимися способностями воина, политика и администратора, сумел добиться непререкаемого авторитета среди чеченской знати. Имел троих сыновей, которых всегда держал при себе для особо важных поручений. После смерти в 1832 году Гази-Мухамеда он создал имамат — теократическое государство, где всё подчинено исключительно интересам войны.
Самоназвание чеченцев — нохчо (или нахче), что буквально означает понятие народ. Собственно чеченский язык относится к вайнахской группе кавказских языков; выделяются пять основных его диалектов. Основу фольклора составляет общий для горных и равнинных жителей нартский эпос. Многие поколения этого племени жили только войной. И потому подкрепленные военно-религиозной доктриной первые удачные вылазки отрядов Шамиля, остававшегося недосягаемым для регулярной армии, сделали его безусловным лидером и героем. Однако в последние годы немало его сторонников видело бессмысленность дальнейших жертв и проливания крови.
Так или иначе, 25 августа 1859 года Гуниб был взят штурмом, и Шамиль сдался в плен вместе со всеми близкими и семьёй.
Следует особо подчеркнуть то обстоятельство, что накануне штурма князь Барятинский объявил своим подчиненным, что если кто не сдержится и убьёт Шамиля, то будет незамедлительно предан смертной казни. И офицеры, и солдаты знали, что князь своё слово сдержит. Умудренный военным опытом, дальновидный генерал-фельдмаршал понимал, что живой имам будет лучшей гарантией сохранения мира на Кавказе, ибо не будет желающих мстить за его кровь, не будет поклонения герою-мученику, сложившему голову в неравном бою.
Уже 27 августа Шамиль со старшим сыном Кази-Магомой был отправлен в Петербург. Он и представить не мог, как встретит его император, какие милости прольёт на него и каким довольствием обеспечит — такой жизни, такого комфорта имам не имел на свободе. Он получил в подарок золотую саблю с бриллиантами, а для жительства ему была отведена великолепная дача Ермолова в семи верстах от Калуги с полным штатом обслуживающего персонала и охраны для себя и ближайших родственников. Вот как он сам писал об этом в письмах князю: «Его сиятельству знаменитому Сердару, повелителю великодушному, обладающему высоким умом, совершенствами, славою, величием, которого имя прославляется повсюду, а также между людьми мужественными, которого сан высок и должность самая возвышенная, эмиру великого рождения, правителю Кавказа, фельдмаршалу князю Барятинскому. Да возвеличится могущество его и дни его да умножатся!» (Традиционное пышное, восточное обращение свидетельствует о высоком слоге переписки, о значении, которое придавал ей экс-имам. Сам Александр Иванович в одном из писем Шамилю просил его писать по-арабски: «При мне есть довольно людей, знающих основательно этот язык, они верно передадут мне содержание ваших писем, которые таким образом будут для меня ценнее, ибо они останутся у меня, как память о вас и прямое выражение неискаженных ваших чувств ко мне».) «Я понимаю и чувствую, что только благодаря тебе, — продолжает Шамиль своё письмо, — я был так милостиво принят Государем, получив подарок прямо из его славной руки, так что от этой милости разрубились выи врагов моих и возрадовались сердца друзей моих. Он совершенно успокоил меня, сказав, что я не буду раскаиваться в том, что покорился России. Государыня, всё царское семейство и все главные начальники тоже оказали мне большое внимание, и всем этим я обязан тебе. Когда до нас дошла весть, что Великий Государь Император повелел принять сына нашего Мухаммеда-Шафи на военную службу в Собственный Его Величества конвой и даже оказал ему милость пожалованием офицерского чина, мы несказанно обрадовались этому, потому что Государь почтил нас и отличил между другими людьми».
Будучи уже немолодым человеком и постоянно жалуясь на здоровье, Шамиль просил царя о разрешении выехать из России в святые для каждого правоверного мусульманина места. Император ответил, что просьба его непременно будет удовлетворена, но со временем. Объяснялось это лишь тем, что война на Кавказе еще не была закончена и отпускать Шамиля было небезопасно.
Но вот в декабре 1868 года младший сын Шамиля Абдуррахим доставляет князю Барятинскому письмо отца, в котором тот сообщает о полученном разрешении выехать в Киев, где надлежит ждать дальнейших указаний.
Фрагмент первого письма из Киева мы уже приводили: Шамилю понравился зимний город, его рельеф и воздух. Цветистых эпитетов нашлось бы поболее, если бы Шамиль знал, что воеводою в Киеве в 1698 году стоял один из предков князя Александра Ивановича — Данило Афанасьевич Барятинский.
Еще одно письмо своему князю и благодетелю Шамиль написал из Киева весной: «Император всемилостивейше соизволил разрешить мне, согласно моей просьбе, отправиться с семейством в Мекку. О таковой монаршьей милости и великой для меня радости, полученной письмом от военного министра 1-го сего марта, спешу сообщить вашему сиятельству. Моля бога о сохранении счастливых дней ваших в радости, остаюсь с чувством глубочайшего почтения и преданности, дряхлый старец Шамиль. 4 марта 1869 года, город Киев». (Переводил Войска Донского сотник Онуфриев.)
Благополучно добравшись из Киева до священного города Медины, Шамиль занемог и слёг. Душа его была светла и покойна после совершенного хаджа, поклонения гробу Мухаммеда и молитв в мечетях Мекки. В январе 1871 года больной Шамиль пишет последнее в жизни письмо — князю Александру Ивановичу Барятинскому.
«14-го января 1871 года.- Священный город Медина. Источнику благодеяний, осуществителю всех благих надежд, великому генерал-фельдмаршалу князю Барятинскому.
Да не уменьшится тень милосердия его между востоком и западом... Аминь! Вот в чем заключается просьба моя к вашему сиятельству. Со дня прибытия моего в благословенный город Медину я не встаю более с постели, удрученный бесчисленными недугами, так что мысль моя обращена постоянно к переходу из этого бренного мира в мир вечный. Если это свершится, то прошу вашей милости и великодушия не отвратить после смерти моей милосердных взоров ваших от моих жен и детей, подобно тому, как вы уже облагодетельствовали меня, чего я не забуду.
Полагаю, что это письмо есть прощальное и последнее перед окончательной разлукой с вами искренно преданного вам человека, жаждущего переменить жизнь на смерть по воле Того, кто сотворил и ту и другую.
Больной и слабый Шамиль».
Шамиль скончался вскоре после того, как это письмо было отправлено с оказией в Россию. Предан земле Шамиль в Медине близ мечети и в нескольких шагах от могилы Фатьмы, дочери Мухаммеда.
Женам шейха Шамиля Заидет и Шуанет, его детям и внукам князь Барятинский продолжал помогать и после смерти их повелителя.
Вряд ли кто из многочисленных потомков имама Чечни и Дагестана Шамиля, разбросанных нынче по свету, знает, что в Киеве, выйдя из Царского сада, можно и сегодня встретиться с властным взглядом воина, увековеченного в бронзе на памятной стелле.
А город над Днепром, в котором живет теперь более трёх миллионов человек, помнит и этого своего краткосрочного жителя...
Великий французский романист Александр Дюма в 1858—59 годах был в России, в том числе и на кавказской войне, чему посвятил свою документальную книгу «Кавказ». В ней он размышлял о судьбе горцев и вообще о том, что такое война.
«Легче убивать людей, нежели просвещать их: чтобы убивать их, надо иметь только порох и свинец; чтобы просвещать их — нужна некоторая социальная философия, которая не всем правительствам доступна».