Французский бульвар, по мнению одесситов, самая широкая улица города. Во все времена жить на ней означало принадлежать к высшим слоям общества. Застроена она исключительно особняками-виллами, утопает в зелени, в двух шагах — море. И неудивительно, что вновь назначенный начальник Черноморского сектора обороны Украины Павел Дыбенко 8 мая 1921 года прямо с вокзала отправился на Французский бульвар выбирать дом, виллу, дачу, особняк — что понравится — для размещения семейства. В ту пору оно состояло из него и жены.
Присмотрел Павел Ефимович великолепный особняк в Вагнеровском переулке, 3. Переулок примыкал к Французскому бульвару и считался местом проживания миллионеров. Хозяин виллы немедленно был вышвырнут с многочисленной челядью на улицу, а вечером того же дня Дыбенко принимал гостей. Угощал их на славу: ибо второй операцией после поиска жилья стал захват расположенного напротив виллы винного завода удельного ведомства (ныне там располагается завод шампанских вин).
— Круто забираешь, Павел, — улыбнулся ему один из гостей.
— Так именно за такую власть мы и кровь проливали, Василий, — отшутился Дыбенко.
Его собеседником был начальник 51-й стрелковой дивизии Василий Блюхер. И сама дивизия, и ее командир были живой легендой — штурмовали Перекоп, вели оборонительные бои на Каховском плацдарме. Моссовет вручил дивизии Красное знамя и взял над ней шефство (интересно, знает ли об этом нынешний мэр Москвы Юрий Лужков?). За заслуги в гражданской войне дивизия была награждена орденами Красного Знамени и Ленина.
Дыбенко и Блюхеру было о чем поговорить: через месяц Павел Ефимович должен принять руководство дивизией.
Став ее командиром, Павел Дыбенко практически стал начальником Одесского военного гарнизона со всеми вытекающими отсюда правами. А они у старшего воинского начальника оказались огромными — практически Дыбенко возглавил всю исполнительную власть в городе, ему подчинялись и ЧК, и губисполком. Было от чего закружиться голове 32-летнего героя гражданской войны. И она закружилась!
Подвалы винного завода, охраняемые спецотрядом Дыбенко, не уставали «выдавать на-гора» дореволюционные запасы коллекционных вин. Пьянки-гулянки с непременным участием очаровательных барышень практически случались ежедневно и еженощно. Завершались они катанием на автомобиле и купанием нагишом при лунном свете.
Вся эта гульба прекратилась, когда к Дыбенко приехала жена — Александра Коллонтай.
«МЫ МОЛОДЫ, ПОКА НАС ЛЮБЯТ…»
Александра Коллонтай, урожденная Домонтович. Была генеральской дочкой. Отец ее вел род от древнего казацкого рода с Черниговщины. Генерал Михаил Домонтович храбро сражался в русско- турецкой войне 1877—1878 годов, а после освобождения Болгарии поселился в Софии. Туда же он выписал свое семейство, которое в караване графа Тотлебена двинулось в опасный путь через горные перевалы. Образование генеральская дочка получила домашнее.
18-летней девицей вышла замуж за своего троюродного брата Владимира Коллонтая, с которым обвенчалась в Тифлисе. Через три года, бросив мужа и детей, уехала за границу, где стала посещать Цюрихский университет. Вот как она пишет о своем решении в книге «Из моей жизни и работы»: «Больше я к этой жизни не вернусь. Пусть мое сердце не выдержит от горя, что я потеряю любовь Коллонтая, но ведь у меня есть другие задачи в жизни, важнее семейного счастья. Я хочу бороться за освобождение рабочего класса, за права женщин, за русский народ…».
За границей Коллонтай знакомится с профессором Геркнером, Полем Лафаргом, Карлом Каутским, Розой Люксембург, Еленой Стасовой, Георгием Плехановым, Владимиром Ульяновым. Приобщила ее к революционной работе Елена Дмитриевна Стасова, позже Коллонтай примкнула к меньшевикам, после 1915 года стала истовой большевичкой.
Весной 1917 года по поручению партии стала вести революционную работу среди моряков. Там и состоялась ее первая встреча с председателем Центробалта Павлом Ефимовичем Дыбенко. До конца дней своих сохранила Коллонтай ошеломляющее чувство, когда увидела в первый раз Дыбенко: этот чернобородый, рослый, уверенный в себе хохол с первой же секунды покорил столбовую дворянку, генеральскую дочку. Да и сам Дыбенко растерялся от нахлынувших на него чувств: таких прекрасных женщин, как Шурочка Коллонтай, он, крестьянский сын, еще не встречал.
Это была прекрасная и удивительная любовь! Однажды после бурного заседания Центробалта они вышли вдвоем на улицу и разговаривали, разговаривали всю эту «солнечную ночь», как назвала ее позже Коллонтай.
«Наши отношения, — вспоминала Коллонтай, — всегда были радостью через край, наши расставания были полны мук, эмоций, разрывающих сердце. Вот эта сила чувств, умение пережить полно, горячо, сильно, мощно влекли к Павлу». А когда ее спросили: «Как вы решились на отношения с Павлом Дыбенко, ведь он был на 17 лет моложе вас?» — Александра Михайловна не задумываясь ответила: «Мы молоды, пока нас любят!». Какие замечательные слова!
Александра Коллонтай и Павел Дыбенко были в числе первых советских наркомов первого советского правительства: она стала народным комиссаром госпризрения, по-современному — социального обеспечения, он — наркомом по морским делам.
Любовь двух наркомов была столь яркой, мощной и необычной на фоне бурных событий тех лет, что этой паре завидовали все. Вероятно, в новейшей истории России подобных аналогов нет. По предложению Ленина Коллонтай и Дыбенко зарегистрировали свой брак. Записью их брака была начата первая советская книга актов гражданского состояния, и в свидетельстве о браке, выданном им, стояла цифра 1.
МАТРОСЫ НОСИЛИ ДЫБЕНКО НА РУКАХ
Жизнь Павла Дыбенко — удивительна и фантастична». В ней было столько неожиданных поворотов, взлетов и падений, что вполне хватило бы на дюжину человеческих жизней. В двадцать два года матрос Балтийского флота, крестьянский сын Павел Дыбенко стал большевиком. На флоте его считали великаном, ибо в нем два аршина, семь и четыре восьмых вершка роста — так записано в документах. В привычной нам метрической системе измерения это всего 175,5 сантиметра. От великана в нем были густой, словно колокольный звон, бас, иссиня-черная борода и неимоверной силы руки — он гнул подковы и вязал узлом кочергу.
Естественно, образования у крестьянского сына не было никакого. Из-за обостренного чувства справедливости, «политически вредного характера» не раз сидел в тюрьмах и карцере. Авторитет на Балтике у матроса Дыбенко был такой величины, что его единогласно избрали председателем Центробалта. Именно он получил 24 октября 1917 года телеграмму от Антонова-Овсеенко: «Высылайте устав. Антонов». По этому шифрованному приказу в Петроград рванулись боевые корабли с десантом балтийцев.
Практически все ключевые моменты Октябрьской революции связаны с именем Павла Дыбенко. Когда генерал Краснов двинулся с войсками на Петроград, Дыбенко примчался в Гатчину, где «поговорил по душам» с братьями-казаками. Те после такого разговора немедленно арестовали генерала Краснова и вручили его Дыбенко, который доставил того в Петроград. Через день Дыбенко вышел на рельсы и встал на пути эшелона, забитого «ударниками», направлявшимися в Петроград спасать Россию. Распропагандированные им, офицеры и солдаты стали немедленно записываться в Красную гвардию.
А вот еще один любопытный эпизод из биографии Дыбенко. Как известно, 5 января 1918 года состоялось первое и последнее заседание Учредительного собрания. Ленин и другие заговорщики приняли решение: на следующий день не пропускать никого из делегатов Учредилки на заседание в Таврический дворец. Вот как пишет об этом сам Дыбенко: «…Ко мне подходит Железняков и докладывает: «Матросы устали, хотят спать. Как быть?».
Я отдал приказ разогнать Учредительное собрание, после того как из Таврического дворца уйдут народные комиссары. Об этом приказе узнал Ленин. Он обратился ко мне и потребовал его отмены.
— А вы дадите подписку, Владимир Ильич, что завтра не падет ни одна матросская голова на улицах Петрограда?
Ленин прибегает к содействию Коллонтай, чтобы заставить меня отменить приказ. Вызываю Железнякова. Ленин предлагает ему приказ не выполнять и накладывает на мой письменный приказ резолюцию: «т.Железнякову. Учредительное собрание не разгонять до окончания сегодняшнего заседания».
На словах он добавляет: «Завтра с утра в Таврический дворец никого не пропускать».
При выходе Дыбенко встречает Железнякова, который спрашивает, что будет, если он откажется выполнять приказ Ленина. На что Дыбенко ответил: «Приказ Ленина отменяю. Учредилку разгоняйте. А завтра разберемся».
Был в его жизни случай, когда Дыбенко мог погубить молодую республику. Когда немцы начали наступление в феврале 1918 года, Дыбенко во главе матросского полка был отправлен под Нарву с задачей принять бой и остановить немецкое наступление. Боевым участком под Нарвой командовал генерал-лейтенант Парский, а уполномоченным от партии большевиков был Бонч-Бруевич. Естественно, царскому генералу матрос Дыбенко подчиняться не захотел, пообещав тому, что «братишки разберутся с немчурой». Разобрались. Разбитые в пух и прах, матросы в панике, с криком «полундра» драпанули от регулярных немецких частей. Вот с такого эпизода началось рождение Красной Армии, а поражение отряда Дыбенко 23 февраля стало праздником, который отмечается и поныне.
Дыбенко тут же арестовали и передали суду революционного трибунала. Тот, внимательно выслушав объяснения Дыбенко о сдаче его отрядом немцам Нарвы, вынес оправдательный приговор. Да и не мог он вынести иного решения: матросы-балтийцы направили Ленину и Троцкому ультиматум: «Если в течение 48 часов Дыбенко не будет освобожден, мы откроем артиллерийский огонь по Кремлю и начнем репрессии против отдельных лиц» (то бишь, Ленина и Троцкого). Как здесь не перепугаться большевистским вождям, которые «порекомендовали» ревтрибуналу оправдать Дыбенко. Наказали его по партийной линии — исключили из партии.
Обидевшийся Дыбенко рванул с Коллонтай из Петрограда в Севастополь, где с ходу включился в подпольную борьбу против немцев, которые хозяйничали в Крыму. Узнав об этом, Троцкий на заседании политбюро предложил расстрелять Коллонтай и Дыбенко за измену делу революции. Выслушав товарищей по партии, Ленин подытожил прения: «Вы правы, товарищи, это очень серьезное нарушение. Я лично считаю, что расстрел для них будет недостаточным наказанием. Поэтому я предлагаю приговорить их к … верности друг к другу в течение пяти лет». Раздался хохот, ибо все присутствующие хорошо знали отношения Дыбенко к Коллонтай.
В Севастополе Дыбенко был арестован по доносу провокатора немецкой контрразведки. Решением военно-полевого суда был приговорен к смертной казни через повешение. И был бы немцами повешен, если бы не Коллонтай. Она развернула в Петрограде такую бурную деятельность по спасению мужа, что советское правительство обменяло Дыбенко на 12 пленных немецких генералов.
Потом в жизни легендарного матроса Дыбенко было еще немало ярких страниц. Он командовал 7-м Сумским полком, освобождал Синельниково и Екатеринослав, формировал первую Заднепровскую дивизию, в которую организационно вошли полки Махно и атамана Григорьева. Эта дивизия ворвалась в Крым через Чонгар и Перекоп, захватила Симферополь и Севастополь, драпал от деникинских войск с Таманского полуострова, вел полки на подавление кронштадтского мятежа, был комендантом этого города, командовал Крымской армией, возглавлял РВС Крымской советской республики, учился в Академии Генерального штаба, повышал квалификацию в германском генштабе, командовал Среднеазиатским, Приволжским, Ленинградским военными округами, был в числе тех, кто подписал смертный приговор Михаила Тухачевскому.
И все эти бурные годы рядом с ним была его любимая Шурочка: в дивизиях, которыми он командовал, она возглавляла политотделы, руководила женотделами, участвовала в партийной и хозяйственной работе.
Одно обстоятельство только омрачало их семейную жизнь — идея свободной любви, которую стала активно проповедовать Коллонтай. В романе «Дорогу крылатому Эросу» и в пьесе «Любовь пчел трудовых» Александра Михайловна изложила основные положения этой теории. По сути, она стала родоначальницей феминистского движения. Увлечения жены страшно не нравились Дыбенко. Он говорил ей: «Ты, Шура, проповедуешь «свободную любовь». Не обижайся, не тем ты занимаешься. Да и выступать на диспутах пора прекратить. Не давай повода обывателям орать на всех углах: «Сама большевичка Коллонтай против семьи, за «свободную любовь».
«СОЛНЕЧНЫЕ СУМЕРКИ» В ОДЕССЕ
И Коллонтай, и Дыбенко очень надеялись, что в Одессе в их семейных отношениях исчезнут трещинки, грозящие перерасти в разрыв. Павел Ефимович подготовился к приезду жены: обставил захваченную виллу шикарной мебелью, завез около сотни ковров. Зная щепетильность Коллонтай, он «легализировал» свой разбой: телеграфировал Фрунзе, который тогда командовал Харьковским военным округом: «На даче Вагнера (а именно ее он и захватил. — В.В.) находится практическая радиостанция, которая в настоящий момент совершенно бездействует. Прошу выселить ее и отдать помещение под детский сад 51-й дивизии». В архивах сохранилась телеграмма с резолюцией Фрунзе: «Разрешаю. Фрунзе.» Вот так большевик Дыбенко занимался деяниями, которые иначе чем уголовными, то есть использование служебного положения в личных целях, и не назовешь.
В ожидании жены Дыбенко занялся наведением порядка в Одессе. По его приказу были арестованы практически все преступники города — от карманников и «медвежатников» до крупных финансовых воротил. В течение месяца бандиты приводили в порядок Одессу: сажали деревья, строили дороги, расчищали морской порт от хлама, разбивали скверы, ремонтировали школы. 12-тысячная армия преступников, ставших в одночасье по приказу Дыбенко строителями, буквально вылизала город. За ударный труд их потом распустили по домам. Вот такой необычный подарок — сверкающий чистотой город — сделал Коллонтай муж. Дыбенко есть Дыбенко. Одним словом — революционный матрос.
Знала бы Александра Михайловна, что в Одессе рухнет ее любовь, что наступит в ней «солнечные сумерки», быть может, и не спешила бы в черноморскую жемчужину.
К тому времени у Дыбенко вспыхнул роман с очаровательной одесситкой Валентиной Стафеевой. Он продолжался и после приезда Коллонтай в Одессу. До нее стали доходить слухи об увлечении мужа, но она гнала от себя прочь черные мысли. В своем дневнике она пишет: «Этого не может быть. Нет, нет, я еще не старуха. И все-таки от своих лет никуда не уйдешь, не убежишь. Семнадцать лет! Куда их деть? Как их сбросить! Почему же я родилась раньше его на целых семнадцать лет?!
Вправе ли я требовать от него верности? Требовать? Как же так. Всю жизнь я утверждала свободную любовь, свободную от условности, от ревности, от унижений. И вот пришло время, когда меня охватывает со всех сторон то же самое чувство. Ведь против этого я всегда восставала. Я сейчас сама не способна, не в состоянии справиться с ними. Это были дни величайших мучений, борьбы со своим собственным я».
В одном из писем Коллонтай писала Дыбенко: «Ведь я живу, знаю, что не умею, не могу дать тебе полного счастья. Тебе со мной, с одной стороны, хорошо, близко, а с другой — неудобно, а подчас и тяжело. Я не та жена, какая тебе нужна. Я все-таки больше человек, чем женщина. Этим все сказано».
Все ближе и ближе становилась развязка этой удивительной любви. Она наступила ночью. Вот как вспоминает о ней Александра Михайловна: «Мучительно-повторное объяснение между мною и мужем происходило в саду. Мое последнее и решительное слово сказано: «В среду я уезжаю в Москву». Ухожу от него, от мужа, навсегда. Он быстро повернулся ко мне спиной и молча зашагал на дачу. Четко прозвучал выстрел в ночной тишине удушливой ночи. Я интуитивно поняла, что означает этот звук и, охваченная ужасом, кинулась к дому… На террасе лежал он — мой муж с револьвером в руке…».
Адъютанты немедленно доставили раненого Дыбенко в госпиталь (благо что он находился практически рядом). Дыбенко целил в сердце, но промахнулся. Рана оказалась опасной, но не смертельной. Коллонтай дождалась выздоровления мужа. В этой хрупкой женщине боролись два человека: умом она понимала, что нельзя прощать измены, а сердце вещало о любви…
Поэтому убегая от нее, она не раздумывая приняла предложение возглавить дипломатическую миссию в Норвегии: Там Коллонтай думала забыть о Дыбенко навсегда. Вышло иначе, Павел Ефимович писал ей страстные и нежные письма, каялся, умолял о прощении. Александра Михайловна обратилась к Сталину с просьбой о разрешении выехать Дыбенко в Норвегию. Вначале 1923 года Дыбенко приехал в Норвегию, где пробыл три недели и уехал до истечения срока действия месячной визы. «Провожала с сухими глазами», — записала Коллонтай в дневнике. С диппочтой она отправила Сталину письмо, в котором были такие строки: «Прошу больше не смешивать имен Коллонтай и Дыбенко. Трехнедельное пребывание здесь Дыбенко окончательно и бесповоротно убедило меня, что наши пути разошлись».
Дневнику она доверила и самое горькое признание: «В душе я действительно чувствовала облегчение. Надо ставить окончательную точку на личных неприятностях, тогда открывается незасоренный путь для дальнейшей работы и творчества. Все мучительное, связанное с Дыбенко, я сумею потопить в работе».
Так закончилась эта ЛЮБОВЬ.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Все оставшиеся дни жизни Коллонтай и Дыбенко жадно ловили весточки друг о друге. Она знала, что очередной его женой стала легендарная женщина Лиля Брик. Доходили до нее слухи, что в течение шести месяцев Павел учился в Берлине. Его немецкие наставники в аттестации записали такие строки: «Один из героев гражданской войны. Особенно известен в то же время своими беспощадными грабежами. С военной точки зрения — абсолютный нуль, но с политической — считается особенно надежным».
В 1937 году Дыбенко вместе с Шапошниковым и Блюхером подписали смертный приговор маршалу Тухачевскому.
В 1938 году дошла очередь и до Дыбенко. 25 января было принято постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР, подписанное Сталиным и Молотовым: «… СНК СССР и ЦК ВКП(б) считают установленным, что:
а) т.Дыбенко имел подозрительные связи с некоторыми американцами, разведчиками и недопустимо для честного советского гражданина использовал эти связи для получения пособия живущей в Америке своей сестре;
б) СНК СССР и ЦК ВКП(б) считают также заслуживающим серьезного внимания опубликованное в заграничной прессе сообщение о том, что т.Дыбенко является немецким агентом. Хотя это сообщение опубликовано во враждебной белогвардейской прессе, тем не менее нельзя пройти мимо этого, так как одно такого же рода сообщение — о бывшей провокаторской работе Шеболдаева — при проверке оказалось правильным;
в) т.Дыбенко вместо добросовестного выполнения своих обязанностей по руководству округом систематически пьянствовал, разложился в морально-бытовом отношении, чем давал очень плохой пример подчиненным.
Ввиду всего этого СНК СССР и ЦК ВКП(б) постановляют:
1.Считать невозможным дальнейшее оставление т.Дыбенко на работе в Красной Армии.
2.Снять т.Дыбенко с поста командующего Ленинградским военным округом и отозвать его в распоряжение ЦК ВКП(б)».
Через месяц легендарный балтийский матрос, командарм Павел Дыбенко, награжденный тремя орденами Красного Знамени, золотыми часами ВЦИКа, серебряными часами Ленсовета и лошадью, был арестован. Следователь старший лейтенант Казакевич «выяснил», что Дыбенко в 1915 году был завербован царской охранкой для провокаторской работы среди моряков-балтийцев. 29 июля 1938 года Дыбенко был расстрелян. В числе первых жертв террора Сталина был реабилитирован в 1956 году.
Александра Коллонтай пережила мужа на 14 лет. Она работала в Мексике, Швеции. Ей принадлежит «особая роль» в присуждении Ивану Бунину Нобелевской премии: по заданию Кремля она пыталась воспрепятствовать церемонии награждения писателя. Дипломат Коллонтай участвовала в создании проекта нынешнего Совета Безопасности ООН, была членом делегации СССР в Лиге Наций. В 1943 году ее разбил удар, и с того времени она передвигалась на коляске.
О чем она думала в долгие стокгольмские холодные вечера? Об этом, к сожалению, не узнает никто и никогда. Наверное, вспоминала о человеке, которого любила всю оставшуюся жизнь, — о лихом бесшабашном чернобородом матросике Павле Дыбенко.