В Центральном государственном архиве высших органов власти Украины в деле «Щоденник українських буржуазних націоналістів» выявлены рабочие записи посланий и пастырских писем митрополита Андрея Шептицкого, распоряжений митрополичьего ординариата — руководящего органа греко-католической церкви. Записи велись с 1941-го по 1944 год. Поскольку митрополит практически не мог писать из-за болезни, возник вопрос: кто вел эти записи? На основе графологической экспертизы и анализа документов установлено, что записывал диктуемое митрополитом о.Владимир Грицай, который был секретарем Шептицкого с конца 30-х годов и до смерти митрополита.
Некоторую оценку деятельности о.Владимира содержат два документа, хранящиеся ныне в семье Грицаев. Первый документ — поздравление от митрополита Шептицкого, датированное 28 июля 1944 года. Это был следующий день после окончательного установления, как говорят в Галичине, «вторых советов» («первые советы» продолжались с сентября 1939 г. до конца июня 1941 г.). Митрополит Андрей Шептицкий поздравляет о.Грицая с днем ангела. «Дорогий отче Володимире! В день вашого Ангела прийміть вискази найщиріших моїх побажань. Тішуся, що, бодай, в той день маю нагоду подякувати Вам за Вашу працю в церковних судах при соборі і за Ваші не раз великі труди, які вкладаєте в переписування соборових декретів і мої послання. Най Бог Всевишній благословить Вашу працю, яка стається особливим, гіршим способом трудною і тяжкою зі згляду на нову епоху, яку зачинає наша церква. Най Бог Вас благословить. Кир Андрей».
Второй документ — это приговор Львовского областного суда от 15 мая 1946 года. «Подсудимый, Грицай Владимир Степанович, работая личным секретарем митрополита Шептицкого во время временной оккупации немцами Львовской области, знал, что Шептицкий всесторонне помогал немцам в войне против Красной Армии, знал, что Шептицкий неоднократно выступал с призывами к населению помогать немцам. Подсудимый под диктовку записывал эти призывы, обращения и вел другую антисоветскую и антинародную переписку Шептицкого, но с приходом Красной Армии в город Львов не сообщил органам советской власти об антисоветской и антинародной деятельности Шептицкого во время немецкой оккупации.
На основании приведенного и руководствуясь статьями 296, 297 Львовский областной суд приговорил Грицая Владимира Степановича (так в тексте. — Ж.К.) виновным по статье 54.12 «Уголовного кодекса» и лишить его свободы в исправительно-трудовых лагерях в дальних местностях Советского Союза сроком на 6 лет с поражением (так в тексте. — Ж.К.) в правах, предусмотренных пунктами ст. 29 сроком на три года, с зачислением досудебного заключения с 17 января 1946. Члены суда: председательствующий — Сергиенко, народные заседатели: Микитенко, Урусова».
Об отце Владимире как секретаре митрополита, приближенном к Шептицкому лице, вспоминает Давид Кахане, раввин из Львова. По инициативе и по прямому указанию митрополита Андрея Кахане в 1943—1944 гг. скрывали в монастыре студитов и митрополичьих палатах. Раввин вспоминает Грицая (имя не называет) как человека, непосредственно занимавшегося им лично и выполнявшего поручения митрополита Шептицкого.
Каким же он был — отец Владимир Грицай, как и когда судьба свела его с митрополитом и поставила в центре событий в соборе святого Юра в тяжкую годину 1941—1944 гг.?
Историку сказочно повезло. Есть документы. Они, как многие другие, могли не сохраниться, но с Божьей милостью сохранились.
Владимир Грицай родился 22 декабря 1885 г. в семье Стефана и Марии (урожденной Котович) во Львове на улице Армянской, 13. Был старшим сыном. Имел двух братьев: Романа и Ярослава и четырех сестер. Отец работал госслужащим в прокуратории казначейства, размещавшейся на втором этаже этого же каменного здания по ул. Армянской.
На третьем этаже проживала многочисленная семья Стефана Грицая. Несмотря на материальные затруднения, все дети получили хорошее образование, надлежащее воспитание. Роман Грицай стал известным в Галичине архитектором. Известным специалистом, технологом знаменитой Львовской пивоварни был Ярослав Грицай.
Владимир до Первой мировой войны успешно закончил академическую гимназию, богословский факультет Львовского университета и духовную семинарию. В семье считали, что с его характером надо быть священником. Уравновешенный, спокойный, умел выслушать каждого, посоветовать что-то полезное. Как писал в 1933 г. сам В.Грицай, он мечтал о душпастырском труде.
Обстоятельства круто меняли планы, разрушали мечты. В 1914 г. началась мировая война. Месяцы русской оккупации пережил во Львове. У 1916—1917 гг. учился на естественном отделении философского факультета Львовского университета. Учебу пришлось прервать — и из-за военных событий, и по состоянию здоровья.
Условия жизни во Львове становились день ото дня хуже. Появилась возможность поправить здоровье, и В.Грицай принял приглашение поработать у священника села Чесники Рогатинского уезда о.Лабинского. Во время украинско-польской войны был активным участником украинского движения. В 1918 г., как напишет в автобиографии в 1933 г., познал террор и насилие польских жолнеров (солдат) и одновременно «...дізнав надзвичайної Божої ласки, бо ведений жовніром на розстріл за місто вирятувався від нехибної смерті».
Война закончилась. Рогатинщина, как и вся Галичина, окончательно вошла в состав Третьей Речи Посполитой. Однако испытания для В.Грицая не закончились. В 1919 г. по доносу был арестован, месяц просидел в тюрьме во Львове, потом до 1921 г. пребывал под надзором полиции. В Рогатине нужны были учителя, и местная управа «робила всякі старання, щоби звільнити мене від конфінування (надзора. — Ж.К.)», — писал Владимир Грицай.
Попытки управы увенчались успехом. В 1921—1925 гг. В.Грицай работал учителем в рогатинской гимназии, преподавал природоведение. 1925—1927 гг. преподавал в гимназии г.Черткова на Тернопольщине. Попытался закончить курс естественных наук во львовском университете, но его не приняли, «...по-видимому вследствие какого-то доноса». В качестве вольнослушателя с 1927 г. записался на курс микологии. Два года работал под руководством профессора Теодоровича над систематикой грибов.
Мысль и стремление стать священником не покидали его. Мама, как все мамы, желала сыну добра и уговаривала вступить в брак перед посвящением в духовный сан. Не суждено было... В 1933 г. уже в возрасте 48 лет, зрелым человеком, готовясь к посвящению, В.Грицай писал: «Праця душпастирська і відтак усяка праця над матеріальним піднесенням села, сподіваюсь дали б мені правдиве вдоволення і щастя. Маю охоту до праці, маю від Бога практичний змисл та деякий життєвий досвід, і це дасть мені змогу працювати так же на економічнім полі».
10 декабря 1933 г. в соборе святого Юра В.Грицай был посвящен. Его намерения вести душпастырскую работу на селе не осуществились. У Бога были другие планы относительно о.Грицая. Уже 16 декабря 1933 г. он был назначен капелланом монастыря сестер василианок в Пидлютом (там разместилась одна из летних резиденций митрополита Шептицкого). А в апреле 1936 г. взялся за духовную работу в знаменитом соборе во Львове.
Быть может, о.Грицай и митрополит психологически подходили друг другу. Решительный, активный митрополит Андрей и уравновешенный, спокойный, даже флегматичный о.Владимир. Быть может, имели значение и глубокие знания Грицая. Его два образования, знание языков: греческого, латыни, французского и, конечно же, польского. В свои 55 лет был преисполнен сил, имел большой жизненный опыт. Широта мировоззрения, глубокое понимание других людей и внимание к ним соответствовали всем требованиям митрополита.
Во время обеих оккупаций — большевистской (1939—1941 гг.) и немецкой (1941—1944 гг.) — В.Грицай исполнял обязанности нотариуса митрополичьего суда и личного секретаря митрополита Шептицкого. Зачитывал послания Высокопреосвященного митрополита, распоряжения митрополичьего ординариата, как опубликованные в «Львівських архієпархіальних відомостях», так и неопубликованные.
На XVIII сессии Львовского архиепархиального собора (29 августа 1941 г.), о.В.Грицай «...відчитав розпорядження митрополичого Ординаріяту ч.76 про святкування свят греко-католицького обряду в Генеральній губернії; ч.77 про большевицьких агентів, що переховуються ще по селах; ч. 78 про тризуб Святого Володимира, що був з хрестом, а цей, який введено у нас від часів Центральної Ради, має вже поганський характер, бо усунено з нього знак хреста».
Это были тяжкие годы. Работу церкви усложняли разрыв связей, цензурные запреты. А самое страшное — аресты священников, обыски, не миновавшие и Святого Юра. Находясь почти постоянно при митрополите, о.Грицай вел его переписку, записывал его послания, распоряжения митрополичьего ординариата, готовил записанные тексты к публикации или к чтению на сессиях соборов, а с 1941 г. — на ежечетверговых собраниях священников. Об этом свидетельствуют его подписи в протоколах соборов. Характерным почерком о.Грицая написано немало писем и ответных писем, шедших за подписью митрополита через канцелярию.
Читая и анализируя записи, сделанные в июле 1941 г. по июль 1944 гг., исследователи будут иметь возможность обратить внимание на аккуратность, качество записей, правильность написания иностранных терминов, будут иметь возможность анализировать ход мысли митрополита. Для примера приведу запись ч.65 (речь идет о поручении немецкой администрации сообщить крестьянам о налогах). Видимо, митрополит начал диктовать со слова «Поручаю», поскольку оно написано, но зачеркнуто. Запись начинается словами: «Команда німецької армії просить мене...» Дальше опять правка: «тому поручаю отцям душпастирям, щоби по Богослужінні і поза церквою зібраному народові відозву з потрібними може поясненнями перечитали» (глагол «перечитали» явно не на месте), поэтому рукой о.Грицая он переставлен: «...по Богослужінню і поза церквою перечитали зібраному народові...».
Митрополит полностью полагался на о.Владимира в своих поручениях. В условиях ужасных арестов, обысков, облав по всему Львову, периодических «еврейских акций» митрополит Шептицкий именно о.Грицаю поручает непосредственную опеку над раввином Кахане. Риск был смертельный. После письма митрополита Гимлеру, в котором он протестовал против человекоубийства, тот отдал приказ об аресте Шептицкого. Генерал-губернатор дистрикта Галичина едва сумел доказать руководству, что арест митрополита Шептицкого вызовет крайне нежелательные последствия.
В конце 1942 г. были арестованы несколько священников, монахов-студитов. По Львову были расклеены афиши, в которых на немецком, украинском, польском сообщалось, что за скрывание или помощь евреям будет применена смертная казнь, за недонесение на скрывающих евреев или помогающих им — тоже.
А в это время в святоюрских помещениях о.Владимир Грицай тихо и незаметно выполнял порученное ему дело. Чтобы меньше подвергать опасности других, сам заботился о питании Кахане, его дневным и ночным пребыванием, перемещением. Не раз о.Грицай был в ситуациях, когда только Божья ласка спасала от неминуемого провала.
Владыка Юлиан Вороновский, верный ученик и последователь о.Грицая в послевоенном греко-католическом подполье, вспомнил едва ли не единственный рассказ отца о событиях 1942—1944 гг. в соборе святого Юра. Повод для рассказа был грустный — обыски в советские времена. «Отец Владимир имел ключи от всех помещений, пивниц митрополичьего дома. В один из вечеров 1943 г. препроводил раввина Кахане в свои покои, чтобы накормить. Было все спокойно. Вдруг в коридоре послышались резкие голоса, шум. Отец мгновенно вышел из комнаты. По коридору шли гестаповцы. Увидев отца, спросили, кто он такой. Тот спокойно объяснил, что он секретарь митрополита, что не стоит говорить слишком громко. Старший из немцев приказал отцу позвать ключника и сопровождать их при обыске, поскольку стало известно, что в соборе Юра скрывают жидов. На что отец заявил, что имеет ключи и сам все им покажет. Возвратился в свою комнату, взял ключи и, поведя немцев в конец коридора, начал открывать дверь каждой из комнат. Только дойдя до своей двери не смог сразу вставить ключ в замок. Немец спросил, что это за комната.
— Моя, — ответил отец.
— Ну так пойдем дальше, — приказал гестаповец».
Племянник о.Владимира Андрей, сын его брата Ярослава, помнит, что стрый (так в Галичине называют дядю) часто просил приводить его, малыша, в собор святого Юра, чтобы поиграл в саду, подышал свежим воздухом. В один из дней малыш вбежал в комнату стрыя и увидел, что часть книжного стеллажа, казавшегося сплошной стеной, открыта, а стрыя в комнате нет. За стеллажом виднелась кровать, на которой сидел какой-то мужчина, держал в руках то ли газету, то ли книжку и беседовал с о.Владимиром. «Меня это совершенно не удивило, — вспоминал Андрей. — Но запомнилось по той причине, что после того, как мы вышли, мне строго наказали в первую очередь стрый, а потом родители, чтобы я никому не проговорился об увиденном».
Запомнил Андрей Грицай и рассказ отца в ответ на его, подростка, слова, что стрый такой спокойный и кроткий не способен даже накричать на них с братом, терпит их друзей.
В конце 1941 г. или в начале 42-го Ярослав шел домой на Армянскую. На улице Краковской он увидел небольшую группу евреев с обязательными повязками на рукавах. Их сопровождали два старших по возрасту полицая. Ярослав, скрываясь за воротами, заметил, что навстречу полицаям идет о.Владимир. Услышав слова одного из них: «Приветствуем вас, отче-профессор, мы ваши ученики из Рогатина!», отец Владимир остановился, взглянул на полицаев и без слов дал первому и второму пощечины. Тогда обратился к евреям на польском, потом на немецком: «Бегите!» Евреи растерянно топтались на месте. Отец Владимир, сдирая повязки с рукавов ближайших к нему, стал толкать евреев в спины: «Бегите!» Они в мгновение ока разбежались. Не обращая внимания на полицаев, о.Грицай отправился на Армянскую.
Воспоминания Ярослава Грицая частично совпадают с воспоминаниями львовянки Юзи Юник. 18-летней девушкой вечером на улице Краковской она видела, как по мостовой двигалась группа евреев, а по проходу рядом шли два украинских полицая. Им навстречу вышел седой священник и что-то сказал полицаям. Те остолбенели, а священник замахал руками к евреям, и евреи начали бежать. Полицаи беспомощно стояли, а священник, уже не обращая на них внимания, пошел на улицу Армянскую.
Косвенно достоверность факта может подтвердить и официальная позиция митрополичьего ординариата, лично Шептицкого относительно нацистской политики уничтожения евреев. В греко-католических монастырях скрывали сотни еврейских детей, женщин.
Отец В.Грицай оставался с митрополитом до последних дней его жизни. Священник и общественный деятель о.Иосиф Кладочный вспоминал о последней ночи митрополита с 31 октября на 1 ноября 1944 г. У его ложа собрались «...о. архимандрит Климентий, о.Грицай, о.Котив, доктор Кархут, брат Атанасий и Гавриляк — лакей митрополита».
Иосиф Кладочный также вспоминал, как уже после похорон митрополита однажды в ноябре 1946 г. «...игумен Шептицкий (брат митрополита Клементий), о.Иван Котив, о.Иван Дурбак, о.Владимир Грицай» и он сам «...стояли у опустевшей митрополичьей палаты и обсуждали злобные шпаргалы Галана, скрывавшегося под псевдонимом Владимир Росович (речь идет о памфлете «З Христом чи з ножем». — Ж.К.)». «Крайне необходимо ответить. — Но как, кто издаст нашу книгу? — охладил запал священников о.Клементий». В это время мимо них проходила Настя Волошин (стигматичка, у которой на руках и ногах время от времени появлялись раны, как у Христа. В 30-х гг. об этом явлении писали, полемизировали). Она остановилась и сказала: «Так, как вы здесь стоите, — так будете все арестованы». Пророчество сбылось.
С 17 января 1946 г. и по апрель 1952 г. мыкался о.Грицай по тюрьмам, лагерям. Он не сломался на допросах, не перешел в православие, не отрицал, что работал у митрополита. 6 лет — срок не столь уж и малый для пожилого человека. Но о.Грицай выдержал. Возвратился к семье без права прописки во Львове. Проживал то у друзей в Брюховичах, то в семье брата Ярослава во Львове. Семью Грицаев Бог спас от вывоза, хотя брат Роман тоже был арестован и 10 лет просидел в тюрьмах. Отец Владимир на Армянской, 13 отправлял службы Божьи, венчал молодых, крестил детей, исповедовал верующих. Бывали и обыски. Периодические и продолжительные надзоры. Но о.Владимир довольно быстро оказался в центре львовского греко-католического подполья. В постоянной связи с ним были о.Годунько, о.Тихий, о.Зофийовский, о.Цегельский. К отцу Грицаю тянулись студенты — братья Вороновские, молодой врач Василий Бояновский.
В атмосфере официального воинствующего атеизма, советской педагогики, социалистического образа жизни о.Грицай был образцом интеллигентности, духовности для детей, а со временем и внуков брата Ярослава, для соседей, для молодежи. Жил богатой духовной жизнью. Читал и перечитывал Святое Письмо, богословские труды, не чурался украинской классики, некоторых современных авторов. Вел записи в аккуратно разграфленных общих тетрадях.
Среди пяти тетрадей каким-то чудом сохранились две с записями 1927—1939 гг. Это были не дневники. Это были датированные и недатированные выписки из Святого Письма, из произведений отцов церкви, афоризмы Платона, Сократа, пояснение различных естественнонаучных и церковных терминов. Много юмористических записей. К примеру: «Сталин вызвал к себе прокурора Вышинского и спрашивает: — Кто еще жив из старых приятелей Троцкого? — Только вы, товарищ Сталин, — отвечает Вышинский».
В ноябре 1937 г. он записал (без ссылки на чье-то авторство): «Почему так мало людей пишет дневник своего жития-бытия? Потому что те, кому есть что писать, не имеют на то времени, а имеющим время не о чем писать» (тетради о.Грицая хранятся в домашнем архиве).
Отец В.Грицай умер 8 мая 1976 г. Он погребен на кладбище поселка Брюховичи. Это почти Львов. Память о нем хранят семья, священники, верующие со времен подполья. Может, пришло время надлежащим образом оценить его вклад в деятельность греко-католического митрополичьего ординариата историкам церкви?