Игорь Николаевич, учитель-пенсионер из села Унив Перемышлянского района, хранит ценную реликвию - золотое кольцо в форме печати с фамильной монограммой. Досталось оно ему в наследство от отца Николая Филипповича, который всю жизнь учительствовал в этом селе, много лет был бессменным директором местной школы.
Приехал он на работу в Унив еще в тридцатые годы, получив образование в Пражском университете. Унив на всю округу славился своим старинным монастырем. Из всех окрестных сел, за десятки километров, а также из Львова, других городов сюда приходили паломники. Несколько дней пешком добирались до монастыря, чтобы покаяться в этом месте в своих грехах, получить прощение.
Драматична и печальна судьба монастыря. В его многовековой истории немало трагических страниц. Но самые печальные относятся ко временам большевистской власти. Об этом стоит сказать хотя бы потому, что в истории монастыря, как в зеркале, отражается трагедия нескольких поколений галичан.
Перераспределенная по печально известному пакту Риббентропа-Молотова часть западноукраинских земель попала под власть большевиков. «Освободители» стали устанавливать здесь свои порядки. В Униве первым делом закрыли монастырь. Как идеологически вредный. Да и фигура настоятеля оказалась совершенно неприемлемой. Много лет руководил святой обителью родной брат митрополита Андрея Шептицкого архимандрит Климентий.
Монастырь был преобразован в лечебницу для душевнобольных, а церковь - в складские помещения. Потом и название села показалось не совсем благозвучным. По звучанию оно напоминало о Брестской унии, событии, которое тоже не укладывалось в каноны большевистской идеологии. Хотя и пытались представители местной интеллигенции доказать, что этимологические корни названия села имеют совершенно другое происхождение, власть имущие переименовали Унив в Межгорье.
Сейчас монастырь реставрируется. Вновь собираются паломники, отдают часть своих скудных заработков на восстановление святой обители.
Но вернемся, однако, в тридцатые годы, когда начинал здесь свою трудовую деятельность молодой выпускник Пражского университета. Монастырь был не только местом покаяния, очищения от грехов. Здесь находили приют обездоленные. Действовал здесь и сиротинец - школа для сирот. Николай Дюк был воспитателем и учителем, преподавал все предметы, которые изучают в начальной школе.
- Несколько лет назад в село приезжал один из воспитанников школы, - рассказывает Игорь Николаевич. - Судьба забросила его в Канаду, где он живет до сих пор. На склоне лет потянуло его в родные места. Отца, увы, уже не застал в живых, самым родным для него остался первый учитель...
Это только один штрих, характеризующий облик скромного сельского интеллигента, который посвятил свою жизнь людям и готов был пожертвовать ею ради других. Немногие знают в Униве об этой черте - жертвенности сельского учителя, о том, что в суровую военную пору он, рискуя своей жизнью, спас от верной гибели еврейскую семью. Подвергал смертельной опасности не только себя, но и семью - жену, двоих малолетних детей..
По истечении многих лет особенно отчетливо видишь, как причудливо переплетаются судьбы людей, как некогда посеянные зерна добра воздаются сторицей. Пережила страшное военное лихолетье Анна Ляхер, а ныне сестра Мария, которую я нашел в монастыре студитов во Львове. Война застала девушку в Перемышлянах, небольшом провинциальном городке, где все знают друг друга не только в лицо. Судьба оказалась к ней благосклонной, добрые люди спасли жизнь еврейской девушке...
Почему в Перемышлянах, а потом во Львове я разыскивал сестру Марию? Рассказывая о своем отце, добрым словом вспомнил о ней Игорь Николаевич. Благодаря ей его отца миновала большевистская пуля. Он не раз с признательностью говорил об этом своим детям.
- Я работала в то время секретаршей в Перемышлянском районо, - вспоминает сестра Мария. - Знала, конечно, всех директоров, их часто собирали на разные совещания. Но уже идет война, немцы недалеко, а трех директоров, в том числе и Николая Дюка, вызывают снова будто бы на какое-то совещание. А в подвалах НКВД, в тюрьмах расстреливают «врагов народа», чтобы немцам не служили. Теперь это всем известно. Тогда же все делалось в большой тайне. Но при всей строгости и секретности, слухи просачивались в районные учреждения, и до меня кое-что доходило.
Когда я увидела Николая Филипповича, пришедшего в районо на совещание, шепнула: «Бегите отсюда быстрее, если хотите жить». Оказалось, одной фразой человека спасла. Кто попал в тот день в руки большевиков, поплатился жизнью.
Хрупкая, в строгом монашеском одеянии, сестра Мария смотрит на меня сквозь очки большими глазами, в которых - и пережитые страдания, и большая человеческая доброта.
- Но прошу вас, не надо обо мне писать, - говорит она ровным, спокойным голосом. - Я бы хотела, чтобы вы рассказали о парохе перемышлянской церкви Емельяне Коваче. Он во время фашистской оккупации спас жизни многим евреям. За это его сожгли в Майданеке. Вскоре откроем мемориальную доску в Перемышлянах. О подвиге священника выпущена книга, ее автор ныне уже, к сожалению, покойная дочь священника Нуся. Очень советую почитать...
Мне не раз приходилось слышать о людях, жертвовавших своей жизнью ради спасения других. О другом священнике, сознательно пошедшем на смерть, рассказала мне Любомира Тимофеевна Дюк, супруга Игоря Николаевича, тоже учительница-пенсионерка. Ее отец Тимофей Карванский в начале войны находился во львовской тюрьме «Бригидки». Когда большевики увидели, что придется оставить город, они начали планомерно уничтожать заключенных. Из многолюдных камер выводили по спискам группы по двадцать человек и расстреливали в подвалах. Потом, после прихода немцев, разыскивая родных, люди нашли здесь сложенные штабелями трупы.
Соседом Тимофея Карванского по камере был семидесятилетний священник. Тимофей не знал ни его фамилии, ни откуда он родом. О себе же он успел рассказать, что женат. Жена и трое малолетних детей остались в Любачеве, уже захваченном фашистами. Он очень переживал за их судьбу. И когда тюремный надзиратель, оглашая очередной список заключенных, назвал фамилию Тимофея, священник прошептал:
- Не отзывайся, я пойду вместо тебя!..
Он отстранил его смерть. Но небольшая отсрочка спасла жизнь. Во время налета немецкой авиации бомба попала в тюрьму и через пробоины в стене многим заключенным удалось бежать...
Так чудом спасся Тимофей Карванский. А в биографии дочери бдительные органы усмотрели впоследствии, когда она стала работать завучем школы, подозрительное пятно. Почему отец считается живым, когда, по оперативным данным, он расстрелян в 41-м?
И для коричневых, и для красных человеческая жизнь не стоила ломаного гроша. Тем более отчетливы на этом жестоком фоне благородные поступки людей, рискующих собой ради спасения других.
Сейчас трудно восстановить, что связывало директора сельской школы Николая Дюка и дантиста из Перемышлян Самуила Ройзена. Возможно, это было простое знакомство двух интеллигентных людей, а возможно, и приятельские отношения. Но факт остается фактом: когда фашисты начали охоту на «юд» и стали загонять в концлагеря, украинец Дюк без колебаний предоставил убежище для евреев Самуила Ройзена и его замужней сестры Клары Хофман.
Три месяца жили они подпольно в так называемом директорском доме, служебном помещении возле школы. Прятались на чердаке. Особенно опасались любопытной детворы, гонявшей рядом в школьном дворе.
Гостей «обслуживала» в основном Мария - молоденькая жена директора. Простая сельская девушка-пастушка чем-то пришлась по душе уважаемому в селе «профессору», и он обвенчался с ней, хотя и был на двадцать два года старше. Мария оказалась верной и надежной спутницей жизни.
У них было двое детей: пятилетняя Люба и трехлетний Игорь. А под сердцем у женщины уже билась третья жизнь. Но Мария не стонала, не спорила - заботилась о друзьях мужа как могла. Через много лет свои письма из Америки Клара Хофман адресовала Марии, делилась с ней своими семейными новостями. А может, женщин тогда больше сблизило то, что и у Клары был мальчик примерно такого же возраста, как Игорь. Но он остался с отцом в Золочеве. Оттуда поступали тревожные вести. Молва доносила, что в селе Ляцкое под Золочевом немцы устроили концлагерь, согнали туда всех евреев.
Что с мужем и сыном? Клара не знала покоя. Посоветовавшись, они с братом решили пробираться в Золочев.
Как позже вспоминал отец, рассказывает Игорь Николаевич, проводить гостей в Золочев было делом более опасным, чем прятать на чердаке. Пробирались лесными тропами, ночью, обходя человеческое жилье. Пугались лесных шорохов и криков ночных птиц. Но до цели добрались благополучно.
На прощание Ройзен снял с пальца золотое кольцо с монограммой и подарил Дюку.
- Может, нас еще судьба сведет - это будет наша реликвия, - сказал он. - Но если вам будет трудно, можете его продать. Хочу, чтобы оно принесло вам счастье.
В семье Дюков берегут кольцо как талисман. Оно имеет, считает Игорь Николаевич, чудодейственное свойство: уже дважды исчезало и снова возвращалось. Первый раз потерял его отец, когда пас корову. Обшарили вдвоем каждую травинку, но все без толку. А ночью отец во сне увидел кольцо висящим на лободе. Пошел утром - кольцо на месте.
А второй раз, когда Игорь был студентом и жил в университетском общежитии, кольцо ночью кто-то украл. Не найдя утром кольца, раздраженный и злой, он так толкнул дверь туалета, что штукатурка посыпалась. А вместе с ней - чудо какое-то - сверху с дверной коробки упало кольцо.
Больше Дюки решили не искушать судьбу, берегут кольцо как талисман.
- Я далеко не суеверный человек, - говорит Игорь Николаевич, - но разве не чудо, что столько времени прошло, более полувека, а вновь о благородном поступке отца вспомнили. В селе об этом мало кто знает: во время оккупации это могло стоить жизни отцу и нам, детям. После войны отец об этом не распространялся. Как человек скромный и благородный, он не считал свой поступок чем-то особенным.
В пятидесятые годы к нам изредка приходили письма из Америки от Пауля Хофмана. Но писала в основном его жена Клара. Некоторые письма хранятся у нас до сих пор. Написаны размашистым почерком, на польском языке - не каждое слово можно разобрать.
Из писем Дюки узнали, что Кларе по возвращении в Золочев удалось каким-то образом вырвать мужа и сына из концлагеря в селе Ляцкое - то ли подкупом, то ли старые друзья помогли. Но главное, что семье удалось бежать за границу, поселиться в США.
Клара Хофман прислала несколько семейных фотографий: она, Пауль, а посредине сын Роалд. Писала, что Роалд учится в колледже, живет отдельно.
Последнее письмо Дюки получили в 1963 году. Игорь Николаевич не знает точно, почему прервалась переписка. Возможно, что-то случилось в семье Хофманов. А может быть, Дюки написали, что опасно поддерживать им связь с Америкой под бдительным оком вездесущих компетентных органов. Во всяком случае директору школы не раз откровенно намекали, чтобы не компрометировал своими связями имя советского учителя. А может, опасался старый учитель, что на дальнейшей судьбе детей это может отразиться.
Так и не узнали Николай Филиппович и Мария Петровна, что Роалд, как и их сын Николай, невестка Любомира, тоже стал физиком. Но не преподавателем, а теоретиком, знаменитым американским ученым. Не предполагали, что они причастны к спасению лауреата Нобелевской премии...