«Они любили царя-батюшку и не могли на него покуситься! — уверяла женщина по телефону. — Приезжайте, я расскажу вам подлинную историю этого корабля».
Одна из центральных газет опубликовала статью о несостоявшемся в 1908 году цареубийстве на крейсере «Рюрик». К этому делу были причастны такие известные личности, как эсер Борис Савинков и двойной агент (работал на революционеров и царскую охранку) Евно Азеф. По воспоминаниям Савинкова, план теракта разрабатывался параллельно со строительством крейсера. Пока судостроители старались на верфи (крейсер строился в Глазго, на кораблестроительном заводе Виккерса), социал-революционеры агитировали матросов команды корабля. Кто-то поддался, кто-то остался при своих монархических убеждениях. Но главное — нашлись добровольцы, которым выдали револьверы. Кто-то из пары смельчаков должен был выстрелить в упор в Николая II, когда тот взойдет на палубу, чтобы принять парад.
Однако царь на корабль взошел, высочайший смотр состоялся, а выстрелов не прозвучало. И без того уже засомневавшиеся матросы попали под гипноз всеобщего воодушевления и государелюбия. Короче, дело не выгорело. Революционеры провели «чистку» в рядах, разоблачили Азефа, тот бежал, а матросы более-менее благополучно дослужили свой срок. Примерно так, если коротко, была изложена эта история в газете.
Но Нине Юрьевне Дедусенко, внучке одного из матросов «Рюрика», не упомянутых в статье, чего-то недоставало, виделась еще какая-то тайна, какой-то, если хотите, Божий знак. Неспроста же так хитро и лихо закрутилась судьба Михаила Васильевича Григорьева.
Историю его жизни и приключений, рассказанную внучкой, мы здесь и приводим. Как строгий отец-генерал отправил его юнгой на корабль, как потом капитана второго ранга Григорьева чуть не повесили, как 17 раз он мог утонуть, 117 — получить вражескую пулю, а еще — умереть от голода и усталости, но ни одной из этих смертей герой оказался не по зубам.
Рагу из воробьев
Миша Григорьев рос в обеспеченной дворянской семье. И хотя был он младшим из семерых братьев и сестер, ни балованным бездельником, ни нежным мечтателем мальчик не стал. Стал бунтарем, победителем, бойцом, человеком с тяжелым характером и кулаком. Покинув флот, он и на суше кем-то все время командовал: то охотниками, то ополченцами, а то и художниками. Любил песню «Варяг», рассказывал о былых победах и пугал тихих обывателей необычными выходками. Как-то, говорит Нина Юрьевна, настрелял в саду воробьев, принес домой и велел жене приготовить. Верная Сашенька (к ней мы еще вернемся), преодолевая жалость и отвращение, выполнила приказ. Изысканным блюдом хозяева накормили большую компанию (маленькие у Григорьевых не собирались), и лишь когда все было съедено, Михаил Васильевич раскрыл секреты фирменной кулинарии. В другой раз подарил внукам-подросткам ружье, пусть не боевое, но все же стреляющее. «Удивляюсь, как мы с братом не покалечили тогда друг друга», — вспоминает Нина Юрьевна. Детей разоружили соседи, когда лишились нескольких стекол в окнах.
Михаила Васильевича эти шалости, вероятно, потешали. Ведь и сам он когда-то был трудным ребенком. Читать не любил, учиться не хотел, родительского гнева и огорчения не понимал. За что девяти лет от роду был отправлен юнгой на корабль. Какой — семейная история умалчивает. Средство это подействовало: Михаил взялся за ум и книжки, закончил
4 класса реального училища и полный курс гражданского морского училища. Поступил во флот и дослужился там до капитана второго ранга. В этом звании и в должности помощника капитана он благополучно плавал на торговом судне: побывал и в Европе, и в Африке, повидал полмира. А потом в воздухе запахло войной с Японией и революцией.
Сашенька вместо виселицы
Это была вполне типичная история. Молодой отважный офицер, с понятиями о долге, чести и полковом братстве, переживший вместе с командой ужас и разочарование Цусимы, не мог бросить фронтовых товарищей и в других, послевоенных, битвах. Сейчас, когда свидетелей нет в живых, а потомки не помнят даже название корабля, трудно судить, разделял капитан Григорьев революционные настроения матросов или просто не выдал заговорщиков начальству. Известно одно: команда восстала, бунт подавили, а бунтовщиков приговорили к повешению. Избежать виселицы Михаилу Григорьеву помогло происхождение: по материнской линии он был родственником графа Шереметева. Степени родства Нина Юрьевна, увы, не знает: ведь через десяток лет после описанных событий оно превратилось из блага в угрозу, черную метку. Его усиленно скрывали, и до потомков дошли лишь отголоски легенды.
А тогда офицер-бунтарь был разжалован в матросы и сослан на крейсер «Рюрик» — тот самый, на котором накануне замышлялось, но не состоялось цареубийство. Несмотря на крутой нрав, а может, благодаря ему, матрос Григорьев быстро дорос до мичмана. Началась Первая мировая. Немцы наступали. Семья, которая до тех пор жила в Вильно (нынешний Вильнюс), разбежалась: кто-то оказался в Москве, кто-то — за границей. Старшая сестра Надежда с мужем-инженером отправилась в Майкоп строить стратегически важную кавказскую магистраль. В один из приездов в отпуск к сестре моряк Михаил Григорьев встретил здесь Сашеньку Грекову.
Саша была из простой казацкой, хотя и небедной, семьи. Отец ее до конца жизни расписывался крестиком и с роду не видывал техники сложнее телеги, но дочерям образование дал и воспитал барышнями. Сохранилась дореволюционная фотография сестер Грековых: три симпатичные девушки в корсетах и модных шляпках, с гордыми лицами и серьезными глазами. Может быть, эти гордость и серьезность, слегка прикрытые внешней кротостью и миловидностью, и привлекли бесшабашного вояку. А может, он увидел в Саше надежную пристань для своей бесприютной души… Внучка секрет их многолетней привязанности разгадать не смогла. «Тогда в брак вступали иначе. Дед был жестким человеком, бабушка — мягкой, интеллигентной… А в старости: Сашенька, Мишенька», — разводит руками Нина Юрьевна.
Но эти двое определенно что-то важное друг про друга понимали. Это видно по единственной уцелевшей открытке, отправленной Саше с корабля. Так — без светских условностей и сюсюканий — пишут только тем, кому по-настоящему доверяют.
Сашенька, которая была на двенадцать лет младше, пережила своего Мишеньку всего на два года.
Баррикады и немцы
«Рюрик» сражался в составе отряда особого назначения Балтфлота. В ноябре 1916-го броненосец был подбит немцами, но не погиб и даже самостоятельно вернулся в порт. Комиссия обнаружила девять серьезных повреждений. Но и их к началу следующего года устранили. Отремонтированный крейсер перевели в Ревель, до которого вести о революции доходили дольше. Но в какую-то переделку мичман Григорьев все же попал. Как черт из табакерки, возник у сестры в Майкопе — грязный, голодный и израненный. На все расспросы отмахивался: «Был на баррикадах, выручили братушки». А едва обретя человеческий вид, заявил: «Вот моя невеста», — и представил Сашу. На «Рюрик» он больше не вернулся. Меньше чем через год у любящей пары родилась дочь Людмила, которой суждено было спасти неугомонного отца от очередной смертельной угрозы.
1941-й. Немцы уверенно продвигаются на восток. Уже 55-летний Михаил Васильевич Григорьев, хотя и не был коммунистом, решил пробираться к нашим — «доброжелателей», которые указали бы на него новому немецкому начальству как на начальство прежнее, нашлось бы немало. Сам, без какого-либо спецснаряжения, с мешочком сухарей и флягой воды в небольшом рюкзачке, он отправился покорять Кавказский хребет.
Через месяц уже по ту сторону гор полуживого старика в изорванной одежде нашли красноармейцы и принесли в госпиталь. Каково же было удивление юного доктора Людмилы Михайловны, когда, войдя в палату, в новом пациенте она узнала собственного отца. Стараниями дочери, соседей по палате, которые делились с ним пайком, и благодаря собственной бешеной энергии Михаил Васильевич быстро окреп, помолодел и… отправился в ополчение. До Берлина, правда, не дошел — был комиссован по болезни, но несколько орденов заслужить успел.
300 куниц и одна фотография
Мирная жизнь капитана Григорьева |
Дети играли биноклем и бескозыркой с «Рюрика» и мечтали о путешествиях. Они редко видели деда улыбающимся. Самая нежная и высокая похвала от него звучала так: «У-у, собачья морда!» — главной его любовью после моря стали собаки. А когда молодой задор и охотничий пыл угасли, Михаил Васильевич стал… председателем Союза художников Адыгеи. «Я не помню, чтобы дед сам рисовал, но художники его любили и часто у него собирались», — говорит Нина Юрьевна. На стенах ее харьковской квартиры до сих пор висят картины, из тех что были подарены деду авторами.
Уже в 60-е, когда семья переехала в Харьков, Нина с дедом пошли в исторический музей и наткнулись там на экспозицию о мятежном крейсере «Рюрик». Инженер Костенко, служивший на «Рюрике» и усовершенствовавший орудийные башни, за что был отмечен руководством, в советские времена занимал в Харькове должность начальника управления промышленностью Украины при Высшем совете народного хозяйства УССР.
«Смотри-ка, Нина, а это я», — вскинулся неожиданно дед, ткнув в одну из фотографий.