Что с нами стало? Ни войны, ни чумы, а тысячи и тысячи беспризорников бродят по городам и весям в поисках приюта и пропитания. Детей бросают, убивают, насилуют. Вовлекают в преступный бизнес. После подписания Конвенции о правах ребенка мы приняли десятки правовых нормативных актов и целевых программ. Но, как ни парадоксально, дети получили совсем не то право, о котором мечталось. Они теперь могут совершенно свободно побираться, жить на вокзалах, голодать, болеть. И — не учиться.
Мы ничего не знаем о сиротстве, потому что никогда не любили ничего знать о плохом. И сейчас не любим. И если кому-то придет в голову «посадить» в нашем квартале сиротский дом, мы, конечно же, будем против. Зачем он нам? Здесь, под боком? Там плохие дети. А мы любим своих, домашних, хороших.
Только почему вдруг свой становится таким чужим, отбивается от рук? Отчего это домашний все чаще убегает на улицу, иной — навсегда? Он виноват? Нет, конечно, только мы, взрослые.
И вообще, дети наши во многом нам чужие, даже чуждые. «Как погулял?» — «Нормально». — «А что делал-то?» — «А! Не помню». — «В кино был?» — «Ну». — «Понравился Ван Дамм?» — «Нормально».
А что мы еще хотим? Ведь сами требовали от них избавиться от сюсюканья и нежностей. Они и поменяли словарь, круг интересов. Теперь они учатся смотреть на мир вверх ногами. Как мы, взрослые.
Среди них появляются лидеры и шестерки, сказочники и громилы. Все, как в тюрьмах или в армии. Их жестокость — норма поведения. Они преследуют инакомыслящих, инакоодевающихся. Все, как мы хотели. То есть, мы хотели-то, чтобы клыками наше чадо оказалось повернуто к миру, а к нам — по-прежнему нежной мордашкой. Не получилось. Мордашка уже обрастает шерстью. И нет выхода из этого круга. Или мы оставляем дитя беззащитным со всех сторон, обрекая его на муки, или уж учим рычать, кидаться и рвать во все стороны сразу: неведомо же, откуда придет опасность. Вот они и занимают круговую оборону, полосуя зубами всех, кто приблизится. А мы ближе всех.
Но когда ребенок растет в семье, то есть хотя бы надежда, что все это — детская болезнь, которая не помешает ему стать человеком. Но ведь маленькие беспризорные на улицах наших городов — беда, которая пришла незаметно и сразу же сделалась приметой смутного времени, — тоже наши дети. Пусть не наши лично, но соседские, из дома напротив...
Число беспризорных детей в Украине не известно даже приблизительно. В поле зрения государства они попадают, лишь став «криминальным элементом». А до этого их судьба обществу не интересна. Известно лишь, что в этом году в школу не ходят более 30 тысяч ребят. Где они сейчас? Просят милостыню? Вообще пропали без вести?
Известно также, что ежегодно около 35 тысяч бездомных детей направляются милицией в приюты для несовершеннолетних. А как складывается дальнейшая судьба этих детей? Достаточно печально. Часть детей идет в интернаты, часть — в семьи, из которых они убежали или их выгнали. Ведь по существующему законодательству ребенок имеет право находиться в приюте лишь три месяца. А что дальше? Возвращаться домой, где тебя бьют, морят голодом? Да, несчастных и бездомных детей подсчитать так же сложно, как перелетных птиц. Они постоянно мигрируют, убегают из приютов, возвращаются домой и опять убегают.
В борьбе за выживание уличные дети быстро взрослеют. Причем детское в них постепенно атрофируется. Смотрит на тебя как бы детское лицо, но со взрослыми чертами — жесткий разрез глаз, морщинки, сжатые губы. Как в сказке об украденном времени...
Большинство считают себя очень самостоятельными, но бесстрашные снаружи, внутри они очень беззащитны, и внешняя агрессивность применяется как боевая раскраска для устрашения противника. Маленькие беспризорники боятся взрослых — они не доверяют нам, постоянно ждут какого-то подвоха, понимают: в любую минуту может начаться облава. А далее отлаженная схема: приемник-распределитель — дом (или интернат) — улица, снова приемник-распределитель — дом (интернат) — улица — и так до бесконечности. Замкнутый круг.
Рано или поздно их заметят предприимчивые взрослые, возьмут под свое крыло и заставят попрошайничать, преподав первый урок цинизма: они научат этих действительно несчастных детей быть несчастными напоказ, за деньги. «Ничейные» дети, не достигшие возраста уголовной ответственности, — удобный и безотказный инструмент для криминальных структур. Каждое пятое преступление совершается с их участием. Детскими руками вскрываются машины, обворовываются ларьки, магазины и квартиры. Эти далеко не детские «шалости» совершаются нередко как бы в обмен на протекцию и защиту, за порцию еды, даже за игрушку. В наши дни детская преступность обретает все новые формы: тут и наемные убийства, и транспортировка, и продажа наркотиков, и киднепинг...
В каждой местной инспекции по делам несовершеннолетних зафиксированы сотни имен — не подростков даже, а малолеток, для которых преступления стали уже не просто развлечением, а образом жизни. И с каждым днем этот список растет, так как в порочный круг вовлекаются все новые и новые ребята. Что это — эпидемия, болезнь, наследственность? Наследственностью эти мальчишки, действительно, мягко говоря, обременены. У одного отец пьет, у другого сидит в тюрьме, третий вообще никому не нужен — ни отцу, ни матери. Но сводить все только к неблагополучию семьи и дефектам «домашнего» воспитания — значит, закрывать глаза на те проблемы, которые стоят перед обществом в целом.
Кочуя по канализационным люкам, вокзалам и чердакам, маленькие бомжата вечерами «оттягиваются», нюхая клей и ядовитые растворители. У них — вши, гниды, чесотка. И это — в лучшем случае. У многих — туберкулез, гонорея, сифилис.
В газетах печатаются объявления о потерянных породистых щенках, за которых хозяева обещают вознаграждение! А этих детей не ищет никто. Возможно, где-то в милиции и значатся их фамилии в списках разыскиваемых. Но на этом все бумажные розыски заканчиваются, разве что кого-то поймают «на горячем»...
И тогда старую одежду — грязную и страшную — с ребенка снимут и выдадут чистую. Потом будет дезинфекция, санобработка, горячий душ, обед. И через час-другой «негритенок», неделю спавший в канализационном люке, станет нормальным человеком. Во всяком случае, внешне.
С внутренним миром труднее. Эти дети, как говорят психологи, социально дезориентированы, адаптироваться к нормальной жизни им подчас невероятно трудно. Они не умеют пользоваться вилками, многие впервые берут в руки книгу. Для них непонятно назначение постельного белья. Они иногда не могут переваривать ничего, кроме черного хлеба. Но все это — полбеды. Хуже, что у многих из них происходят необратимые психические изменения. Развивается синдром бродяжничества. Они уже не могут жить в доме, в семье. Их тянет в люки и на помойки. Они не могут не воровать, даже если в том нет необходимости. Если ты не украл — ты не человек, не мужчина, диктует их внутренний закон, закон улицы.
Думаю, мы не настолько наивны, чтобы подозревать, будто никто проблему беспризорных детей не решает. Да назовите мне проблему, которая вот уже десяток лет не «стоит на контроле»! Все дело в том, что многие законы и постановления (в том числе и о беспризорных детях) не работают. Ведь не секрет, что средства, выделяемые правительством на выполнение государственных программ, часто попросту не доходят до адресатов. Вот почему права детей в большинстве случаев остаются таковыми лишь на бумаге. Нет, власть наша опасность вроде бы сознает и что-то постоянно предпринимает. Проводятся кампании, ставится галочка. Но беспризорников от этого меньше не стало. Детей с исковерканными судьбами — тоже.
Вот почему срочно надо искать выход. Мы же взрослые люди и не можем не понимать, насколько оно неблагополучно — это поколение, рожденное в безвременье, растущее в тяжкий «переходный период». Не считать же его совсем потерянным!