Удивительными бывают порой судьбы не только писателей, но и героев их литературных произведений. Прошло более полувека после того, как поэт написал свою книгу, и вот недавно, в мае, ему, автору, и его вымышленному литературному герою торжественно открыли памятник на их общей родине — в Смоленске. Я говорю о поэте Александре Твардовском и его герое Василии Теркине — бравом солдате, балагуре и гармонисте, всеобщем любимце времен той войны. До сих пор остался в памяти людей старшего поколения этот неунывающий солдат. Остался таким, каким запомнился всем, читавшим «Книгу про бойца», по иллюстрациям к знаменитой поэме.
Давно, лет сорок назад меня познакомили с львовским поэтом Василием Глотовым, не очень высоким человеком коренастого телосложения, на несколько лет старше меня. В первый же миг знакомства я поймал себя на том, что вдруг стал мучительно раздумывать: кого же мне напоминает внешне поэт из Львова. Особенно, когда чуть-чуть улыбается. Он отошел, и мой друг, познакомивший нас, сказал:
— Вылитый Вася Теркин, правда?..
Ну конечно же! Одно лицо, как говорится. Я сразу вспомнил знаменитый портрет Василия Теркина на обложке «Книги про бойца», сделанный художником Орестом Верейским и как бы переходивший вместе с главным персонажем из одного издания в другое.
..Пилотка набекрень. Свернутая и переброшенная через плечо шинель. Винтовка, неизменный кисет, тот самый, который нужно беречь как зеницу ока... И пока пальцы ловко сворачивают самокрутку, Теркин смотрит на нас — и мы видим его ухмыляющееся лицо, простое, милое солдатское лицо с чуть приподнятыми уголками губ и озорными, лукавыми глазами. Ясно: сейчас-то этот разбитной и находчивый солдат с его бойкой и образной речью начнет свой очередной веселый рассказ, свою «байку», как говорили на фронте...
В «Литературной газете», как и в других изданиях, принято было к праздникам и памятным датам печатать на заданную юбилейную тему что-нибудь новенькое, пусть не очень громкое, но все-таки открытие. И посему каждые пять лет ко Дню Победы по заданию редакции старались выискать что-то неизвестное или по крайней мере малоизвестное, с одной стороны, связанное с минувшей войной, а с другой — чтобы имело отношение к литературе и, к тому же, вызывало хоть какой-то интерес у нашего избалованного читателя. Мучительно искали и, как это ни странно, обязательно что-нибудь да находили. Такого рода публикации — репортажи, интервью или стихи — мы иронически называли «датскими», поскольку они приурочены к датам, но среди них встречались иногда довольно симпатичные вещи. И когда передо мной в очередной раз встала такая задача, я вдруг вспоминал о поэте Глотове, с которым познакомился на писательском пленуме в Киеве, и специально ради него, похожего на того Васю, отправился во Львов. Меня интересовали подробности: как появился на свет портрет Теркина.
И вот мы говорим об этом с поэтом-фронтовиком Василием Ивановичем Глотовым, сидя в его кабинете и рассматривая фотоснимки военной поры. На одной из фотографий три офицера: слева — майор В.Глотов, в центре — подполковник, в котором я легко узнаю Александра Трифоновича Твардовского, справа — капитан Орест Георгиевич Верейский. И все трое, уточняю я, имеют отношение к Василию Теркину.
— Нет-нет, я имею только самое отдаленное отношение, — торопливо говорит Глотов. — Самое-самое косвенное...
— Да, конечно, — соглашаюсь я. — Но все-таки читателям «Книги про бойца» безусловно интересно узнать, что художник рисовал своего Теркина, так сказать, не «из головы», не по воображению, а с натуры, и что именно вы являетесь его прототипом.
И выяснилось следующее. Главы из «Василия Теркина» Твардовский регулярно печатал на страницах фронтовой газеты «Красноармейская правда», начиная с 1942 года. Работал он там «писателем» — так называлась эта должность в годы войны. Теркин кочевал из номера в номер, а вот портрет героя художнику никак не удавался. Правда, он уже сделал множество вариантов, но ни один не устраивал ни самого художника, ни поэта.
В армейской газете того же фронта (по субординации она рангом ниже) служил поэт Василий Глотов, часто навещавший коллег из «Красноармейской правды». Однажды Верейский, вглядевшись в Глотова, предложил ему по-дружески, просто так: «Давай я тебя нарисую. Пошлешь жене портрет с фронта».
Случайно увидев этот рисунок на столе художника, Александр Трифонович прямо вскочил со стула:
— Да это же портрет Василия Теркина! — воскликнул он. — Как раз таким я и представлял себе его внешность...
Тут уж Верейскому пришлось просить Глотова снова позировать — но уже в пилотке, с винтовкой и в той позе, что ныне знакома миллионам читателей. Почти во всех изданиях «Книги про бойца», а их сотни, помещен именно этот замечательный портрет, экспонировавшийся, кстати сказать, на недавней посмертной выставке произведений Верейского в Москве.
Как-то много лет спустя после окончания войны художник в письме к Василию Ивановичу сообщил, что готовит иллюстрации к собранию сочинений Твардовского, уже ставшего к тому времени, как говорится, признанным живым классиком. «Многое из старых рисунков выбрасываю или переделываю, — писал он, — а твой портрет остается».
На этом историю с портретом можно было бы считать завершенной, но Василий Иванович решил подкрепить свой рассказ вещественным доказательством. Из нескольких изданий «Василия Теркина», стоящих на полке, он достал самую тоненькую книжечку, выпущенную за год до Победы, в 1944 году в Смоленске. На титульном листе ее я прочитал: «Василию Глотову, близкому родственнику В.Теркина, моему дорогому поэту и товарищу по войне.
А.Твардовский.
1945 год. Замок Талинген. Восточная Пруссия».
Скромная книжечка карманного формата с таким трогательным и дорогим для него автографом прошла с Василием Глотовым до самого дня Победы и возвратилась домой, чтобы стать украшением его книжной коллекции.
Выше я рассказывал о знакомстве с «родственником» Теркина из Львова, но прошло еще пять лет, и, снова готовясь к памятной военной дате, я вдруг обнаружил еще одного «близкого родственника» Васи в Киеве. На сей раз, правда, их связывало не внешнее сходство, как в первой истории, а скорее внутреннее родство.
У известного киевского поэта Бориса Палийчука (всего лишь несколько недель он, увы, не дожил до 50-летия Победы) я увидел не то что редкостную, а, можно сказать, уникальную книжечку. Ее даже нет, как мне официально сообщили, в фондах Центральной научной библиотеки Академии наук Украины. Не нашлось ее следов и в «книжных летописях» за 1941 год. А между тем — вот она. Называется «Иван Гвоздёв на фронте». Титул — «Библиотечка красноармейского юмора». Издание фронтовой газеты «Красная Армия». 1941. И сверху имена авторов: Б.Палийчук, А.Твардовский.
Я помню «Ивана Гвоздёва» по 1941 году. Правда, не книжного, а только газетного. Мы тогда стояли на левом берегу Днепра в селе Леплява, напротив Канева, и вплоть до самого окружения регулярно получали фронтовую газету. Веселого Ивана Гвоздёва почти всегда рисовали сидящим на коне. Он действительно был на коне — и в буквальном, и в переносном смысле слова. Всегда выходил победителем этот лихой и смелый кавалерист, постоянный персонаж сатирического уголка фронтовой газеты. Кто мог предположить тогда, что удалой казак Гвоздёв окажется в таком близком родстве с будущим Теркиным, а вот читаю сейчас строки:
Был Гвоздев.
И нет Гвоздева.
Пропадал не день,
не два...
Был и есть.
Сегодня снова
Про него прочтет
братва...
И разве не вспоминается теркинская интонация? И разве не «теркинским» кажется даже обыкновенный четырехстопный хорей? Или строки:
— Дело было спозаранку,
Погляжу я.
— Ну и что ж?
— Прут немецких тыща танков...
Тыща танков? А не врешь?..
Ну кто скажет, что это не из «Теркина»? А на проверку выходит — из «Гвоздёва».
Борис Палийчук, у которого чудом сохранилась эта тоненькая книжка, прошедшая с ним по многим фронтовым дорогам, рассказывал:
— В первые дни войны редакция газеты Юго-Западного фронта стояла в Тернополе. Мы уже работали, когда к нам из Москвы прибыло мощное литературное подкрепление в лице А.Твардовского, Л.Безыменского, С.Вашенцева и М.Розенфельда. Вскоре мы стали готовить почти для каждого номера газеты уголок «Прямой наводкой», хорошо понимая то, о чем позже напишет Твардовский, помните:
Жить без пищи
можно сутки,
Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить
без прибаутки,
Шутки самой немудрой...
Писали мы «Ивана Гвоздёва» вдвоем с Александром Трифоновичем. Так сказать, на двоих. Случалось, однако, что какую-нибудь главку, вернее, отдельный фельетон, писал только один из нас. Так, например, «Дело было спозаранку», строчки из которого мы с вами только что тут вспоминали, полностью написаны самим Твардовским. Впрочем, тогда авторских подписей под «гвоздёвскими» фельетонами в газете не было, с бойцами и командирами разговаривал вроде бы сам Иван Гвоздёв. Был даже случай, когда один недалекий генерал предложил представить Гвоздёва к награде, не предполагая, что это плод нашего воображения...
Шло отступление, и в августе газета уже печаталась в прифронтовом Киеве, в областной типографии. Там же быстро издали и нашу книжку. Однако и для книг наступили тяжелые времена. Может быть, часть тиража и попала в полки и дивизии, но остальное пропало при окружении и отступлении наших войск...
...К рассказу Бориса Палийчука напрашивается дополнение второго, впрочем, вернее сказать — первого автора, Твардовского:
— Прибыв на Юго-Западный фронт, в редакцию газеты «Красная Армия», — вспоминал Александр Трифонович, — я стал делать то, что делали тогда все писатели на фронте. Писал очерки, стихи, фельетоны, лозунги, листовки, песни, статьи и заметки — все. И когда в редакции возникла идея завести постоянный фельетон с картинками, я предложил «Теркина», который со дней финской кампании был довольно известен в армии. У того Теркина было много «братьев» и «сверстников» в различных фронтовых изданиях, только они носили другие имена. В нашей фронтовой редакции тоже захотели иметь своего героя, назвали его Иваном Гвоздёвым, и он просуществовал в газете вместе с отделом «Прямой наводкой», кажется, до конца войны. Несколько главок этого «Ивана Гвоздёва» я написал в соавторстве с Борисом Палийчуком.
...В их совместном сборнике две части: «Боевые приключения Ивана Гвоздёва» и «Сядь, послушая слово казака Гвоздёва». Содержание главок легко понять по их названиям, например, «Коль тайна мин тебе ясна, то вражьей мине грош цена», «Как обед варить искусно, чтобы вовремя и вкусно», «Ночь для нас одно раздолье, для фашистов — сущий гроб» и т.д. Как видите, все здесь и в шутку, и всерьез, и, между прочим, в новинку, ибо в книге собраны самые первые стихотворные военные фельетоны, те, что писались, выражаясь словами Твардовского, «...с первых дней годины горькой».
Позднее глава «Дело было спозаранку» почти полностью, хоть и в слегка переделанном виде, вошла в «Книгу про бойца». Да и многое другое, связанное в свое время с Гвоздёвым, перекочует потом к Теркину, например фельетон Твардовского «Что такое сабантуй». А Борис Палийчук в своем творчестве не расставался с образом удалого казака почти всю войну. В 1942 году издал книжечку «Про казака Гвоздёва».
Кончилась Великая Отечественная — и прекратил свое существование всеми любимый на разных фронтах герой. Как сказано поэтом: «Был Гвоздёв. И нет Гвоздёва». Отвоевался. Демобилизовался. Как солдат. И даже авторы долгое время не вспоминали о нем, занятые новыми героями и новыми творческими делами.
А не так давно мы с Борисом Палийчуком снова перелистывали пожелтевшие страницы этой удивительной, единственной в своем роде книги, написанной им вместе с Александром Твардовским в первые дни войны. Скромная книга в сером, как шинель, переплете. Книга-фронтовичка с нелегкой солдатской судьбой. Какие-то экземпляры попали в 1941 году с нашими частями в окружение, какие-то сгорели под бомбежкой или минометным обстрелом. А эта хоть и постарела сильно, а живет до сих пор... Книга — ветеран войны.