С семейным распадом я столкнулся, когда мне не было еще и шести лет. Мои родители, отдыхавшие на кавказском курорте, рассорились и разъехались в разные стороны. Отец-литератор вернулся в Москву, мать-учительница отправилась в вологодскую деревенскую школу. Следующие тринадцать лет, вплоть до ухода в армию, я ежедневно, ежечасно ощущал последствия родительского развода. В разных концах страны возникли две новые семьи. Обеим я был решительно ни к чему. Каждые два-три года родители отсылали меня друг другу с запиской: «Возьми свое сокровище...»
Разводы близких и дальних, родных и знакомых сопровождали всю мою жизнь. Узнав о готовящемся или уже состоявшемся крушении очередной семьи, я ощущал всякий раз какой-то внутренний удар, хотя дело вроде бы лично меня уже не касалось. Жизненный опыт подсказывал: даже в тех случаях, когда расходятся люди, достаточно чуждые друг другу, процедура эта долго потом будет сотрясать обе стороны. Страдают при этом не только дети...
Процедура, официально разделяющая мужа и жену, известна уже не первое тысячелетие. Самые разные государственные режимы (и религии) пытались пресечь эту тенденцию. Едва зародившись, христианство исключило саму возможность развода. Напуганные строгим предупреждением Христа, апостолы, как свидетельствует Евангелие, заметили: в таком случае им, может быть, лучше и вовсе не жениться? И тут Сын Божий, видя их человеческую слабость, заметил: «Не все вмещают слово это, но кому дано». В замечании этом явственно видится уступка людскому несовершенству, и в том числе — несовершенству брачных отношений.
Язычники до появления христианства относились к расторжению брака значительно спокойнее. В римском обществе, в начале эпохи империи, смена мужей и жен происходила так часто, что стала уже поговоркой.
В новое время католическая церковь снова обратилась к борьбе с разводами. Сто пятнадцать лет назад Папа Римский выпустил энциклику против разводов. Упомянув трагическую судьбу детей разведенных родителей, Папа особое внимание обратил на женскую половину семьи: «Развод... принижает женщину, умаляет ее достоинство, ибо, послужив прихотям мужчины, она легко может быть брошена». Энциклика эта, к сожалению, мало кого в чем убедила. Правда, в католических странах (Испании, Италии, Франции) разводы и в XIX столетии еще не носили массового характера, но американцы уже тогда держали по разводам мировое первенство. Как, впрочем, и сегодня. Соединенные Штаты в этом плане интересны еще и тем, что вот уже более столетия именно женщины, а не мужчины здесь оказываются инициаторами развода. Что касается сегодняшней России, то по числу распадающихся семей на тысячу браков она не отстает от США и даже обгоняет Америку.
Итак, «процесс пошел», как говаривал товарищ Горбачев. Процесс в разгаре. Он, к сожалению, сотрясает и нашу эмиграцию. Кругом нас — десятки и сотни разведенных соотечественников. Можно сослаться на то, что страна, в которую мы приехали, и та, которую мы покинули, в этом отношении более чем неблагоприятны для сохранения семьи. На Руси, как сообщает пресса, распадается сегодня каждый второй брак.
Но мне кажется, что в нашей «бракоразводной активности» немалую роль играет сам факт эмиграции и связанные с этим переживания. Я побеседовал с несколькими членами разрушенных семей, с врачами, адвокатами... Вот что довелось услышать.
Обыкновенная история
Эта молодая пара навестила меня около года назад. Речь шла об «устроении» обоих в Америке. Ситуация стандартная: сначала он приехал по делам своего бизнеса, потом вызвал сюда жену, — и вот теперь супруги бьются над тем, как укорениться на американской земле. Желательно — без лишнего вранья. Во всяком случае, никакого заявления о политическом убежище оба американским властям не подавали... Меня эта пара порадовала: понравилась их внешность. Высокий широкоплечий Павел с мужественным лицом особенно хорошо смотрелся рядом со своей маленькой, худенькой красоткой женой. Красотка же, вступив в разговор, проявила себя к тому же и умницей, довольно быстро освоившейся в Америке. Такому браку можно только позавидовать.
В январе нынешнего года я снова позвонил Павлу. Хотел узнать, как сложились его дела, удалось ли «продвинуться» по части получения гражданства. Ответ Павла меня ошарашил: «Я ничем таким больше не занимаюсь. Нет ни сил, ни интереса. Света бросила меня». — «Вы развелись?!» — «Можете считать это разводом. Она... сбежала». Вести телефонный разговор на столь интимную тему не хотелось. Договорились, что Павел зайдет ко мне. «Мне и самому необходимо выговориться», — признался он.
Светлана — первая девушка, с которой он познакомился после окончания средней школы. В университете они оказались в одной группе. Поклонников — и школьных, и университетских — у маленькой прелестной Светланы было сколько угодно, но Павел, едва разглядев ее на первом занятии, твердо решил: не отдам никому. Его еще в школе прозвали на американский манер «Свирепым Полом». Теперь, в борьбе за понравившуюся ему девушку, он проявил свой характер в полную силу. И в конце концов именно он, Павел, остался единственным поклонником при Светлане.
«Я в те дни впервые ощутил себя взрослым и решил действовать решительно. На первом же студенческом вечере стал приставать к Светланке. Танцевал с ней медленные танцы, брал за руку, выводил на балкон. Любви еще не было, но возникла уверенность: это моя девушка, мне нужна именно такая. Постепенно влюблялся. Чем дальше, тем больше». — «А она?» — «Боюсь, что она всегда только уступала мне. Не помню никакой пылкости с ее стороны. Света — существо очень рациональное. Физиологически у нее все в порядке, но она никогда не теряла контроля над собой. Всё всегда у нее подчинено мозгу, разуму».
Павел признается, что он и сам такой. На его сознание даже алкоголь почти не действует... Они поженились только после того, как оба сдали государственные экзамены. На следующий день после того, как расписались, самолет уже уносил их в свадебное путешествие в Болгарию. Все было рассчитано точно, до дня. Год шел 1985-й. Им было по двадцать три...
Оглядываясь назад, Павел считает, что отношения у них с женой в Москве оставались прекрасными. Полное взаимопонимание. Вкусы, правда, разные. Но это, полагает он, мелочь. Главное — его всегда тянуло к ней. После работы не хотелось никаких компаний, ресторанов, хотелось, наоборот, поскорее добраться до дому, побыть со Светкой.
Ехать в Америку задумал он после того, как втянулся в бизнес. Он и его коллеги производили в ту пору и продавали элементы компьютерной техники. Дело шло неплохо, но к их инженерно-предпринимательской группе привязалась группа преступная. В 1991 году возникла опасность и для Павла. Надо было исчезнуть из Москвы месяца на два-три, чтобы как-то распутать возникший злокачественный узел. Выехал он в Америку в конце 1992-го. Договорился с женой, что в разлуке пробудут они не более двух, ну от силы — трех месяцев. Выехал обычным, принятым ныне на Руси порядком: купил бланк приглашения, заплатил за то, чтобы в бланке фигурировало имя вполне реального гражданина Соединенных Штатов, который якобы приглашает Павла Л. в гости. В посольстве США спокойно сказал, что он хочет съездить посмотреть Америку. «Я действительно хотел Америку посмотреть, хотя и не исключал возможности остаться там, — признается Павел. — Разумеется, вместе со Светланой».
Но из планов этих ничего не вышло. Пребывание Павла в Соединенных Штатах затягивалось. Он стал скучать по жене. Звонил ей по два раза в неделю, подолгу разговаривал, звал. Она сначала посмеивалась, но потом, после года разлуки, все-таки в Америку приехала.
«Я был счастлив, — вспоминает Павел. — Решил: теперь мы вдвоем, поддерживая друг друга, успешнее двинемся на штурм Америки». И — двинулись. Светлана, неплохо владевшая английским, довольно быстро нашла должность секретаря в компании, где хозяин соглашался платить ей наличными. Светины природные достоинства — ум, сообразительность, красивое личико — плюс хороший английский помогли ей довольно быстро из секретарей перебраться в помощники босса. Разобралась в бухгалтерии, освоила компьютер, стала заниматься почтой, рекламой, ездила с хозяином заключать договора. Пятидесятипятилетнему боссу эта молодая русская понравилась. Он развелся с женой и дал понять своей помощнице, что не возражал бы...
Светлана не скрыла от мужа этот разговор. Предложила даже обсудить вариант: фиктивный брак ее с американцем. Павел проект отверг. Его собственная роль в таком спектакле выглядела слишком убого. Света не спорила. Она продолжала стремительно осваивать американский стиль жизни. Сдала экзамен на вождение машины. Босс очень кстати подарил своей помощнице небольшой «шевроле», вроде бы для служебного пользования. Света разделила с мужем банковский счет: все, что зарабатывала — теперь откладывала. Квартиру оплачивал и продукты для дома покупал Павел, работавший водителем такси. «Меня разделение наших капиталов не смущало, — говорит он. — Я любил жену и был рад любой возможности доставить ей удовольствие».
Летом 1993-го он работал особенно много, сидел за баранкой по четырнадцать часов в сутки. Со Светланой виделись мало. В разгар нью-йоркской летней жары жена несколько раз выезжала, как она говорила ему, в командировку. На праздник Четвертого июля в очередной раз укатила отдохнуть. Потом сказала, что хочет взять отпуск и съездить в Калифорнию. Муж хотя немного и поворчал, однако уступил. Но однажды, вернувшись после работы домой, он обнаружил, что жены нет. Исчезли и все ее личные вещи. Позвонил ее боссу. Тот заявил, что Светлана с работы уволилась и куда-то уехала. Павел почувствовал — врет. Но куда же кинуться, к кому обратиться за помощью? В полицию? Никак невозможно: Света, как и он сам, — нелегал, срок визы у обоих давно истек.
— Я два месяца не мог работать. Впал в депрессию. Подсознательно чувствовал: она здесь. Прячется.
Потом вычислил место и час, когда Светлана должна была находиться в одном из офисов своего босса. Отправился туда — и нашел ее там. Она не смутилась. Сказала, что жить с ним больше не желает, «никто ей не нужен», просила не беспокоить, не звонить: «Забудь меня».
«Я не могу ее забыть, — говорит Павел. — Время от времени звоню... На день рождения принес ей цветы. Приняла с выражением некоторого... усилия на лице. Поблагодарила».
По мнению Павла, его бывшая жена разыграла свою американскую карту наилучшим образом. Стала независимой, работающей американкой, с хорошей зарплатой и квартирой в Манхэттене, с богатым любовником, которого она не теряет надежды сделать своим мужем. Вывод? Да, у Павла есть на этот счет свое четкое мнение. Среди его русских знакомых — полдюжины разведенных. Инициативу развода чаще всего проявляет прекрасный пол. И это трудно счесть случайностью. «Жены наши быстрее осваивают американский стиль жизни, — вернее, стиль жизни здешних американских дамочек. Особенно привлекателен этот стиль для тех, кто в возрасте 30-35 лет. Американские товарки с их «масс-культурой», жаждой денег, карьеры, а главное — с истерическим стремлением к независимости становятся для наших женщин главным образцом».
«Вот как вы реагируете на феминизм», — заметил я. «Это не феминизм, это дебилизм! — рявкнул мой собеседник, на миг потеряв самообладание. — Вы что, не видите, что американки довели своих мужиков до того, что те готовы жениться на ком угодно, на японках, китаянках, филиппинках, русских, француженках, — только бы не впускать в свой дом этих компьютеров в юбках!»
На этой высокой ноте завершилась наша беседа с Павлом. Я сочувствую ему, хотя и подозреваю, впрочем, что при всех своих добрых чувствах к жене бывал он с ней, очевидно, и резок, а может быть, и жесток. В его характере это проглядывает. Да он и сам не скрывает: «Бываю сердитым...»
С точки зрения юриста
Мысленно просматривая знакомые разрушенные пары, я отмечаю некоторую закономерность, отличную от той, о которой говорил Павел. Передо мной — самые разные люди: русские, украинцы, евреи, столичные жители и люди попроще, из российской провинции. Все они тут, в Америке, приняли участие в схожей по сюжету пьесе. Муж-россиянин, как правило, уступает жене в способности освоиться поначалу в новой среде. «Он валяется на диване и изображает из себя великого политика», — говорит о своем муже, бывшем диссиденте, крепкая работящая украинка Вера. Все эти годы Вера кормила семью, убирая чужие квартиры. Одновременно она училась на разных курсах, так что сейчас уже является настоящей американской специалисткой по уходу за пожилыми людьми и ведению чужого хозяйства. А муж? Он в этой стране ни на шаг не подвинулся вперед. Ни языка, ни профессии. Но прежнее самомнение при нем. В конце концов брак распался. Расстались они не потому, что Вера не захотела и дальше кормить своего самовлюбленного лентяя. Рабочая лошадка Вера согласна была тащить семейный воз и дальше. Устала она от постоянных требований мужа признать его первенство в решении всех семейных проблем. «Он все время командует тут, как командовал когда-то у нас в Харькове», — говорит она.
Эта жажда управлять домом, ничего не вкладывая в него, разрушила на моих глазах и несколько еврейских семей.
А вот еще один дом, русский.
В Советском Союзе муж выпустил несколько книг. В Америке он никак не может забыть о своей тамошней почетной известности. Жена, хотя и работала в прошлом в Ленинской библиотеке, здесь безропотно пошла на фабрику, потом еще куда-то в том же роде. В конце концов ее знания и опыт были оценены американцами, и она получила вполне достойную должность с приличной зарплатой. Русский муж почувствовал себя соответственно обиженным. Начал орать на супругу по любому поводу и без повода. Она терпела, пыталась сохранить семью. Прошло несколько лет. Обиженный муж не унимался. Скандалы беспричинные не прекращались. И вдруг — ситуация резко изменилась. Муж попробовал себя в бизнесе и оказался неплохим торговцем. Они с женой сначала сравнялись в доходах, потом он стал ее перегонять. И тут, ощутив весомость своего банковского счета, пятидесятилетний супруг почувствовал себя победителем. Десять лет он оставался в семье, по его мнению, фигурой номер два. Теперь решил отыграться. Стал «гулять», потом вообще ушел из дому, завел постоянную подружку. Семья, просуществовавшая три десятка лет, рухнула. Жене ничего не оставалось, как обратиться к адвокату. Развод.
При всем разнообразии «разводных ситуаций» мне видится важным источником бед в эмигрантских семьях жажда российского (независимо от национальности) мужа ни в коем случае не выпустить из рук вожжи управления. Выглядит эта тенденция чаще всего грубо и даже гнусно. Так что не станем удивляться, если, обретя экономическую устойчивость, женщина в такой семье решается на крайнюю меру. Подражание американкам? Не знаю. Скорее — это просто нормальная реакция человека, почувствовавшего себя свободным в свободной стране.
Конечно, сколько разводов, столько и причин. У некоторых наших дам в возрасте 30—35 лет, возможно, действительно возникает желание сделать «последний рывок» — так сказать, еще раз попытать свою женскую судьбу. Но решающей причиной такого «рывка» чаще всего оказывается супруг, «качающий права» и стучащий по столу кулаком. «В Америке так не носят...»
Мой добрый знакомый — адвокат, уже более десяти лет ведущий среди прочих дел и дела о разводах россиян, — рассказывает:
— За последние три-четыре года характер прибывающей в Штаты эмигрантской публики сильно изменился. Изменился и характер разводов. Те, кто приезжали в Соединенные Штаты в качестве беженцев в
70-х—80-х годах, испытали поначалу значительно большие тяготы, чем приезжающие сейчас. «Семидесятники» попросту гораздо меньше знали о стране, в которую ехали. В массе своей то были люди бедные. Сегодняшние «беженцы», прежде чем сдвинуться с места, один, а то и два-три раза (!) посещают Америку. Прибывают они, чаще всего продав в Москве, Петербурге, Киеве или Одессе свою квартиру. Так что сегодня мы видим соотечественников, которые привозят с собой сто и более тысяч долларов. Отсюда и другое самочувствие, иной подход к жизни.
Разводы 70-х—80-х годов чаще всего инициировали женщины. Они быстрее осваивали язык и первыми начинали приносить в дом деньги. Муж, зарабатывающий меньше, раздражался, ибо по-прежнему традиционно считал себя главой семьи. Его безосновательные претензии жене надоедали. Наступал критический момент, часто завершавшийся полным разрывом. Разводы тех лет запомнились моему собеседнику адвокату своими остро эмоциональными сценами. Наши женщины и мужчины не знали о существовании психотерапевтов и так называемых «советников по браку» (есть, оказывается, и такие) и изливали все переживания свои на адвоката. Не знали они и того, что существуют разводы, так сказать, мирные, завершающиеся по взаимному согласию, и разводы конфликтные, когда адвокат берет с клиента по 200—250 долларов в час, ибо серьезно борется за раздел имущества между супругами.
Теперешние приезжие о своих чувствах умалчивают. И дело не только в их осведомленности, но и в том, что это, как правило, люди, старшие по возрасту. Развод вообще не вызывает у них тех потрясений, что у молодежи прошлых лет. Их более волнуют вопросы, касающиеся раздела имущества, хотя при всем при том свои деньги держат они, как правило, «в чулке». А такие деньги законным порядком в адвокатском кабинете, а тем более в суде, не разделишь. Знают нынешние приезжие и о том, что размеры алиментов определяют не жена и не муж, а законы штата. Имеют «нынешние» и четкое представление о «совместно нажитом имуществе». Знают, что, к примеру, жена, помогавшая мужу материально в то время, когда он сдавал экзамены на американский врачебный диплом, может претендовать на его будущие гонорары. И многое другое знают эти люди, которые разводятся в 40—45 лет спокойно, рационально, расчетливо.
Инициатива развода, по словам адвоката, у людей такого толка чаще всего принадлежит мужчине. Очевидно, рассказанная мною выше история о неожиданно разбогатевшем на бизнесе супруге становится распространенной, типичной. По словам адвоката, российское общество, возникшее ныне в Америке, не оценивает разводы ни положительно, ни отрицательно. Свобода... Я напомнил своему собеседнику еще об одной сугубо российской ситуации. Когда-то в России распаду семей нередко препятствовала прозаическая проблема жилья: разведенным некуда было разъехаться. Наша бедность, таким образом, в каком-то смысле удерживала семьи от развала. А как в эмиграции?
Как это ни странно, в Америке квартирная ситуация повторяется. Очень часто положение, когда каждый из двух супругов, готовых отделиться, не может оплатить квартиру самостоятельно, денег не хватает. Из-за этого некоторые мужья и жены, постоянно ссорясь и раздражаясь, тем не менее годами сохраняют свое сожительство...
А как же любовь?..
Предвижу недовольство некоторых читателей: почему автор столько времени топчется на низменных сторонах человеческой натуры и ничего не скажет о главном? Неужели эмиграция так уж охлаждает сердца супругов? Откуда это недоброжелательство, куда девалась любовь, которая в прошлой нашей жизни не раз спасала семьи от крушения?
Боюсь, что нервные и физические перегрузки, сопровождающие первые месяцы и годы эмиграции, действительно охлаждают наши сердца. Но есть по этому поводу и более интересное наблюдение. На днях получил я из Филадельфии занятную книжку, в которой один из авторов — философ, экономист, профессор Пенсильванского университета Арон Каценелинбойген — выдвигает следующую гипотезу разрушения семей, — уже, так сказать, на чувственной основе. Он пишет:
«Массовые разводы и надорванные семьи, возможно, во многом порождены тем, что любовь, которая должна быть идеалом, к которому люди идут (и которого никогда полностью не достигают), ставится ими в начало создания семьи. Люди при этом смешивают любовь с привлекательностью, которая сопровождает начало отношений мужчины и женщины. Отсюда многие люди полагают, что брак сам по себе даст им возможность в дальнейшем усилить, укрепить любовь. Но при этом они подчас оказываются неподготовленными к преодолению рутинности, присущей будничной жизни и являющейся главным врагом любви». («Гостиная. Беседы в стихах и прозе». Филадельфия, 1995).
Перечитайте этот абзац. Он стоит того, чтобы в него хорошенько вдуматься. Тяготы эмиграции и вживания в чужой общественный климат, конечно же, крушат многие семьи. Разумеется, любовь служит цементом в данном случае, но и цемент подчас уступает ударам слишком сильной взрывной волны. Есть в нашей заокеанской жизни и другие разрушающие механизмы. Вспомним о тех весьма далеких от любви браках (их следовало бы по существу назвать «спариванием»), которые возникали в России, когда мужчина ищет в женщине не жену и даже не любовницу, а «средство передвижения», то есть пытается, став ее мужем, получить законное право добраться до Америки в качестве «беженца». Такие пары, пересекши океан, довольно быстро обнаруживают свою мертвенную суть. Не менее отвратительно выглядят массовые браки приезжих русских девушек, не слишком много рассуждающих о любви, но серьезно рассчитывающих на обеспеченного мужа, который к тому же закрепит, легализует их пребывание в Америке. Ни возраст, ни чувства в расчет при этом не принимаются. Вернее даже — чем старше супруг, тем лучше. Сами знаете, почему... Я беседовал с несколькими такими расчетливыми девицами и дамами. Некоторые гордились своими победами, но встретились мне и такие, чье продуманное до деталей «предприятие» рушилось довольно быстро. Немолодые супруги из числа наших эмигрантов (третья волна) распознавали подлинную суть устремлений своих подруг — и спешили развестись.
Может быть, в эмигрантской среде для любви, для искренних чувств вообще не остается места? Согласиться с этим не могу. Вернувшись в декабре из поездки в Сан-Франциско, я в одной из статей упомянул газету «Кстати», где среди прочих опубликованных материалов я нашел трогательное письмо пожилого врача, адресованное им жене. По его словам, нерушимая дружба между супругами длится уже 62 года, с того момента, когда они познакомились, еще учась в первом классе. Письмо милое, но значительно более волнующими оказались отклики читателей на это послание. «Многие люди (преимущественно женщины) обращаются к нам, пишут, звонят, посылают свои приветы и благодарность через газеты, — пишет автор нашумевшего письма. — Нас приглашают в гости и предлагают нам свои услуги совершенно незнакомые люди, которых мое сообщение искренно взволновало. Мне кажется, этот взрыв общественного энтузиазма вызван прежде всего тем, что очень многие мужчины, мужья оказываются в своей семье не слишком щедрыми на добрые слова, на выражение чувств в адрес своих жен, подруг. А это то, чего прекрасному полу так не хватает...» Комментарий точный, он называет одну из главных причин семейного неблагополучия, а порой и разводов среди нашей публики.
Хочу, однако, оговориться. Я не считаю всякий развод непременно злом. Развестись при неудавшемся браке подчас нравственнее, чем сохранять брачные узы во что бы то ни стало. Развод в этом случае устраняет обман. Тем не менее хотелось бы когда-нибудь услышать, что лавина разводов в нашей среде пошла на убыль. Лекарства от этой эпидемии я не знаю. Но ссорящимся и готовым к разрыву супругам, может быть, полезно было бы познакомиться с тем, что думал по этому поводу Лев Толстой.
Вот что сто лет назад писал он одной не очень счастливой паре:
«Будьте оба осторожны, внимательны больше всего другого к взаимным отношениям, чтобы не закралась привычка раздражения, отчужденности. Не легкое дело стать одной душой и одним телом. Надо стараться. Но и награда за старание большая. А средство я знаю одно главное: ни на минуту из-за любви супружеской не забывать, не утрачивать любви и уважения как человека к человеку. Чтобы были отношения, как мужа с женою, — но в основе всего чтобы были отношения как к постороннему, к ближнему, — эти-то отношения главное. В них держава».
Должен извиниться за слишком длинную цитату из классика. Но относительно дел семейных Лев Николаевич умел высказываться и короче. Вот так, например: «Большая часть мужчин требует от своих жен достоинств, которых сами они не стоят». Уж не в этом ли истоки многих и многих бракоразводных конфликтов?