Христианство распространилось в Римской империи в то время, когда в ней торжествовал дух космополитизма. Римская имперская идея претендовала на универсальность. Таковой отчасти она и была. Христианство же не только претендовало на универсализм, но и его воплощало. Церковные общины строились по территориальному, а не национальному принципу. И хотя христиане из иудеев и христиане из эллинов значительно отличались по своей культуре и менталитету, апостол Павел и другие проповедники христианства не создавали отдельных национальных общин. Напротив, в одном городе строилась одна — полинациональная и поликультурная — община. Все христиане города собирались на одно-единственное евхаристическое собрание. Тем самым национальная идея, которой в рамках христианского вероучения отводилось значимое место, была подчинена идее универсализма. Христианство не отменяло национальной идеи. По церковному преданию, когда на апостолов снизошел Дух Святой в пятидесятый день после Воскресения Христа, они заговорили на понятных собравшимся, другими словами — национальных языках. Но отказ Павла и христианской Церкви в целом создавать местные Церкви на этнической основе создавал четкую иерархию ценностей, в которой национальная идея поощрялась, но не становилась самодостаточной и абсолютной ценностью.
Так было в древней Церкви. И так должно быть в современной. Но, увы, история Церкви изобилует примерами, когда в церковной жизни собственно церковные интересы оказывались подчинены национальным. Чаще всего это случалось по вине государства, универсализм которого имел свои четкие рамки. В результате к религиозным мотивам церковных разделений приплюсовывались мотивы национальные. Так, по мнению многих авторитетных ученых, причиной «выпадения» из церковного единства византийской Церкви монофизитов были не только богословские споры и недоразумения, но и специфика универсализма Византии, в которой не «нашлось места» для этнического своеобразия народов Востока.
Определенная «национализация» Церкви заметна и в тот период, когда с падением Константинополя мировой центр православия перемещается в Москву. Провозглашение независимости от Константинополя Русской Церкви, а также введение Патриаршества были закономерностью церковной истории, и, следовательно, оправданы с точки зрения канонического права. Однако нельзя не заметить, что в этот период происходит некоторое «сужение горизонта». Как пишет о.Георгий Флоровский, для российского сознания того времени «задача не в том, чтобы продолжить и сохранить непрерывность Византийских традиций, но в том, чтобы заменить или как-то повторить Византию, — построить новый Рим взамен прежнего, павшего и падшего, на убылом месте». А оценивая введение Патриаршества в Русской Церкви этот безнадежно влюбленный в Византию богослов даже употребляет слова, которые шокируют нас своей резкостью: «Было установлено Московское патриаршество во свидетельство независимости и преобладания скорее Русского Царства, чем самой Русской Церкви… Это был акт политический, прежде всего, и он отразился в самых глубинах народного духа. Это было решительным отречением от Византии». Такие радикальные слова этот богослов употребляет, выражая свою боль в отношении сужения православного горизонта, когда национальное заслоняет собой вселенские начала церковной жизни.
Испытанием универсализма православия стала и эпоха, которую открыла Французская революция 1789 г. В XVIII и XIX вв., когда Европу накрывает волна национализма, возникает движение религиозного национализма, смысл которого заключается в том, что каждый народ имеет право не только на свою государственность, но и на свою «национальную» церковь.
В этом ключе проект украинской «национальной» церкви впервые был воплощен в жизнь в двадцатых годах прошлого века, когда была создана УАПЦ. Эта церковь была создана украинской интеллигенцией на идеологической основе украинского романтизма. Судьба этого церковного проекта была трагична, большинство иерархии и духовенства УАПЦ впоследствии были расстреляны либо оказались в лагерях. Поэтому автор этих строк не считает себя вправе судить эту Церковь. И все же необходимо заметить, что в жизни УАПЦ национальная идея явно затмевала переживание вселенскости православия. Не имея возможности получить епископат традиционным каноническим способом (через рукоположение, совершенное двумя или тремя православными епископами), собор 1921 г. решается на беспрецедентный в церковной истории шаг. Протоиерея Василия Липковского рукополагают при помощи возложения рук всех участников собора. Позже, на этом же соборе, УАПЦ примет свои собственные каноны («киевские каноны»). И дело даже не в том, были оправданны или нет те канонические нововведения, которые были утверждены в УАПЦ формации 1921 г. Трагично, что собор чувствовал свою самодостаточность, он полагал возможным осуществить ревизию церковной жизни самостоятельно, без участия полноты мирового православия. Этот акт можно сравнить с событиями 1533 г., когда король Англии Генрих VIII в силу обстоятельств был вынужден порвать с Римом и основать свою собственную «национальную» Церковь Англии. «Своя» национальная/украинская церковь была создана. Но она не только не имела канонического статуса и каких-либо перспектив вхождения в мировое православие, но и оказалась нежизнеспособной в силу специфики своего церковного устройства.
В ХХ веке имели место два возрождения УАПЦ — это УАПЦ, получившая свою иерархию от Польской Православной Церкви (1942), и УАПЦ, возникшая в 1989 г., первым патриархом которой стал Мстислав (Скрыпник). УАПЦ «польской» формации уже имела свой канонический епископат, ее церковное устройство имело традиционную для православия форму. В меньшей мере в ее жизни было ощутимо и влияние религиозного национализма. В 1995 г. епархии этой Церкви в США и Западной Европе вошли в состав Константинопольского патриархата. И хотя Московский патриархат расценил этот шаг как нарушение канонических норм, для самой УАПЦ это было решительным шагом навстречу вселенскости. Узкое и идеологизированное понимание церковности было преодолено. Украинское церковное сознание эмиграции стало постепенно приближаться к творческому равновесию национальных и вселенских начал в церковной жизни.
Сложнее складывалась судьба УАПЦ в Украине. Ее возрождение в 1989 г. совпало с ростом национального самосознания, особенно в Западной Украине, где до сих пор находится большая часть автокефальных приходов. Возникновение УАПЦ тогда было обусловлено несколькими факторами. Во-первых, значительная часть духовенства и приходов стремились к национализации церковной жизни, в частности, к переходу на украинский язык богослужения. Во-вторых, православным на Западной Украине было необходимо найти исторически адекватные формы сохранения своих общин в лоне православия в условиях массового возрождения структур Украинской греко-католической церкви. В-третьих, многих, если не всех, не устраивала общественно-политическая позиция Предстоятеля УПЦ митрополита Филарета, который до 1991 г. системно противился проявлением национальных начал в церковной жизни, проводя откровенно «проимперскую» политику. Все это привело к тому, что в жизни УАПЦ поначалу преобладала концепция «национальной Церкви». УАПЦ отождествляла себя с национальным движением, ощущая себя духовной основой украинской независимости. И если ее рост в условиях «национально сознательной» Западной Украины был динамичен, то в Центральном и Восточном регионах в автокефальный клир устремились те, кто по каким-либо причинам не мог найти себе место в рамках «официальной» Церкви.
До 1992 г. УАПЦ насчитывала около 1 тыс. 500 реальных приходов. Большинство из них имели западноукраинскую «прописку». Таким образом, УАПЦ подобно УГКЦ имела характер региональной Церкви Западной Украины. «Объединительный» собор УАПЦ с группой Митрополита Филарета был моментом нравственного выбора для автокефального движения. Филарет, в прошлом ярый противник автокефалии и украинского национально-освободительного движения, в одночасье стал их сторонником и олицетворением. Объединяться с ним было делом рискованным. Ведь все понимали, что бывший предстоятель УПЦ пришел на «объединительный» собор один, покинутый своим епископатом. Мнения разделились. Влиятельный митрополит Антоний (Масендич) стал сторонником и локомотивом объединения. Позже, перейдя в юрисдикцию Московского патриархата, он будет оправдывать свои действия давлением, оказанным на него государственными чиновниками и структурами. Однако многие тогда рассуждали так: «Если Филарет даст нам деньги и храмы, то почему же мы должны его отталкивать?» Эти люди ошиблись. Церковная казна так и осталась в руках бывшего предстоятеля УПЦ. Никаких автокефальных миссионерских проектов он так и не профинансировал. А массового перехода храмов УПЦ в состав новосозданной УПЦ КП так и не произошло.
Многие тогда предпочли закрыть на это глаза. Многие, но не патриарх УАПЦ Мстислав. Позиция последнего оказалась неожиданно принципиальной и публичной. Объединения УАПЦ с УПЦ патриарх не признал, а навязанного ему в «заместители» Филарета не признал даже в епископском достоинстве (в 1992 г. Московский патриархат лишил Филарета священного сана). Многие тогда решили, что патриарх Мстислав занял такую позицию из-за своего желания самостоятельно управлять Церковью. И с этим можно частично согласиться — действительно, такие мотивы в его действиях присутствовали. Но у Мстислава были и другие мотивы — всю свою жизнь он добивался канонического признания УАПЦ Константинополем и другими Поместными Церквами. И вот теперь он стал свидетелем того, как ради «спасения» лишенного сана Филарета автокефальное движение само лишает себя перспектив канонического признания. «Дискредитированные иерархи не могут представлять Украину. Их не примут на собор равных. А с нами и народ наш не примут», — считал он («Наша віра», №18, 1992 г.).
С точки зрения канонической логики, Филарет полностью проиграл. Поэтому ему не оставалось ничего другого как обосновывать свои действия национальными интересами. Так иерарх, который многие годы отвергал возможность «национальной Церкви», стал ее главным проектантом. Никто никогда не говорил, что УПЦ КП — это церковная структура, созданная исключительно для украинцев. Но кроме «национально сознательных» в нее никто и не шел. Церковь в Украине разделилась на «национально сознательных» (тех, кто оправдывает канонические нарушения интересами национальной идеи) и сторонников «канонической Церкви», которая пребывает в общении с мировым православием.
Сохранившая верность патриарху Мстиславу УАПЦ оказалась как бы посередине. С одной стороны, она является Церковью, глубоко связанной с украинской историей и культурой. И с этой точки зрения УАПЦ — это «национальная Церковь». С другой — УАПЦ стремится продолжать курс своего первого патриарха на преодоление канонической изоляции. И с этой точки зрения УАПЦ — это Церковь, которая стремится к вселенскости, к живому и плодотворному общению с другими Поместными Церквами.
Как приблизить объединение православных в Украине? Как сблизить позиции нынешних оппонентов? Лидеры УПЦ КП ждут, чтобы в Украине «национальная Церковь» стала главным идеологическим проектом нации. Однако в условиях поликонфессиональности украинского общества и стремительной секуляризации такой проект может оказаться утопическим. Не следует пренебрегать и фактором региональных ментальных и культурных отличий в современной Украине. Ни УПЦ КП, ни УГКЦ, ни УАПЦ не имеют своих полноценных структур на востоке и юге Украины. И это не случайно. Дело в том, что в силу культурной близости этих регионов к России там идея украинской национальной Церкви не воспринимается, а редкие общины автокефалистов либо греко-католиков состоят из выходцев с Западной Украины. Исходя из этого, автору данной статьи кажется, что сегодня церковной жизни в Украине как никогда необходимо прийти к правильному соотношению национального и вселенского начал. Церковь должна стать универсальной, многонациональной, вмещающей в себя все богатство культурных традиций Украины. Не нужно отказываться от национального, от украинских церковных традиций, украинского языка богослужения, традиций украинского церковного искусства. Но Церковь не может быть заложницей «национальной идеи». Она национальна и, одновременно, сверхнациональна. Церковь — это живой синтез национального и вселенского, и именно из этого творческого напряжения должен рождаться христианский универсализм: преодоление всякой ограниченности во Христе. А это значит, что УАПЦ должна выйти из регионального «гетто» и найти культурно органичные формы своего присутствия на Востоке и Юге. Церковь может молиться о национальном возрождении, распространении украинского языка и культуры. Но она не должна быть инструментом украинизации, ведь ей нужно объединять в себе не только тех, кто чувствует себя людьми украинской культуры, но и тех, кто отождествляет себя с другой этнической традицией.
Понятно, что к такой, качественно новой Церкви можно прийти только к результате межюрисдикционного диалога и объединения всех православных Украины в лоне единой Церкви. Но было бы ошибкой думать, что такое объединение не должно предвосхищаться творческой работой внутри самих юрисдикций. Более того, если в ближайшее время нам не удастся преодолеть существующие негативные тенденции, то такого объединения может и не произойти. УПЦ КП и УАПЦ станут Церквами «для украинцев», а в УПЦ все большее влияние будут приобретать «пророссийские» культурные и идеологические влияния. Уже сегодня простые, далекие от жизни Церкви люди утверждают, что в Украине существуют три Церкви «для украинцев», и одна — «для русских». А несколько лет тому назад одним иерархом даже была озвучена мысль о том, что в Украине могут существовать две «канонические Церкви» — одна для русских (УПЦ), а другая для украинцев (УАПЦ). Подобные идеи не только ошибочны с точки зрения церковного права и экклезиологии (учения о Церкви). Они несут опасность для страны в целом, способствуя ее дальнейшему разделению, теперь уже и по религиозному признаку.