Помните, как появилась на свет Дюймовочка? Только женщина посадила ячменное зернышко, оно сразу дало росток, а из ростка вырос большой чудесный цветок, совсем как тюльпан. Но лепестки цветка были плотно сжаты, точно как у нераспустившегося бутона. — Какой прелестный цветок! — сказала женщина и поцеловала красивые пестрые лепестки. И как только она это сделала, там внутри, в бутоне, что-то щелкнуло, и цветок распустился. Быть может, от такого нежного прикосновения навстречу нашей любви раскрываются лепестки чуткой детской души…
Как не мешать ребенку расти счастливым и любить нас? Какой след оставляют наши слова и дела в его душе и памяти? Так ли уж хорошо, если нет никаких проблем с ребенком и мы полностью довольны поведением своего дитятка, не очень-то вникая в противоречивость его чувств и мыслей, уникальность, самобытность его личности?
Нередко перед нами встает непростой вопрос о том, где кроется корень неадекватного, огорчительного, с нашей точки зрения, поведения ребенка. Кому следует измениться — ему или нам? На подобные вопросы каждый взрослый отвечает в меру своего понимания счастья, смысла жизни, представлений о том, что значит любить детей, уважать себя, помогать ребенку раскрываться и воплощать свой творческий потенциал.
Легко и комфортно, когда ребенок послушный, «удобный», понимает вас с полуслова: все хорошее видится как само собой разумеещееся, а плохое — как легко поправимая случайность. А если ребенок все же доставляет хлопоты, заставляет плакать и кусать локти, а то и попросту отравляет жизнь своими выходками? Как быть, если на него все жалуются: учителя, уроки которых он срывает; соседки по дому, которым ваш отрок подсовывает под дверь дохлых крыс? Учительница танцев деликатно намекает, что лучше не водить ребенка на занятия — дескать, ребят отвлекает смехом и докучает всяческими приставаниями. А что делать с угрюмыми, неконтактными, несговорчивыми детьми, которые на десять вопросов отвечают одним невнятным междометием, пряча от вас глаза?
Для начала попробуйте заглянуть ребенку в глаза. И не свысока или сбоку, а усадив его напротив себя. Может быть, ему как раз и недостает такого контакта, теплого, участливого, небезразличного взгляда? Именно его иногда бывает достаточно, чтобы растворилась плотная стена непонимания и недоверия и началось живое общение.
Не секрет, мало у кого из взрослых оказывается достаточно терпения, чтобы не «прочитать мораль», не накричать, не отругать, «по шеям не надавать», не выпороть и, пусть даже на словах, из дому не выгнать! И что же получается? Дети видят нас чересчур строгими, суровыми, непримиримыми, бескомпромиссными, а то и просто-напросто нервными и бессильными. Такими, которые ни на что другое, кроме как на вспышки гнева и насилия, просто неспособны.
А это другое — понять, прислушаться, простить, помолчать, проникнуться бедой, пожалеть. А еще ласково прикоснуться, погладить по голове, обнять, взять на руки — дать почувствовать себя по-настоящему любимыми, под вашей защитой, которая так нужна ребенку. Особенно, когда ему трудно, невмоготу, одиноко, когда хочется плакать от боли или кричать от досады. В психотерапии известны случаи, когда детей, лишенных родительской опеки, сирот и малолетних преступников буквально силой «отогревали», приписывая на день не менее двадцати теплых, дружеских прикосновений.
Конечно, дети не могут обойтись без строгости и рассудительной мудрости старших. Но сейчас не об этом. Вот что советует известный психолог Владимир Леви родителю трудного ребенка: «Тебе нужно добиться возможности — и внутри себя, и в нем — обнимать его и целовать, трепать по голове. Он нужен, обязательно нужен этот контакт прикосновения... Подходить к нему, когда он лежит в постели, иногда утром, иногда вечером, перед сном, если ложится раньше, даже если уснул уже... Просто чмокнуть, посидеть минутку-другую рядышком... Рассказать глупость какую-нибудь, да, как маленькому... Вот он, его самый нерв-то болящий. Нежностью недокормлен глубоко, еще с материнских времен, вот тут корень... Щенок он несогретый — и это при том, что и баловали его, и развращали поблажками. Ведь не это надо, а вот прикосновение, тепло без всяких слов... Я почему-то уверен, что если ты хоть раз в неделю будешь подходить вот так к нему засыпающему и тихо гладить по голове, все-все очень скоро рассосется у вас, встанет на места... Но ты должен начать, ты — ведь ты его причина, а не он твоя, папочка!.. Глубиной детства, еще недалекого, будет вспоминать, как ты брал его на руки...».
Давайте обратимся к собственной памяти, к прошлому. Кого мы вспоминаем особенно тепло? Тех, кто нас жалел, целовал, прижимал к груди и говорил тихим голосом что-то очень простое, но важное, что давало силу, рождало прекрасные чувства в ответ, вселяло радость жить.
Я хорошо помню те моменты, когда мама приходила с работы. Летом от нее исходил свежий запах цветов. Она целовала меня в щеку несколько раз и говорила: «Здравствуй, дочечка!». А зимой она пахла морозом и ароматной помадой. Мне было приятно, когда она прохладными губами касалась моей разгоряченной щеки. Я была счастлива. Мама никогда не отчитывала меня. А когда мне снились кошмары, я бежала к ней «под крылышко». Мне становилось легко, спокойно и я не замечала, как засыпала. Помню, как отец брал меня на руки на праздничном параде и высоко поднимал над своей головой. Я чувствовала его силу, защиту, знала, что со мной ничего не случится.
Знакомый 30-летний мужчина как-то сказал: «Одно из самых нежных воспоминаний детства — это то, как мама меня обнимала. Тогда она мне казалась такой большой, надежной, теплой. Я хорошо помню ее тепло. И почему-то хорошо запомнил ее руки, проворно укладывающие мне яблоки и бутерброды в портфель. У нее крепкие и очень ласковые руки».
Вспоминаю свою первую учительницу. Когда я плохо выполняла задание, она подзывала меня к себе, нежно обнимала за плечи и тихо говорила: «Танечка, я не буду ставить тебе плохую отметку, выполни это задание еще раз и завтра мне покажешь. Договорились?». Ее глаза улыбались. А рукой она заботливо поправляла мои косички.
«А я помню, — спешит поделиться 60-летний дедушка двоих маленьких внуков, — как отец натруженой рукой гладил меня по голове и уставшим голосом приговаривал: «Нiчого, синку, все буде добре. «Двiйку» виправиш: головне, щоб ти справжньою людиною залишився». Он работал с тяжелыми предметами, но его рука еле касалась моих торчащих ежиком волос. Столько нежности в них было. Я до сих пор ощущаю это прикосновение».
«А я хорошо помню, как отец лупил меня, мою младшую сестру и брата. Даже выгонял из дому. Когда я слышала его шаги, хотела куда-нибудь спрятаться. А когда он сидел рядом, чувствовала дрожь. Сейчас он старый, немощный, конечно я его не боюсь, но и особой нежности, как бы это сказать...», — неловко улыбаясь, не решается закончить свой рассказ моя давняя знакомая, надеясь на понимание. Она не может и не хочет произнести то, что предпочла бы не чувствовать: нет и не было у нее любви и нежности к отцу. И можно ли судить ее за это? Обвинять в том, чего она недополучила, недочувствовала в хрупкие и ранимые годы своей жизни, когда особенно нуждалась в ласке, душевном тепле?
Как-то в разговоре мальчик-подросток сказал, что было бы непросто жить в нашем мире, если бы не было «родных, теплых и очень близких людей». И кто же эти люди, притворяясь непонятливой, спросила я. «Конечно, мама и папа», — искренне удивился мальчик. И мне показалось излишним выяснять видимые и невидимые заслуги его родителей, которые смогли вызвать к себе такие чувства.
К описанным примерам хочу добавить еще один. Маленькая девочка, лежа в кровати, крепко обнимает свою маму и говорит: «Мамочка, я так тебя люблю, так люблю!». «За что же, солнышко?». «Ты такая хорошая, ты меня обнимаешь, целуешь... За то, что ты меня любишь...».
Чтобы написать прекрасную картину, необходимо любить свое дело. Чтобы вырастить доброго и светлого человека, нужно посвятить этому свою жизнь, открыть душу, не надеяться на «дядю» или «авось». Не откладывая, сегодня же, сейчас, сию минуту подарите ребенку каплю своего вечно недостающего времени, частичку внимания, горсть нежности и глоток любви.