Н ачать придется
как бы издале-
ка...
Вот уже тридцать лет я веду с помощью криминалистов поиски воинов, пропавших без вести в Великую Отечественную. И как-то к одной из наших наиболее трудных экспедиций присоединился знаменитый фронтовой кинооператор и старый мой знакомый Георгий Кузьмич Епифанов.
Чтобы поехать с нами, он приостановил даже монтаж своего очередного фильма. Хотя, надо сказать, тогда в шестидесятые годы, да и позже, поиски без вести пропавших, мягко говоря, не поощрялись.
...Это было на Смоленщине. Конец октября. Дул сильный ветер, и мокрый снег бил в лицо. С раннего утра до темноты трое суток мы рыли котлован. Ковш осторожно поднимал на поверхность землю. Оба наших криминалиста просеивали землю руками в тонких резиновых перчатках, тщательно рассматривая сквозь сильную лупу все, что казалось «не землей»... Рядом поднимался холм из костей и черепов. А Георгий Кузьмич все снимал и снимал, не жалея пленки. «Это же история, - повторял он с грустью. - Эпилог нашей фронтовой кинолетописи...»
В последнюю перед торжественным захоронением ночь никто из нас не мог уснуть. Георгий Кузьмич предложил прогуляться по «жидкому асфальту», как тут именовали непролазную деревенскую грязь. Криминалисты от усталости валились с ног. Мы двинулись вдвоем.
Молча шли мы по тихой сельской улочке, и вдруг до нас донеслась мелодия, такая знакомая, что перехватило дыхание. Глубокий женский голос будто разговаривал с нами:
Руки, вы словно
две большие птицы.
Как вы летали,
как оживляли все вокруг!
Руки, как вы легко могли обвиться.
И все печали снимали вдруг...
Мы остановились как вкопанные.
- Слышите? Шульженко, - пробормотал я. Георгий Кузьмич промолчал. Мы дослушали до конца и пошли дальше.
- Говорят, - сказал я, - что ее второй муж был генералом.
Мой спутник вдруг остановился, повернулся ко мне и произнес:
- Я генералом никогда не был.
В довоенном сороко-
вом, заканчивая
киноинститут, он купил себе на деньги, сэкономленные от стипендии, патефон и начал собирать пластинки. Однажды в музыкальном магазине впервые услышал ее голос - озорную «Челитту». С тех пор каждая новая песня Клавдии Шульженко неизменно пополняла его коллекцию. Изо дня в день снова и снова он слушал ее и - грезил ею. Друзья уже шутливо советовали ему обратиться к психиатру...
На преддипломную практику его отправили на «Ленфильм». И однажды на Кировском проспекте он увидел концертную афишу: «Клавдия Шульженко - с оркестром».
- Я в кассу, - рассказывает он. - Дайте, говорю, первый ряд, середину. Но взяв билет, испугался: так близко «живьем»?! Не дышу: сейчас появится. И вот... В общем, влюбился сразу и бесповоротно...
Он не пропускал ни одного ее концерта, всегда сидел на одном и том же месте в первом ряду. Но подойти, познакомиться, преподнести цветы не решался.
Потом началась война, фронтовые съемки, полная опасностей жизнь, готовая оборваться в любую минуту. Повсюду он возил с собой аккуратно уложенные в металлическую коробку пластинки с ее голосом. Что с ней, спрашивал себя, где она теперь? Не знал, что она где-то близко. Ведь только для защитников блокадного Ленинграда Клавдия Ивановна дала более 500 концертов, помогая людям выстоять, поверить в победу.
И она пришла, долгожданная Победа. Вместе с другими уцелевшими вернулся домой Георгий Епифанов - с тремя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны и множеством медалей.
Но и после этого беспокойная жизнь кинооператора не давала передышки - бесконечные командировки кидали его то на Дальний Восток, то на жаркий юг, то в Арктику. Но теперь он раздобыл ее домашний адрес и к каждому празднику, включая даже День авиации и День физкультурника, посылал ей поздравительные открытки. Без всякого обращения. Не знал, как писать: «дорогая», «уважаемая», «обожаемая», «незнакомая». И никаких «пожеланий успехов в творчестве», ибо считал, что и без его пожеланий достигла она заоблачных высот. Подписывался неизменно: «Г.Е.».
Так прошло еще одиннадцать, уже послевоенных лет.
Безнадежная «заочная» любовь Епифанова к Клавдии Шульженко ни для кого из близких ему друзей не была тайной. Один из них - кинооператор Сергей Семенов знал Шульженко еще с войны - снимал ее для киносборников «Концерт - фронту». И вот однажды - 21 июля 1956 года (дату Георгий Кузьмич помнит точно) - на киностудии к нему подошла жена Сергея Марианна. «Слушай, - сказала она, - мой Сережа отдыхает в подмосковном санатории имени Артема. Я собираюсь съездить. Там, кстати, и твоя Клавочка. У тебя машина в порядке?»
Ответа не требовалось - он уже сидел за рулем своей старенькой «Победы». Приехали. Он остался внизу с приехавшим с ними профессором, а Марианна поднялась на второй этаж и вскоре появилась на балконе, но не одна - с ней. Он так и застыл, не смея шевельнуться. Марианна показала на них рукой, что-то сказала, и актриса засмеялась. Храбрый фронтовик, побывавший во многих переделках, поспешил укрыться под густой тенью дерева. А вот профессор не растерялся. «Клавдия Ивановна, - закричал он, - как я вас люблю!» - И стал посылать воздушные поцелуи. Она так и не спустилась в тот день.
- Что же ты спрятался, трус? - выговаривала ему Марианна на обратном пути. - Упустил такой шанс! Я ведь ворвалась к ней: «Клавочка, говорю, кого я тебе привезла. Выйди на балкон - там стоит мужчина, который всю жизнь от тебя без ума». Она вышла и говорит: «Так их же двое». Я показала на тебя: «Тот, что помоложе, - кинооператор Георгий Епифанов». «Кто, кто?» - спрашивает. А потом повторяла: «Георгий Епифанов - Г.Е., Г.Е.».
Через несколько дней они снова наведались в санаторий.
- Приехали, входим, - вспоминает Георгий Кузьмич. - Марианна буквально втолкнула меня в дверь. И я оказался лицом к лицу с Ней. Впервые увидел ее так близко - домашняя, естественная, земная. Я, кажется, ничего, кроме «здрасьте», и сказать-то не смог - так растерялся. А потом, когда собрался уезжать, она вдруг спрашивает: «А можно и мне с вами?»
И вот она со мной, в моей машине. Адреса не спрашиваю - и так знаю. Попрощавшись, она дала мне свой телефон и сказала: «Заходите на чаепитие...»
Он примчался к ней в тот же вечер. Пил чашку за чашкой, растягивая первое, выстраданное долгими годами свидание.
- Сейчас я вам что-то покажу, - загадочно сказала она и положила перед ним пачку перевязанных ленточкой открыток. - Узнаете? Знаете, почему я другие выбрасывала, а эти сохранила? За постоянство. Только инициалы. И столько лет! Отовсюду, даже из Арктики и Каракумов - и где вы только там почтовый ящик нашли? Даже муж был поражен и сказал, что это надо сохранить...
Два года назад она развелась с ним и жила одна в старой своей квартире.
Время подошло к полуночи, пора было, как говорится, и честь знать. Она посмотрела на него и сказала: «Или уходите, или оставайтесь». Он остался.
Они стали мужем и женой, но он никак не мог поверить в свое счастье, казалось, что это сон.
- С этой женщиной я познал настоящее полное счастье, узнал, что такое рай, - с какой-то светлой грустью заключил он свой рассказ. - Природа создала ее существом удивительным, неповторимым. Инопланетянка!
Я спросил:
- Она была так популярна - вы не ревновали?
- Она была натурой исключительно цельной, ревновать было бы нелепо.
- А она вас? Ведь вы были намного моложе.
- Разница значительная. Но, поверьте, я чувствовал себя старше. К несчастью, она была ревнива и ревновала без всякого повода, мучительно, бурно. Это и привело в конце концов к тому, что мы расстались...
Их совместная жизнь длилась почти десятилетие, а разрыв затянулся на целых двенадцать.
П осле той экспеди-
ции на Смолен-
щину мы с Георгием Кузьмичом стали встречаться часто - на студии, в Доме кино, у меня дома. И однажды я узнал финал этой романтической истории.
...В Колонном зале шло юбилейное чествование любимой поистине народной артистки Клавдии Ивановны Шульженко по поводу ее круглого «летия». Она держалась королевой. А как пела! Зал слушал, завороженный. Концерт транслировался по телевидению, и телеоператоры то и дело направляют свои камеры на середину первого ряда. «Это они мужа ее крупным планом снимают...» - безошибочно определяли телезрители. Действительно, это был он, Георгий Кузьмич, на обычном своем месте в середине первого ряда. Помирились?
Потом я узнал, как это было, узнал от самого Георгия Кузьмича.
...Она тогда позвонила, - рассказывал он мне позже, - будто и не было беспричинно потерянных лет: «Ну, здравствуй, Жорж. Надеюсь увидеть тебя сегодня, как всегда, в первом ряду. Если я тебя не увижу...»
Она не договорила - ее голос, неповторимый, единственный, дрогнул...
Так они встретились после долгой разлуки, чтобы не расставаться уже до ее конца.
Первое, что я увидел в небольшой квартирке Георгия Кузьмича, - большой портрет Клавдии Шульженко. Под ним старенький патефон со стопкой пластинок - все, что было выпущено при ее жизни и после. Был день ее рождения, и Георгий Кузьмич только что вернулся с Новодевичьего кладбища.
Остаток дня и вечер мы говорили о ней. Он выложил на стол ворох бумаг, фотографий, концертных программ со своими пометками. А также ее письма и телеграммы - те, что, кроме него, никто никогда не читал. Я был первым, кому он позволил это. Признаюсь, я смутился. Я давно хотел спросить: а любила ли она его также беззаветно, как он? Ведь ревность бывает и от эгоизма. Георгий Кузьмич как будто отгадал мои мысли:
- Сегодня день ее рождения. Сколько же могут молчать эти письма? Читайте.
С разрешения адресата привожу здесь несколько выдержек из писем, взятых наугад:
«Мой родной, любимый Жорж! Твоя поэма о любви меня совершенно потрясла и обезоружила...
Ты вошел в мою жизнь, когда она потеряла для меня смысл и интерес. Ты вдохнул в меня жизнь. 21 июля 1956 года, когда мы встретились, - великий день для меня, день моего второго рождения для любви. Сколько мне осталось - все твое».
«...Последние лучи заходящего солнца в золотой осени всегда особенно горячи и до терпкости знойны. Знай, мой родной, мой до боли желанный, что у тебя есть женщина и друг, которая всегда тебя ждет и будет ждать, и когда бы ты ни пришел, мы забудем о времени и обо всем...»
«...Да, я страдаю, потому что у меня месяц - за год и год - за десять. Жизнь - это ты!»
Телеграмм больше двухсот. Беру одну, другую, третью...
«...Без тебя просто чахну...»
«Сегодня пела только для тебя, мой родной, любимый...»
Когда они встретились, ей было пятьдесят. Сейчас бы ей было девяносто.
Фото из личного архива Г.Епифанова
(публикуются впервые)