Во всем мире древние летописи фиксировали преимущественно события далеко не радостные - стихийные бедствия, смуты, нашествия иноземцев. Не были исключением и наши, запечатлевшие и такое печальное событие, как еврейский погром, случившийся во времена Киевской Руси, при князе Святополке. Его и принято считать первым в длинной череде проявления массовой жестокости и злобы по отношению к представителям иной национальности.
А последний либо последние? Их описания тоже можно отыскать в старых источниках - дореволюционных газетах и даже в художественных произведениях. Это уже период гражданской войны, последовавшей за октябрем 1917-го, период частой смены властей и бесчинства банд. С установлением советской власти они прекратились. И все же... Одна история, произошедшая в Киеве в 1958 году и известная старожилам под странным названием «маца», внегласно квалифицировалась общественностью как бескровный еврейский погром. Бескровный ли?
Конец 50-х - это уже начало так называемой оттепели. Она проявлялась не только в относительной свободе мышления и творчества, но и в отношении властей к отправлению отдельными гражданами религиозных ритуалов. В продаже, например, появились румяные пасхальные куличи, правда, именуемые весенними кексами. А один из киевских хлебозаводов отважился даже испечь мацу - непременный атрибут еврейской пасхи.
Репортер газеты «Вечерний Киев» Анатолий Альперин первым узнал об этом и, не будучи уверенным,что эти кулинарные изделия найдут путь к открытому прилавку, договорился с изготовителями о приобретении небольшого количества мацы - для себя и своих приятелей.
К сведению представителей младшего поколения следует отметить, что дефицит у нас существовал даже во времена так называемого тоталитаризма, когда в магазинах прилавки ломились от крабов, икры, колбас самых высоких сортов и прочих деликатесов. Всегда чего-нибудь не хватало, что-нибудь выдавали из-под прилавка - таковы уж мы...
Как сегодня, помню весенний день 1958 года и замешательство в редакции газеты «Вечерний Киев», где я в то время начинал свой путь в журналистику. Люди собирались небольшими группами, шептались, вздыхали. Причины такого странного поведения стали понятны уже на партийном собрании коллектива, состоявшемся через несколько дней.
Упомянутый Анатолий Альперин, опросив сотрудников еврейской национальности - а их было в редакции, включая технических работников, более десяти, - сделал на заводе заказ и приобрел несколько килограммов мацы. Но, чтобы не нести увесистую торбу с полулегальным товаром в редакцию, оставил ее на кратковременное хранение в соседнем мебельном магазине, где у него работали приятели. А туда неожиданно нагрянула проверка...
Конечно, никакого особого криминала в этом не было, и все наверняка обошлось бы, если бы в пакете оказались, скажем, конфеты или печенье. Но маца! Докладная немедленно полетела в городской комитет партии, и началась раскрутка. Мыслимо ли - газета горкома, идеологический орган и вдруг - такой конфуз...
Позволю себе небольшое отступление от темы и коснусь вопроса, вызывающего недоумение у многих, особенно у представителей старшего поколения: почему коммунистическая партия, единовластный хозяин громадного и сильного государства, выдержавшая столько серьезных испытаний, лопнула в одночасье, как мыльный пузырь?
Просматривая недавно случайно сохранившийся протокол партийного собрания, объяснительные и другие документы, анализируя их, я, кажется, частично нашел ответ на этот вопрос. Суть его заключается в том, что очень многие члены партии, во всяком случае, этого послевоенного периода, были, по-сути, раздвоившимися личностями: мыслили и чувствовали как нормальные люди, а говорили и действовали по партийному уставу, словно заведенные на определенную программу механизмы.
Как сказал поэт: «Иных уж нет, а те далече». Это полностью относится и к персонажам жизненной драмы под условным названием «маца». Однако не будем тревожить память ушедших и уехавших, называя их фамилии. Достаточно привести высказывания на собрании разумных и порядочных людей.
Один из обвинявшихся: «Я беспринципно относился к вопросам антирелигиозной пропаганды, забыл, что должен быть непримиримым атеистом. Мне стыдно сейчас об этом говорить, но я отмахнулся от антирелигиозной литературы. Теперь я глубоко изучу вопросы антирелигиозной пропаганды, буду выступать с лекциями в трудовых коллективах».
Один из обвинявших: «Нам читали лекции, а мы пассивно их слушали. Даже вопросы задавали редко. Это свидетельствует, что вся воспитательная работа была оторвана от нашей жизни. Я считаю, что редакцию следует пополнить за счет выпускников партийной школы и рабоче-крестьянских корреспондентов».
Как последнее созвучно с широко практиковавшейся кампанией «красных специалистов», когда отличившегося красногвардейца назначали директором завода, а передового рабочего - редактором газеты либо инспектором школ. И работали... В школе, которую я в свое время заканчивал, от поколения к поколению передавался реальный случай, когда инспектор, в недавнем прошлом моряк, на свой вопрос учителю: «Как дела?» получил ответ: «С географией хорошо, а вот с порнографией отстаем. Нет даже учебников!» Инспектор возмутился таким безобразием и пообещал помочь...
По убеждению ли, от сердца провозглашали запротоколированные истины участники партийного собрания в редакции? Убежден, - нет. Только из страха и под давлением заученных догм партийного устава.
Да едва ли был искренним и сам секретарь горкома партии по идеологии, который определил тему собрания «О серьезных недостатках в идейно-воспитательной работе партийной организации редакции газеты «Вечерний Киев» в подборе и воспитании журналистских работников», и сам же собрание проводил. Хотя он гневно клеймил главного редактора газеты Святослава Иванова за беспринципность в подборе кадров («Мы неоднократно указывали товарищу Иванову на это, но он утверждал: «По мне хоть бы турок, лишь бы журналист был хороший»), но при этом в глазах секретаря читался неприкрытый юмор. Увы, все понимали, что есть установка очиститься по возможности от евреев, что произошел для этого удачный случай и товарищей уже не спасти.
За собранием последовал почти полный разгон сотрудников с неславянскими фамилиями, названный «укреплением кадров». Оставили буквально двух - трех человек, причастность которых к делу с мацой никак невозможно было доказать. Ибо тот факт, что человек отказался купить мацу, оправданием не служил. «Как коммунист, ты должен был донести куда следует»...
Людей выставляли прямо на улицу. И тогда талантливые репортеры и фейлетонисты, чтобы как-то существовать, были вынуждены заниматься перепечаткой текстов на пишушей машинке, либо другими случайными подработками.
Отдельным помогали устроиться в заводские многотиражные газеты, посылая их таким образом на перевоспитание в пролетарские коллективы.
Что чувствовали оставшиеся журналисты? Прежде всего - стыд, который превалировал даже над обычным человеческим состраданием. Стыд за неприкрытую расправу над людьми, твоими товарищами, «хромавшими по пятой графе», - в этом и только в этом состояла вся их вина. Стыд за партию, которой все старались служить. Увы, помочь пострадавшим мы были бессильны, как наши отцы - пострадавшим от репрессий. Казалось, действовали не живые люди, а безжалостная машина.
Возвратимся к выражению «бескровный погром». Да, громил с саблями и револьверами не было, никого не расстреляли по приговору тройки и даже не сослали в Сибирь. Но посмотрим, скольким пострадавшим эта расправа досрочно оборвала жизнь! Едва переступив черту среднего возраста, ушли в лучший мир Анатолий Альперин, Марк Черп, считавшийся лучшим ответственным секретарем в киевских газетах, Семен Кацман, Яков Зорин, Абрам Розен и другие - отличные журналисты, достойные люди. Далеко не пожилыми почили секретарь парторганизации Глеб Милодан и главный редактор газеты Святослав Иванов, которых также тяжело огрела «пасхальная» дубина.
Так что едва ли можно назвать этот погром бескровным.