"Каждый сам кузнец своего счастья"
Гай Саллюций Крисп,
древнеримский историк, ловелас и взяточник
Мы хотим того, сего и еще этого. Но именно вот так и эдак. Мы верим, что знаем, как устроен мир вокруг нас. Нам ведомы причины зла и немедленные способы его устранения. Мы верим, что достижение счастья, мира и благоденствия замедляется лишь по причине мелких, досадных, но легко устранимых заблуждений и ошибок. "Ибо абсурдно", добавил бы Тертуллиан.
Если большое количество людей верит в то, что нечто является реальностью, станет ли это в итоге реальностью? Ведь на этом зиждется религиозная вера. В поисках искомого горчичного зерна, с помощью которого якобы можно двигать горы, люди бесполезно проживают земную жизнь, горько на нее сетуя, но ничего в оной не меняя. Они ждут чуда с той же лицемерной застенчивостью, как жулик - возврата НДС.
В романе Болеслава Пруса "Фараон" описывается видение, как молитвы о конкурентном преимуществе, пускаемые ввысь силой истинной веры, подобные стрелам, сшибаются друг с другом, ломаются и никогда не достигают цели. Сегодня десятки миллионов украинцев верят в то, что очевидная сила их духа не просто изменит реальность, а создаст ее по образу и подобию Евросоюза. Но точно также десятки миллионов людей по ту сторону северной границы призывают все кары небесные на головы "майданутых исчадий бандеровского ада".
Эти встречные чаяния вряд ли достигают горних высей, даже если те существуют. Но что-то они все-таки создают.
В ежедневных реакциях общества градус веры и убежденности растет тем сильнее, чем меньше очевидных материальных подтверждений тому, что мир в ближайшее время изменится к лучшему. Надежда, которая зиждется на вере, - одно из самых стойких заблуждений человечества. И неисчерпаемый кладезь для злоупотреблений власти, которая эту самую веру и надежду очень любит и умеет вселять. Чем люди проще, тем они вселяемее. Благо, что это недорого и внебюджетно.
Тем не менее, причинно-следственная связь, при которой солидарная убежденность обретает черты реальности, существует. Некоторые стойкие ожидания рано или поздно становятся реальностью. Но это касается лишь тревожных и аналитически несложных ситуаций.
Например, если вкладчики банка верят в то, что банк на грани краха, то банк вскоре действительно окажется на грани краха. Таким образом мы считаем, что создаем свою реальность. Но на самом деле коллективное бессознательное подмечает малейшие изменения в актуальной ситуации и выдает это индивидуальным сознаниям в качестве осознанного, хотя и формально немотивированного прогноза. Люди, переживающие одно и то же, считают, что способны "накликать беду". При этом они совершенно не считают, что способны "накликать радость". Удачнее всего реализуются наши страхи.
Какие реальности создают украинцы сейчас? Из вполне ожидаемого и того, о чем я писал ранее - это квазиполитическая реальность, которую можно условно назвать "тупой и еще тупее". Прогнав из власти отпетых негодяев, украинцы немедленно ожидали увидеть на их местах рыцарей в сияющих доспехах. Поскольку патриотизм и заурядность вовсе не гарантируют компетентности и не заменяют опыт, активисты нарождающегося гражданского общества повсеместно начали видеть в новых назначениях исключительно кадровый маразм. Ну и не без этого - реальность (а это, прежде всего, восприятие) начала выгибаться в сторону негативных ожиданий.
Вторая реальность - это образ врага. Критикуя и обсуждая путинскую пропаганду, запределивая ее мракобесность, мы расширяем потенциал врага до 144 миллионов, населяющих РФ. Но в стране, где 13% живет за чертой бедности, а 86% - в европейской части, бесповоротно рехнулась не такая уж и большая часть населения. Причем массовый психоз резко уменьшается пропорционально удалению от Москвы.
Это одна из задач вражеской военной пропаганды - представить нам свои "пятиминутки ненависти" как консолидированное мнение подавляющего большинства. Но мы соответствуем этим ожиданиям, подчеркивая свою стойкость и в то же время силу врага. Если врага масштабировать, то и стойкость будет беспримерной. Это происходит бессознательно, но, увы, для славных фигур нужен не менее, а более драматический эмоциональный фон. Поэтому мы считаем, что против нас воюет вся Россия, а на нашей стороне - весь остальной мир. Мир как-то все время намекает, что он с нами до тех пор, пока речь не заходит о деньгах, и это в сознание уже проникает, иллюзия некоего единого и неделимого ЕС пропадает. А вот его русский антипод - нет. И мы множим информационную тьму, чтобы острее чувствовать себя "воинами света". Самое драматичное в смерти Валерии Ильиничны Новодворской то, что все мы абсолютно уверены - в России таких людей больше нет.
Третья реальность - это массовый, системообразующий запрос на героизм индивидуального поведения. С обратной связью, при которой огромная народная любовь к героям (пожалуй, впервые в новейшей истории) может упоминаться без кавычек. Это продолжение Майдана, развития чувства собственного достоинства и подлинного, не книжного и внеэтнического национального самосознания.
По сравнению с первыми двумя реальностями этот сегмент значительно уже, поскольку его формируют люди с совершенно новым, европейским политическим мышлением. И что более важно - это люди не рефлексий, а прямого действия. Их не так много, и все они так или иначе на войне. Либо как воины, либо как политики. Поэтому здесь ментальный зазор между воображаемым и сделанным собственноручно очень короткий, и говорить о силе коллективной мысли можно лишь с определенной натяжкой.
Но, тем не менее, все это можно отнести к категории "самосбывающихся пророчеств". Примечательно, что этот термин появился в 1948 году, тогда же, когда писался знаменитый роман-антиутопия Джорджа Оруэлла. Это было название статьи футуролога Роберта Мертона. Хотя похожий термин "самоубийственное пророчество" предлагал еще в XIX веке философ Джон Венн. Кстати, последний, будучи блестящим логиком, добровольно оставил священство в церкви, констатировав, что не может полноценно следовать ее правилам.
Украинское общество, десятилетиями пребывая в состоянии осознанной галлюцинации, свято верило в силу художественного слова, наделяло гуманитариев и просто краснобаев магическими функциями, самоубийственно приводя в политику утешителей с повадками вампиров. По мере того как гуманитарии начала 90-х дискредитировали себя соглашательством, эта функция деперсонализировалась, люди сами решали, в какой именно сказке им жить. Роптали лишь по поводу самых главных сказочников: тот - болтун, этот - пьяница, у этого - глечики, а этот - вообще дебил.
Сюжет воображаемой реальности конструируется сознанием по принципу теста Роршаха. В этом тесте предлагается дать интерпретацию десяти симметричным относительно вертикальной оси чернильным кляксам. Каждая фигура служит стимулом для свободных ассоциаций. Испытуемый должен назвать любое, возникающее у него слово, образ или идею. Тест основан на предположении, согласно которому то, что индивид "видит" в кляксе, определяется особенностями его собственной личности. Поскольку "клякс" у нас в информационном пространстве предостаточно, то ожидания, преимущественно тревожные, легко формируют образ. Индуктивно он навязывается окружающим, и все - люди ведут себя сообразно вновь открывшимся обстоятельствам. Сами куют, так сказать, свое счастье.
Нет, мы не кузнецы. Мы - подручные невидимых кузнецов. Раздуваем меха, подносим уголь и тешимся субъектностью участия в мировых процессах.
А ведь автора этого известного оптимистического афоризма, вынесенного в эпиграф, в юности пороли розгами за прелюбодейство, затем он стал рьяным консерватором и строгим моралистом, неудачно усмирял военный бунт, стал чиновником в африканской провинции, где от души брал взятки и грабил местных по беспределу. Избежал люстрации и суда потому, что поделился награбленным с Цезарем, а уж потом стал историком, спичрайтером, и собственником роскошного парка, где любили отдыхать последующие императоры. Ничего нового для нас.
Но мы в конструирование своей реальности непременно вносим мораль как некую несущую стену, опорную колонну всего этого фантастического мироздания имени себя. Но кузнечное дело - довольно грязное, как всякое реальное ремесло. Молот, которым мы должны выковать нашу новую реальность, - это почему-то должен быть исключительно чистоплотный инструмент, некий кузнечный Эскалибур. А пока его нет, мы ждем и просто раздуваем меха. Вроде как тоже что-то создаем. Но это подмена действия верой в него. Как молитва. Награда за это, безусловно, тоже полагается.
Только вот не в этой жизни.