Под крылом опаленного ангела

Пароходы горят после смерти

Заказные пожары организуются чаще ночью. Чердак Одесского музея морского флота дружно занялся во втором часу ночи на страстную пятницу 29 апреля 2005 года. Перепуганный до смерти вахтер оповестил директора Петра Клещевского. Если поджог был умышленным, то выглядел он особо дерзко. Если бы не обуздали пламя, то кратность беды возросла бы неизмеримо: вплотную на горке хронически реставрируемое здание оперного театра, а омертвевшие строения особо беззащитны, через дорогу мэрия, музей древностей. Все три объекта — памятники архитектуры…

Уже поутру известие о пожаре взорвало город. Морская общественность искренне сокрушалась.

Миссия мореплавателей, пониже от музеев, на Ланжероновском спуске. Капеллан Одесского порта капитан Александр Владимирович Сорокин, несмотря на перенесенный недавно обширный инфаркт, поднялся с одышкой по ступенькам к музею. В пепле ковырялись сотрудники, подвижники с учеными степенями, не получавшие шесть лет зарплаты. Нашли фигурку Меркурия, радости не было границ. А вот знамя ЧМП не уберегли, оно знаково сгорело.

«Остатки воспоминаний о торговом мореплавании, вместе с историческим зданием уникального музея оказались под угрозой полного уничтожения, — напишет он в канцелярию президента. — Частично сохранившееся древко от сгоревшего знамени ЧМП удручает, как завершающее горькое восклицание в конце долгой печальной истории злокозненного упразднения важнейшего инструмента внешней торговли, призванной гарантировать экономическую независимость нашей Украины!»

Ущерб впоследствии цинично оценят в 32 тысячи гривен — такова бросовая цена памяти. Косвенный же ущерб зашкаливает за 15 миллионов гривен.

От пожарища отъезжал десятый по счету самосвал с тленом моряцких воспоминаний.

Сорокина знали, и потому пропустили в главный зал. Макеты пароходов под колпаками сгрудились в углу, как на тесной якорной стоянке: «Крестьянин», «Ян Рудзутак», «Товарищ Красин», «Трансбалт», «Петр Великий». Обуглился корпус макета трофейного «пассажира», который горел в пятидесятые, пожар в море тогда ликвидировали, пароход остался на плаву. Макет перестал быть маленьким пароходом, а стал занявшимся поленом, которому не дали догореть. Капеллан нашел в пароходной куче знакомый силуэт. Футляр с макетом «Белоруссии» эмчэсовцы впопыхах наклонили.

— Крен градусов 35, — определил Сорокин наметанным штурманским оком, — как в 92-м, когда опрокинулся сингапурский док.

И возвратил свою морскую судьбу на ровный киль.

Катастрофа в сингапурском доке

Теплоход «Белоруссия», работавший в Океании с австралийскими туристами, в сентябре 1992-го прибыл на плановый ремонт в шип-ярд Сингапура. Постановку судна в плавдок затеяли с утра.

Примерно в семнадцать пароход дрогнул, и лайнер завалился сначала на левый борт, потом вроде бы передумал и стал уже основательнее крениться на правый. С башни дока рухнули на соседний плавдок два крана. Крен перевалил за двадцать градусов, но не остановился, судно валилось вместе с доком. Рабочие-китайцы посыпались в воду как горох. Старпом «Белоруссии» Александр Сорокин «раскрепился» на ходовом мостике и докладывал капитану о происходящем:

— Четвертая и пятая палубы затоплены.

Теперь уже экипаж сигал в воду с наклонившегося борта, благо прыгать было не шибко высоко. С берегового крана подали «беседку» и стали снимать оробевших девчат.

Соседний док был притоплен, cтоявшие на его башнях краны затормозили на время крен «Белоруссии», пока их тоже один за другим не сорвало.

Экипаж сгрудился на причале, многие пароходные наяды были прикрыты исключительно полотенцами. Появившиеся молодые студенты-волонтеры из Сингапурской Misson to seafarers, Миссии мореплавателей, Патрик и Майкл стали выгружать из фургончика «гуманитарку»: футболки, майки, шорты, комбинезоны, шлепанцы, зубные щетки. Благотворительность наэлектризованный экипаж раздражала.

— Нам не помощь нужна, а компенсация за ущерб, — цедили потерпевшие.

Пострадавших можно было понять. Клонился к закату 1992 год. «Белоруссия», как и другие суда ЧМП, по инерции еще бороздила водные пространства под флагом СССР, соответственно и валютное довольствие, стыдливо обозначавшееся командировочными, было на смехотворном уровне. Каждый из оказавшихся на заводском причале Сингапура тяжело проработал восемь или десять месяцев в тропиках, что-то приобрел и сейчас остался в шлепанцах и с полотенцем на плечах. Именно тогда на причале прошелестел слушок о возможной компенсации ущерба: по три тысячи долларов для тех, кто находился в рейсе, и по одной для вновь прибывших. Говорили, что за катастрофу положен страховой полис в размере четырех миллионов долларов, но, по грубым прикидочным расчетам, этой суммы могло не хватить.

За несколько дней судно поставили на ровный киль. На причал привезли вагончик с удобствами для вахты. Матросы «Белоруссии» охраняли пароход, самих матросов на судно не допускал полицейский — получался перекрестный надзор.

Наконец экипажу разрешили ступить на борт. Комингсы лоснились от разлившегося мазута, пахло водорослями и гниющими моллюсками. Двери кают, почему-то были раскрыты настежь. У многих пропали деньги, золотые вещи.

Будоражили слухи, что составители списков, среди которых был не только комсостав, а просто расторопные проворные ребята из барменов, дописали себе чувствительный ущерб, что жена одного из командиров, оценила личные убытки в 11 тысяч зеленых.

Говорили, что морские представители в Сингапуре из шкурных интересов ангажировали слабосильный док — авось выдержит. Вспомнили, что незадолго до «Белоруссии» польское судно перевернулось в доке этой же компании.

Тогда обрушившиеся каскадом на общество безобразия воспринимались Армагеддоном. Обязательные, как казалось, жертвы за «преобразования», не очень настораживали: во-первых, они приносились на алтарь «демократии» массово, за всеми не уследишь — так в шторм мачты рубят, чтоб корабль остался на плаву, во-вторых, еще не осознавали необратимости разбазаривания и не представляли масштабы последствий. Катастрофа парохода у всех на глазах провоцировала развитие по возрастающей катастрофы духа и морали.

Реконструкция «Белоруссии» (впоследствии «Казахстан-2» и «Дельфин») на «Ллойд-верфи» в Бремерхафене закончилась громкими финансовыми скандалами. Открыли уголовные дела, долги ЧМП компании «Ллойд-верфь» приплюсовались к претензиям кредиторов со всего мира и ускорили гибель пароходства. Грабеж шел знатный.

Сорокин столбит миссию

В Сингапуре Александр Сорокин встретился с помощником капеллана сингапурской миссии Томом Хеффером и его сотрудниками. Приличное знание английского позволяло общаться без затруднений. Сорокин рассказал сингапурским миссионерам, что еще в 91-м, благодаря хлопотам лоцмана сиднейского порта Андрея Бескаравайного, пригласил на борт для службы моряком священника Украинской православной церкви в Сиднее Владимира Люльку.

После Сиднея по приходе судна в Пусан (Южная Корея) встретился с капелланом Питером Муни, который посоветовал обратиться за советом в Лондон к секретарю по работе с капелланами Преподобному канонику Ричарду Маклерну.

Встречи с Томом Хеффером в Сингапуре ускорили переговоры с Лондоном. Там же в сингапурской миссии Сорокину вручили конверт из Лондона, где его благословляли на капелланство в Одесском порту, напутствовали пока с не очень четкими полномочиями. Присматривались к нему из Лондона лет шесть.

8 декабря 1994-го в Доме ученых состоялась торжественная церемония открытия Миссии в Одессе. Зачитали поздравления от генерального секретаря Международной христианской ассоциации Майкла Чина, генерального секретаря ITF, Международного профсоюза транспортников Дэвида Кокрофта.

В начале 1995 г. Сорокин и еще один из волонтеров Центра Олег Салимовский были приглашены в США в институт церкви моряков Нью-Йорка и Нью-Джерси прослушать и усвоить специальную программу для капелланов.

На полуптичьих правах

Часовню святого архистратига Михаила организовали на третьем этаже навигационной камеры. Это было в довольно неустойчивое время, когда депрессия особо свирепствовала. Из порта уходили традиционные грузопотоки, сам порт подвергался череде бесконечных проверок строгими комиссиями, выживал, нашаривая свой «третий путь» развития. Как-то летом 1996 года к капеллану Сорокину обратились моряки-филиппинцы с просьбой отслужить на борту мессу. Их судно долго работало в море на постоянном маршруте, конечными пунктами которого были мусульманские порты, и возвращалось на эту же линию, снимались к вечеру следующего дня. Сорокин, понимая, что многие филиппинцы — глубоко верующие католики, принялся хлопотать. Но так случилось, что отец Игнатий, ксендз из костела на Екатерининской, уехал в командировку. Пришлось обратиться к отцу Исидору в Херсоне. Тот, оценив ситуацию, выехал в Одессу… с церковным хором. Нетрудно представить, какие пришлось приложить усилия, чтобы убедить охрану выписать пропуска в порт, да еще и на иностранное судно. Филиппинцы сердечно благодарили за духовную поддержку, ушли в рейс просветленными, а хор подался согреваться чайком в неотапливаемое строение навкамеры.

Формально здание, находящееся на усиленно охраняемой территории порта, продолжало оставаться на балансе ЧМП, злостного неплательщика за коммунальные услуги. Навкамере за долги отсекли отопление, а у входа выставили портового вохровца. Штурманы проникали в камеру тайком с черного хода по обледеневшей железной лестнице, и на условный стук не сломленные полуосадой девочки-картографы приотворяли дверь и вручали шкиперам откорректированные навигационные карты Бенгальского залива. Служители культа тоже проникали если не тайком, как шкиперы, то с превеликим трудом, простаивая за разовыми пропусками в очередях вместе с водителями длинномеров. Случалось, что и просроченные, не продленные пропуска охрана отбирала, выкручивая руки… Вот примерно в какой обстановке бился за жизнь и за свой угол в полупустом и полумертвом здании центр «Летящего ангела» с его единственной на просторах СНГ мемориальной экуменической часовней.

Тем не менее мастера-резчики все-таки проникали на Деволановскую по разовым пропускам и мастерили алтарь. На церемонию освящения прибыл из Лондона преподобный каноник Глин Джонс, капеллан Ее Величества королевы Великобритании — ни много ни мало.

Второго сентября двое моряков из экипажа теперь уже бывшей «Белоруссии» Елена Голуб и Юрий Подолин, пережившие вместе с Александром Владимировичем сингапурский кошмар, изъявили желание обвенчаться в портовой часовне. Золотыми матросскими руками Юрия Подолина сработана едва ли не половина деревянных деталей миссии, а Лена гладила рушнички, скатерки, подшивала занавески. Неординарное для украинских портов культовое мероприятие вызвало «неадекватную и брутальную реакцию у охраны». Этот неприятный инцидент попал в прессу, не только местную, но и диаспорную Северной Америки и Австралии.

И негоже особо ополчаться на охрану, не помещается в сознании рабочего человека свадьба на закрытой территории, а тем более церковный хор во главе со старостой, нацелившиеся на загрансудно. Просьба или нарушение, смотря как на них смотреть, выглядят несколько негабаритно.

Карманная часовня

В декабре 2001-го здание навигационной камеры, где располагалась труднодоступная для самих миссионеров и волонтеров миссия, было, наконец, логично передано порту, и новый хозяин перепрофилировал его исключительно для производственных нужд. К чести руководства успешного предприятия, миссионеров не выставили за проходную в устоявшихся традициях пережитой Великой Эпохи, не высыпали за проходной с самосвала алтарь с элементами деревянного зодчества, а даже предложили бесхозное помещение в здании портового клуба, расположенного в бойком по-морскому месте на ступеньках Ланжероновского спуска. Неудобная жизнь на полуптичьих правах завершилась масштабным ремонтом, так как помещение оказалось запущенным и очень сырым. Матрос Юрий Подолин собрал резной алтарь по новому адресу и придумал оригинальный механизм складывающейся часовни. С помощью дощатого двустворчатого экрана алтарь закрывался, а на ограниченном пространстве располагался светский центр со столом для настольного тенниса, кабинками, где моряк может посидеть за компьютером или написать домой письмо.

Светской составляющей бессменно руководит до сих пор директор центра «Летящего ангела» Ростислав Инжестойков, именно так обозначается его официальная должность. Стараниями того же Юры Подолина сооружен декоративный балкончик, построены деревянные ширмы-планшеты на оси с именами погибших или плененных судов: «Адмирал Нахимов», «Умань», «Сальвадор Альенде», «Комсомолец Калмыкии» «Туапсе».

Освящение мемориального миссийного центра состоялось 4 июля 2003 года. По сути, в Одессе появился не санкционированный, а инициированный снизу из морской среды еще один клуб для моряков, пристанище, если хотите, где не будут ломиться в душу с советскими агитками, как топорно практиковалось в показушных интерклубах.

Пресловутые интерклубы создавались преимущественно для нас, чтобы пришельцы не успели увидеть изнанку, а миссия, не очень удобная для многих, как оказалась, создавалась исключительно для них, для гостей, морских пришельцев.

Уже в новейшей истории построили или облагородили с помощью западных траншей интерклубы в Измаиле и других географических точках. Все там выглядит с натяжкой комфортно: номера, унитазы, бильярд-американка и цены за постой соответственно на престижном уровне. Правда, не ясно, для кого городили — моряк-дунаец в клуб не сунется, не тот у него уровень жалованья, а филиппинец попросится с огорчением, когда самолета надо ждать до утра, а на лавочке у вокзала ограбят.

А в копилку Сорокина без сожаления, с открытой душой опустят небольшие деньги, когда покалякают по международному телефону с Манилой. Сюда приходят без путеводителей, молва о миссии гуляет по материкам, точно так же, как и предостережения землякам о поборах на одесской таможне. Жесткая гражданская позиция капеллана Сорокина сфокусирована не только на музейных редкостях, и скитальцы морей об этом наслышаны. Активное сострадание по Сорокину предполагает посильные действия и хлопоты. Возможно, преувеличивают его полномочия, считают, что он может стреножить местный произвол через лондонские каналы.

Автор присутствовал на суде капитана балкера Pretty Ruby Леонардо Дордаса. Балкер под натиском северо-западного ветра навалился мачтой на контейнерный перегружатель и опрокинул его, погибло четверо рабочих. Обвинение в гибели людей было серьезным и тяжелым. Решение суда неоднозначным. Дордаса оштрафовали на символическую сумму. Никогда не забуду, как пятидесятилетний капитан рыдал и жал руки Сорокину и директору центра «Летящего ангела» Ростиславу Инжестойкову. Следствие продолжалось более месяца, и каждый день капитан ходил молиться в городской костел, он чувствовал сочувствие со стороны персонала миссии.

Такое независимое участие поднимает престиж государства, и вклад в работу с моряками не шибко здорового капеллана Сорокина куда весомее, чем натужная работа интерклубов старого и нового поколений.

Или постучалась в миссию мама погибшего моряка. Вышел парень в индийском порту погулять и угодил в сель, погиб, пропал без вести, а посредническая компания отказывается выплачивать «гробовые», говорят: «А вдруг он сбежал?»

К Сорокину обращался Юрий Еременко, второй помощник теплохода «Роро Имеа», обстрелянного в Новороссийске с пограничных вельботов, причем боевыми снарядами. Список можно продолжать, и он растет, потому что к Сорокину идут, он — последняя надежда.

На территории Одесского военного госпиталя № 411, где оперировал Пирогов, восстановлена церковь, за сеткой благоухают розы, журчит фонтан и бьют колокола. В тихий час. Пожилых отставных офицеров колокольный звон огорчает. Сорокин не покушается ни на территорию, ни на тишину. Тема эта деликатная, понимаю, но храмы и часовни ударно столбятся, где ни попадя, вторичное повальное обращение людей к религии зачастую опережает смысл. В Белгороде-Днестровском службу служит командир эскадрильи из Арцыза из того самого авиаполка, которым командовал Александр Руцкой. Пусть служит по зову души пришедший в райцентр майор сверхзвуковой авиации, такая резкая переориентация не в диковинку сейчас. Сорокин же пришел к морякам со стороны моря, он кадровый моряк во втором поколении, его батюшка капитанил на «Нахимове», старой «Грузии» и других известных судах. Чтобы осилить ремонт, капеллан продал престижную квартиру в центре, поселился на шумной и пыльной Приморской по соседству с миссией, а вырученную разницу истратил на ремонт.

Одесская миссия, кстати, единственная на просторах СНГ, включена в пространный справочник ICMA, Международной христианской морской организации, в активе которой свыше 800 миссий. Перед приходом в порт моряк, листая путеводитель, находит адрес миссии и краткое описание услуг. Скажем, Sea Farers hous в Лаудердейя: волейбольная площадка, киоск (чипсы, печенье, конфеты, бутерброды, парфюмерия), телефон, душ. Ночлег не обеспечивается. В Одессе все скромнее, одна комната, стол для настольного тенниса, шесть полукабинок. Еще можно было бы дописать: «Капеллан Сорокин». Сорокин — большое удобство для моряков.

«Седьмой год подряд во второе воскресенье июля в Одессе отмечают «Морское воскресенье» или Sea Sunday, — стучал по клавишам капеллан. — Так случилось, что в Украине с советских времен сохранился профсоюзный День работников морского и речного флота, который отмечается в первое воскресенье июля, т.е. за неделю до Морского воскресенья… С учетом тяжелейшего положения в национальном судоходстве и исключительной важности для экономической независимости нашей страны и развития международных торговых отношений, на 90% обеспечиваемых морским торговым флотом, и практически полным отсутствием квалифицированной и понятной информации о трагическом положении морской отрасли в современной Украине, было бы целесообразно использовать неделю между первым и вторым воскресеньями июля для напоминания о том, каким мощным инструментом торговли располагала наша страна еще совсем недавно».

Мы вышли покурить на ступеньки Ланжероновского спуска. Пока курили, из миссии вышел старый знакомец Сорокина, смуглый посетитель с жиденькой бородкой и живыми умными глазами. У меня в кармане лежала его визитка:

«Gordon Atabelo

seamen А/B мotorvessel «ZIM Novorossiysk»

A/B — матросская квалификация по международным стандартам, буквально able seamen. Линейный контейнеровоз ZIM Novorossiysk посещает Одессу каждую декаду. Хотя стоянки короткие, Гордон тратит их на миссию, благо до миссии рукой подать. Гордон Атабело справился о здоровье капеллана, хлопнул по-моряцки смуглой ладошкой по ладони капеллана, сказал: «Бай!» и побежал по ступенькам вниз к Таможенной площади. На вахту.