UA / RU
Поддержать ZN.ua

Почему скрывают информацию

Ситуация с сокрытием информации начинает "подгорать" для всех политиков со всех сторон.

Автор: Олег Покальчук

Весна оживляет как новые ожидания, так и старые болячки. И болят они у нас, как новенькие. Действительно ли подлинное знание о происходившем не с нами лично способно перевернуть нашу жизнь и отношение к ней?

Со "знанием" - как со словом "реформы". Под "перевернуть" все автоматически подразумевают "изменить к лучшему". Нас с детства учили, что чем больше знаешь, тем лучше. Не объясняя в подробностях, кому, собственно говоря, от этого лучше, насколько и почему. А зависит от того, кто учит. Знание - такой же товар, как и все остальное. Факт - это сырье, информация - полуфабрикат.

А мы уже приделываем информации свою личную рамочку, ставим в доме на почетное место и воздаем почести. Если почести социально одобренные (как в культах и религиях), то знание имеет шансы приобрести социальную ценность и быть кому-то продано. Или торжественно передано на условиях хорошего поведения.

Если знания секретно-интимные, то их ценность может быть не меньшая. Но с разницей, что такая ценность не конвертируема, она сугубо личная.

Изучая истории зарубежных разведок, я часто сталкивался с сюжетами, наличия которых никто не отрицал, но и не акцентировал на них внимание. Это были такие "досадные недоразумения", из которых на самом деле реальность и состояла. Автор шпионских романов, работавший под псевдонимом Джон Ле Карре, вспоминал, как однажды на светском рауте высокого уровня один из его бывших сослуживцев по контрразведке встретил его с порога громким приветственным окликом: "Ну и сволочь же ты!". Подразумевавшим, уточняю, излишнюю достоверность описанного.

Рассказчик всегда и везде находится на стороне добра. Но разведка и контрразведка имеют дело с человеческими слабостями, а слабости в основе своей имеют биологическую природу. Наука о преодолении слабостей - это социальная этика, настаивающая на приоритете духовного над материальным, биологическим.

Добывание знаний о слабостях с помощью самих слабостей - это такой тип человеческой деятельности, якобы направленный на оздоровление социума. Но как в медицине есть воспетые офтальмология, кардиология и т.д., а есть области медицины не менее значимые и прибыльные, где специалисты с пациентами вовсе не спешат поделиться своими успехами публично.

Посмотрим на украинскую реальность. Есть конституционное право граждан на информацию, есть журналистские расследования и различные другие гражданские инициативы. Но есть запрет на ведение гражданами оперативно-розыскной деятельности по личной инициативе. Дело не только в технических средствах, с помощью которых одни граждане могут узнать о других то, чего те не хотят. А в том, что сокрытие информации - это норма нашей жизни. Человек, ничего не скрывающий, вызывает справедливые опасения в его душевном здоровье и подозрения в качественной конспирации, профессиональной легендированности.

Чем выше человек находится на социальной лестнице, тем больше есть ему чего скрывать. Иначе как бы он туда вообще попал? Соответственно секреты власти (любой) должны быть неисчислимы, как золото Полуботка.

Увы, любой человек, хоть немного поработавший на госслужбе, понимает, что все т.н. секреты верховной власти в номенклатуре своей очень банальны и архаичны, как у любой сельрады. Просто масштаб другой.

Убийство - другое дело. Это - беспредел. И все с этим согласятся. Потому что для широких масс такие черты политического администрирования, как жульничество, обман, коррупция, подлоги и дикое невежество их избранников - это норма.

Почему интерес к подробностям гибели людей внезапно пробуждает в живых такое вот повышенное гражданское самосознание? И куда оно потом девается, когда приходит время копать весенние огороды или ехать в летние отпуска?

Чем больше человек себя считает "простым человеком" (т.е. изначально отмежевывается от власти, избранной такими же, как он сам), тем важнее ему получить подтверждение собственного превосходства. Если превосходства физически не наблюдается никак, тогда включается "режим жертвы", который постоянным нытьем тоже привлекает к себе внимание. Если на вас нападает целая власть со всей своей репрессивной машиной или партия, или отдельно взятый маньяк (политический, конечно же), то вы - не такое уж ничто. Вы - кое-что и даже нечто.

Проблемой оказывается то, что "простой человек", во-первых, может оказаться случайной жертвой обстоятельств; во-вторых, быть простым, но при этом нехорошим человеком; в-третьих, импульсивно совершать "как все" плохие (или хорошие) поступки, не имеющие ничего общего с его мировоззрением.

Если мы говорим о Майдане-2014 и других масштабных кровавых драмах, то вышеупомянутое не имеет отношения к людям, поступавшим осознанно тогда и отдающим себе отчет в происходящем сейчас, с чьей бы стороны они ни находились. Они сделали эволюционный шаг вперед из простонародья и знают его цену.

В 1911 г. психолог Эдуард Клапаред провел эксперимент с пациентом, страдающим расстройством кратковременной памяти. Он несколько дней подряд здоровался с ним за руку и незаметно колол иголкой. Тогда такое считалось непредосудительным. Ничего особо не произошло. Пациент как не узнавал врача, так и не стал его узнавать (а расчет был на это). Вот только врачу он руку подавать перестал.

Социальная память имеет схожие свойства. Если общество избытком интеллекта не страдает, то оно продолжает процесс размножения и защиты среды обитания, не отвлекаясь. Границы проблем достаточно узки и предсказуемы. Если общество начинает умнеть и задавать себе философские вопросы, граница риска непредсказуемо расширяется. Чтобы риски уменьшить, нужна долговременная память. Диктатуры прошлого именно поэтому фальсифицировали историю и физически уничтожали ее свидетелей, чтобы навязать свой эрзац в качестве истины.

Нынче время течет гораздо быстрее. Раньше природная толстокожесть социума позволяла политикам дурачить его сравнительно легко и недорого. Сейчас человек в течение двух десятилетий может видеть смену не просто правителей, режимов и форм правления, а целых эпох. И может сам сравнить, ему уже не нужны старики, которые могут рассказать "как это было тогда".

То, что у нас перед Майданом был еще один Майдан, а перед ним - еще парочка, в счет не принималось, и вот почему. Люди относятся всерьез (т.е. их долгосрочная память, руководимая инстинктом видового выживания, фиксирует это в последовательностях электрохимических сигналов) к событию только тогда, когда оно кровопролитно.

Это неприятная новость для верующих в абсолютную гуманистическую силу средневековой модели просвещения. Потому что нынешняя модель оставляет людям их законное право быть малограмотными дураками, копошащимися у подножия социальной лестницы. А с людей, желающих получить конкурентоспособное знание, берет много денег и предъявляет строгие дисциплинарные требования. Если государство с кого-то денег не берет, то берет натурой.

Но это социально-политические механизмы. А биологический механизм интереса к знанию всерьез включается, когда особь видит даже угрозу своему физическому существованию. В остальных случаях организм лениво мурлычет "кружите меня, кружите", когда ему культурно рассказывают, что знание очень важно для духовного развития.

Итак, знание, которое рассказывается, по-ученому называется "нарративом". Слово это, по сути и означающее "рассказ", употребляют в последнее время часто, потому что то, как рассказывается рассказ, становится все важнее того, о чем он рассказывает.

Отец истории Геродот пересказывал услышанное невесть от кого, его байки будили воображение, пугали детей и вдохновляли путешественников. До историков были хронисты, они вели такие древние "твиттеры", где особо не разгуляешься с фантазией, а нужно писать сжато и о главном. Зима, засуха, мор, кто король, с кем война, звезда упала с неба.

Но оценки-нарративы всегда интереснее, особенно если они исходят от придворных историков или даже от самих властителей. Потому что от этих нюансов зависит наша жизнь. Они нас уже столько раз кололи в руку, что та перестала тянуться к избирательному бюллетеню вообще. А могут же и под ребро кольнуть, с них станется.

Поэтому болезненный и неутихающий интерес к событиям Майдана, эпизодам войны происходит именно из опасения, что мы можем погибнуть случайно и нелепо. Осознанный смертельный риск тоже пугает человека, но он хотя бы не обессмысливает его существование и не делает финал жалким фарсом, наоборот - шанс героической смерти создает особую ценность.

В современной жизни происходит целенаправленная девальвация, обесценивание традиционных ценностей. Ценности возникли и существовали благодаря их внутренней иерархии и приоритетности. Антиценности (грехи) - точно так же. Если вы убираете иерархичность из системы, то она распадается. Остается просто набор хороших слов из словаря, которыми можно любоваться, как калейдоскопом, но не более того.

Какое отношение скрывание или фальсификация информации имеет к влиянию на ценности? И как это связано с доминантой выживания в человеческом поведении?

Мы узнаем, что "объекты группы А" не стреляли в "объекты группы Б" на "локации В". Наша предыдущая уверенность в том, что это вполне могло быть (а значит, так оно и было), этим фактом никак в общем-то поколеблена не была. Если завтра произойдет реваншистский переворот, и будут убедительные доказательства того, что, действительно, "А" ни при чем, а вот "группа А'" как раз очень даже при чем, это тоже не изменит наших взглядов на мир. Конспирология - это калейдоскоп, когда красивый узор складывается при любой скорости вращения, но внутри все те же стекляшки.

Не попадаем ли мы в группу повышенного риска, если ориентируемся на очередных быстротечных кумиров? Да, хотя бы потому, что нарушаем одну из библейских заповедей.

Человек не может существовать без системы ценностей. Она есть даже у тех, которые отрицают ее наличие, просто она вовсе не обязательно гуманная, эта система. Человек не может существовать вне системы, он может быть ближе или дальше, или даже очень далеко, но не без системы. Сторонники свободной воли могут поспорить с Аристотелем, определившим человека как "политическое животное".

Угроза жизни ставит человека в условия т.н. экзистенциального выбора, и он тогда проявляет все свои качества - как лучшие, так и худшие. Это не самоцель, а такая "внутренняя перекличка" на предмет того, на чем наиболее ценном следует сосредоточить усилия для выживания.

То есть человек, получая информацию о смертях других людей, вне зависимости от того, что он с ней делает, внутренне становится более отчетливым, более эффективным. Здесь важный нюанс, потому что как социальное существо человек склонен механически приписывать собственные приоритеты остальным людям. И личный внутренний рост превращать в подобие политической программы.

Информация обо всем, что происходило на Майдане и на фронте, крайне важна для каждого человека лично. Но, повторюсь, из-за ее экзистенциальности такую информацию очень трудно использовать политикам для собственной выгоды и электоральных манипуляций. Поэтому они предпочитают ее вообще наружу не выпускать.

Это не отдельная украинская история: политические тайны, секреты, сроки давности для неудобных ситуаций существуют во всем мире. Но, как говорилось выше, высокий уровень секретности всего у всех - удел тоталитарных режимов или их бывших, не в меру напыщенных, колоний.

В украинском случае ситуация с сокрытием самых разных информаций начинает "подгорать" для всех политиков со всех сторон. Они соревнуются в том, кто расскажет самый убедительный нарратив, и обижаются, что это воспринимается обществом, как отвратительная клоунада. Как дети, честное слово.