Свое знаменитое стихотворение «Компас» Хорхе Луис Борхес начинает словами: «Мир — лишь наречье, на котором он, или оно со времени Адама, ведет свой длинный перечень, куда мы зачем-то включены…» Если отбросить типично борхесовское «зачем-то», нам откроется экзистенциальное кредо Германа Гессе: мир полон чудес и загадок, наиболее таинственной из которых является слово, язык, поэзия. Путь к языку сплетает перипетии не только индивидуальной биографии, но и контуры судеб народов, культур, цивилизаций. Немецкий философ Ханс Георг Гадамер однажды заметил, что «бытие, доступное пониманию, есть язык». И действительно, в языке и посредством языка мы приходим к высоким смыслам, сопричастность которым позволяет чудесным образом преодолеть откровенный сумбур и явственные несуразицы нашей повседневности. В том числе и, казалось бы, неразрешимые противоречия между Востоком и Западом, которым, если верить Киплингу, «не сойтись никогда» и конфликтом которых, по Хантингтону, определяется расклад сил на кровожадной геополитической арене современности.
Иное понимание Востока было предопределено у Германа Гессе, рожденного 2 июля 1877 года в швабском городке Кальве. Ведь его дедушка по матери Герман Гундерт был одним из известнейших специалистов по индийской культуре, автором перевода Библии на язык малаялам, а также составителем грамматики этого языка и малаялам-английского словаря. В Индии, в протестантской миссии в Малабаре, родилась мать Гессе, Мария Гундерт. Да и отец будущего писателя, уроженец Эстонии и бывший подданный Российской империи Иоганнес Гессе, длительное время находился там в качестве миссионера. Волею судеб отчий дом маленького Германа оказался перекрестком времен, культур и цивилизаций. «Не только одни родители вместе с учителями воспитывали меня, в этом участвовали также иные, более высокие, более сокровенные, более таинственные силы, в числе которых был бог Пан, стоявший за стеклом в шкафу моего дедушки, приняв обличье маленького танцующего индийского божка. К этому божеству присоединились другие, и они приняли на себя попечение о моих детских годах. Они до такой степени переполнили мое существо первозданными образами и мыслями страны Востока, что позднее я переживал каждую встречу с индийскими и китайскими мудрецами как свидание со знакомцами, как возврат в родной дом», — так Гессе вспоминает пережитое в блистательном эссе «Детство волшебника».
Страсть к письму и страсть к Востоку — на пересечении этих векторов формируется личность Германа Гессе. Благодаря его талантам в языке европейской культуры оживают буддистские притчи, индуистские легенды, предания даосов, а аромат Востока парадоксально вплетается в готическую вязь немецкого текста, придавая неповторимость его ауре. Восток явно или же незримо присутствует во всех известных произведениях писателя — «Сиддхартхе» (1922), «Степном волке» (1927), «Нарциссе и Гольдмунде» (1930), «Паломничестве в Страну Востока» (1932), не говоря уже об увенчанном Нобелевской премией по литературе и ставшем культовым романе «Игра в бисер» (1943).
Этот синтез различных традиций, столь органично представленный в текстах зрелого периода творчества Гессе, давался писателю совсем не просто, можно даже сказать, трагично. Еще в июне 1892 года пятнадцатилетний Герман совершает попытку самоубийства, после чего юношу на несколько месяцев помещают в лечебно-исправительное заведение для эпилептиков и слабоумных в Штеттине. Показательно, что во время этого первого и серьезного психологического кризиса он принимает судьбоносное решение «стать либо поэтом, либо вообще никем». Поскольку попытка уйти из жизни, «став никем», потерпела фиаско, Герману Гессе пришлось стать одним из крупнейших писателей и поэтов XX века.
Однако тень безумия периодически нависала над его жизнью и в дальнейшем. Так, в 1916 году серьезной формой шизофрении заболевает первая жена писателя, Мария Бернулли, которая, кстати, была старше Гессе на девять лет. На фоне военного лихолетья, травли за принципиальный пацифизм и тяжелой болезни младшего сына это приводит к нервному срыву самого Гессе, который был вынужден взять больше ста сеансов психоанализа у ученика Юнга, психиатра Йозефа Бернхарда Ланга, а впоследствии и у самого основателя аналитической психологии Карла Густава Юнга. С этого времени Гессе внимательно следит за психоаналитической литературой и часто ее рецензирует. Видимо, мистический и духовный ореол юнгианства ему импонировал, но главное спасение все же приходило в творчестве, в возможности, подобно Протею, исчерпывать различные образы реальности и проживать иные человеческие жизни, дабы воплотить в текстах драму собственной души.
«Поэтом можно только быть, а не стать», — позднее проницательно заметит Гессе в одном из своих рассказов. Действительно, поэтическая натура, понимание и виртуозное владение волшебством рифмованного слова — одна из характерных черт творческой манеры мастера. Поэт для Гессе — это не просто человек, умеющий создавать рифмованное кружево предложений. Поэт — это маг, самозабвенно открытый миру и своей открытостью созидающий беспечное волшебство чуда. Мера мироздания измеряется степенью подобного поэтического откровения, степенью открытости языка для изречения основных максим человеческого бытия. Подбирая единственно верные слова, поэт отвергает в своем откровении практически все, созданное ранее, заново созидая словом универсум.
Поэтому он постоянно балансирует на грани жизни и смерти, света и тьмы, радости и печали. «Смерть есть жизнь, и жизнь есть смерть, они сплелись навеки в безумной любовной схватке, и лишь в ней был последний итог, конечный смысл мира, и лишь из нее изливался свет, что озаряет сиянием любые несчастья, лишь из нее рождалась и тень, что омрачает любое блаженство и красоту. Но во мраке жарче пылает блаженство, и ярче светит любовь в этой ночи», — так в рассказе «Сон о флейте» Гессе передает мироощущение тех, кто постиг экстаз поэтического откровения.
Проникать взором в глубь слова, быть в слове и быть как слово — в этом трагичный и великий удел поэта. Уходить за пределы пространства и времени, прислушиваться к изначальному молчанию и изрекать его изначальность — вот где кроется красота поэтического призвания. Слово зовет человека в свою Тайну, сливаясь с ним и провозглашая судьбу, а судьба предстает как возвращение. Юноша встречает у реки старца, чтобы потом, старцем, вернуться к той же реке. Река жизни течет сквозь слово, а реки слов текут сквозь жизнь, предполагая того, кто окажется способным их изрекать. В рассказе Гессе «Поэт» Хань Фук и его учитель, Мастер Божественного Слова, по сути, одно лицо, одна сущность. Интуиция этого единения явлена в чувстве. «Он почувствовал, что никакие праздники, никакое веселье на этой земле никогда до конца не избавят его сердце от тоски и печали, что даже в кипящем водовороте жизни он так и останется чужаком, одиноким зрителем; он почувствовал, что лишь душа его, одна среди множества других, устроена так, что он обречен испытывать радость при виде земной красоты и глотать одновременно горечь чужбины». Одиночество — действительно роковая плата за возможность прожить тысячи жизней в творчестве и обрести символическое бессмертие, став частью потока мировой культуры.
«Очень важной частью существа моего я живу в будущем, а потому не имею надобности кончать мое жизнеописание сегодняшним днем, но волен преспокойно позволить ему продолжаться далее», — заметил Гессе в своем «Кратком жизнеописании». И действительно, жизнь его текстов и его героев продолжается по сей день. Поэтому дата смерти писателя, 9 августа 1962 года, так не похожа на точку.