Если б я только могла тогда знать, что все так закончится, я бы никогда не….
Но… обо всем по порядку. Когда в трубке раздался знакомый голос подруги, сообщившей о своем скором прибытии в отчий край и попросившей, между делом, остановиться у меня на несколько дней, я безоговорочно дала «добро». Конечно же, очень рада — принять, увидеть и поговорить. Тем более что со времени последней встречи с нею прошло ни много ни мало — лет эдак пять!
У каждого человека, полагаю, найдется не так уж много таких людей — верных и надежных, как скала, — настоящих друзей. На которых, как на трех китах, держится наше бытие и сознание.
Одним из таких «китов» как раз и была позвонившая мне из России подруга — в ранге не только лучшей, но и, что не менее важно, школьной, с которой, без преувеличения, связана большая часть моей сознательной жизни. И хотя она, украинка по происхождению, волею судеб давно уже поменяла свою малую родину в степном да угольном краю на жизнь в ближнем зарубежье — лесистом тульском краю на реке Оке, постоянная связь с ней не только не прерывалась все эти годы, но и служила мне мощной подпиткой и ярким примером житейской мудрости и практичности. Много чему меня научившей.
Подготовившись по всем правилам к приезду подруги, я ждала ее с распростертыми объятиями. Но, как это порою бывает, дала осечку в первый же день встречи, разминувшись с нею на вокзале. Встретившись на пороге моего дома, уже не я — хозяйка, а она — гость, широко улыбаясь, здоровалась, обнимая, доставая из сумки и вручая мне свои подарки. Так, ничего — отметила я про себя, хоть немного и раздалась, в общем, в отличной форме и… лучшей поре своей зрелости!
Приехала она по архиважному поводу — на очередную юбилейную встречу с бывшими выпускниками по политеху, на которые, включая и наши редкие школьные, она всегда находила и возможность, и время приехать, не пропустив, пожалуй, ни одной из них. И в этом был свой смысл! Ибо встреча с выпускниками — именно то, что черным по белому прописано в cводе мудрых психологических рецептов «Как прожить счастливую и достойную жизнь», составленном — в помощь нам, мирянам — англичанином Джексоном Брауном. И хотя моя подруга вряд ли сподобилась изучить эти полезные советы, она, обладая развитым чутьем, явно не относилась к тем, кто был врагом себе, упуская эти счастливые моменты жизни!
Приехала, как всегда, с запасом времени, чтобы и живых знакомых навестить, и о давно почивших родных не забыть. Программа — насыщенная, мне же досталась скромная роль принимающей хозяйки, создающей домашний уют!
Что я исправно и делала, однако с самого начала натыкаясь на досадные колючки в общении — ее по-житейски простые замечания — так, по ходу, ненавязчивые, как бы между делом, намеки-подсказки. И все это мне во благо, и все — уверенно непогрешимым тоном, не терпящим ни малейшего возражения.
Да, в ней всегда была эта чисто житейская сноровка, та практическая хватка, которую я высоко ценила и с которой вряд ли могла тягаться, принадлежа к лагерю отпетых романтиков.
Но чтобы такая самоуверенная напористость, этого я, честно говоря, не ожидала!
И моя естественная первая реакция — легкое замешательство, недоумение и другие смешанные чувства, которые не без усилия воли приходилось сдерживать, дабы не сорваться с цепи.
Началось все с малого, если только можно назвать малым ту ее вводную безапелляционную фразу, что она на строгой диете — «программа похудения» — и ничего «такого» кушать не изволит! «Таким», как я с ужасом осознала, оказалось буквально все, припасенное к ее приезду, — так, никаких особых разносолов: что-то наскоро приготовлено, что-то — для экономии времени — в полуфабрикатном виде дожидалось своего часа. Да так и не дождалось!
Ибо что бы я ни поставила или ни пыталась поставить на стол, за чем бы съестным ни тянулась моя рука в холодильник — пельмени, вареники, салаты или избитые окорочка — на все был дан категорический ответ: «Нет!» Этого они не едят, этого не пьют: чай, кофе, сахар и др. — один припев: «Да что ты, это же вредно»!
Полуфабрикаты — «ни за что на свете!», окорочка — «так они же отравлены инъекциями «в ножку»… И все это на «глубокой» теоретической основе — «это я читала, это слышала по телевизору». И попробуй-ка потягаться с такой железобетонной логикой всезнайства!
Последней каплей была ее убийственно-сакраментальная фраза на мою слабую попытку использовать по назначению мясной фарш: «его лучше выбросить — он осемененный»!!!, прозвучал неумолимый вердикт, и я сдалась, начав подавать по спецзаказу — лишь воду, соки да хлеб насущный…. Испытывая при этом жуткие угрызения совести от своего бессилия что-то изменить и как-то угодить. Она же, как ни в чем не бывало, тут же добавила с обезоруживающей улыбкой: «Вот приедешь ко мне, угощу тебя «настоящими» котлетами!»
Со сном та же канитель: вместо подушки — валик, вместо одеял — еще что-то и т.д. и т.п.
Это, так сказать, одна сторона медали, то, что сразу же выстроило стену между нами, поставив меня в коленопреклоненное положение «битой» карты, участи которой не позавидуешь!
Памятуя о том неприятном «диетическом» казусе с подругой, я, намедни отыскав у того же Брауна один весьма ценный афоризм, не только решительно ввела его в свой обиход, но и сделала его правилом своей жизни — раз и навсегда!
Звучит он до обидного просто: «НИКОГДА НЕ ГОВОРИ НИКОМУ О ТОМ, ЧТО ТЫ НА ДИЕТЕ (выд. автором)» Понимаете, никогда!
И дело здесь, скорее, вовсе не в том, что, как мне по-своему пытались пояснить эту мудрую формулу мои студенты: мол, «незачем другим знать о твоих проблемах со здоровьем», думается, «секрет» здесь в другом.
Светлой памяти академик
Н.Амосов, один из ярых адептов здорового образа жизни, помнится, словно предупреждая подобные психологические казусы, советовал нам, «зарвавшимся»… на время выходить из образа, забывая о своих прихотях и чудачествах, когда, например, находишься на вечеринке или же в гостях. Не возводя, таким образом, барьеров в общении и не ставя хозяев в неловкую, иногда патовую ситуацию. А если уж не можешь изменить себе и своим привычкам, то — отсюда следует логический вывод — сиди себе со своими оздоровительными программами дома и никуда не рыпайся! Нечего, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом ходить!
Ведь эти порою безо всякого «дурного» намека сказанные тобой слова: «Я пощусь» или же: «Я на диете» могут невольно привести наше общение с людьми на грань — не только сильно задеть, но и ранить самолюбие собеседника, который на фоне тебя, такого сильного и праведного, просто не может не почувствовать свою непростительную «слабость» и «второсортность» — он-то, простой грешный, вкушает пищу, как и прежде, не придерживаясь никаких таких установок и ограничений!
Все так просто, да! Но почему же об этом я как-то раньше не задумывалась? А «оно» возьми да и «выстрели», и весьма кстати, в самый что ни на есть пик Великого поста! Словно некое предупреждение сверху, своего рода прививка против всевозможных психологических недоразумений и размолвок.
Дальше — больше. Начала раскручиваться цепь ее мелкобытовых замечаний-советов — по поводу и без! Таких я насчитала за пять дней ее пребывания больше дюжины! «Здесь нужны часы, а там — зеркало, а оберег в прихожей и вовсе нужно перевесить», и недоуменный вопрос о телевизоре, которого не держим, и советы, советы, советы — как выжимать лимон, как накладывать румяна, как правильно пользоваться духами…
В общем, ложила она меня на лопатки спокойно, методично и последовательно. Явно дореализовывая свой неизрасходованный в домашнем натуральном хозяйстве потенциал — здесь, на моей территории и за мой счет! Показывая свое явное превосходство в этой бытийно-хозяйственной профсфере.
Я же, пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, старалась не только воздерживаться от резких выпадов-па на ее придирки, но и продолжала играть крайне минимизированную роль хотя и опростоволосившейся, но все же… хозяйки.
Когда же подруга, превосходя самую себя, посягнула на святое — сферу лингвистики и языка, сделав мне ряд серьезных втыков по поводу моего неправильного применения и знака равенства между словами-синонимами — «именины и день рождения», здесь я уже начала не только вовсю огрызаться, но и почувствовав себя на коне, не могла удержаться от соблазна проявить свою профпригодность и доказать свою правоту. Обращаясь повсеместно к живым примерам, словарям и литературным источникам. Но и это не помогло! «Журналисты тоже ошибаются», — невозмутимо-спокойным тоном изрекла она, профильный программист, своему «битому» визави, профессиональному филологу-журналисту.
Пройдя успешно две стадии — быт и язык, линия водораздела достигла своей кульминационной точки на идеологической платформе —попросту говоря, в отношении к своей родине — большой и малой. Старую как мир тему своей нескрываемой неприязни к Украине и всему, что с ней связано, она — без тени смущения — начала раскручивать во время нашего домашнего торжества, под сенью сада нашего детства — моего отчего дома, который был и для нее долгие годы по-своему родным.
Теперь же, пустив новые корни на славной тульской земле, в России, и непомерно возгордившись своим главным достижением, она в который раз принялась повторять избитое старое, что «никогда не любила, да и не за что любить» этот небольшой городок, в тени огней большого города, тот, где родилась и училась. Это уже было, прямо скажем, слишком! Меня тут же взорвало, и я сплеча взяла и рубанула, что… «презирающий свои корни и родину — это, как минимум, морально ущербный человек»! Не говоря уже о том, что бахвалиться этим — дурной тон! И не только!
Это не могло не зацепить, и дома мне была высказана обида по поводу моего резкого, критического тона. Но вряд ли что-то изменилось в ее стойкой, «железобетонной» позиции, для которой чувство такта было, скорее, чистой абстракцией. Ну, в самом деле, ведь не за праздничным же столом и не в доме молодой семьи, явно не разделяющей ее нелюбви к родному городу, взять да и начать, поддерживая «теплую беседу», вот так наглядно выпячивать свое презрительное фе к своему отчему краю!
И опять же. Давно зная о «великодержавной» склонности подруги к украинофобии, я, честно говоря, не ожидала такой гипертрофированной трансформации, того, что стало почти идеей фикс! Со всей неприкрытой наглядностью проявляющейся в ее редкие визиты на родину, которую она, однако, помнит, не забывает. Относясь, по меньшей мере, снисходительно-уничижительно к нашему «бедному» украинскому брату, малоросский дух которого явно недотягивает до их имперского величия…
К концу ее короткого пребывания я уже и совсем загрустила, поддавшись редкому для меня депрессивному чувству. Хотя, пылающая патриотическими чувствами — «за народ обидно!!! », я уже не сдерживала свой полемический пыл, втолковывая ей до обидного прописные истины — и о корнях, и о родине, которую, кстати, не выбирают. Как и наши родители, она нам послана свыше. И нам другого не дано, как только любить ее! Со всеми несуразицами и гримасами ее сегодняшнего дня. И со всей туманностью Андромеды дня завтрашнего…
И простившись с ней тепло на вокзале, с грустью глядя вслед уходящему поезду, я вдруг с горечью осознала, что… потеряла замечательную подругу детства. С которой так много было связано, так много пережито. И до обидного так тривиально и банально, из-за каких-то глупых мелочей — тех соринок в глазу, которые переросли в бревно. Оставив тяжелый осадок в нашем недолгом общении и… поставив его на грань!
Ибо то чувство, которое еще долго не покидало меня после ее отъезда, было сродни грубому сапогу, хорошо потоптавшемуся в моей открытой миру и людям душе…
Те же наши расхождения — в воспитании, характере и мироощущении, которые всегда были латентно присущи нам, как оказалось, за это время не только усугубились, но и достигли критической отметки. На уровне, так сказать, тонкой материи духа. И было бы все хорошо, как у великого Пушкина: «стихи и проза»... Если бы чуть-чуть не наоборот: тут не сошлись, а… разошлись.
И сейчас, отвечая время от времени на ее редкие поздравительные sms, я все еще пытаюсь удержать в своих руках эту последнюю и единственную — резко оборванную и едва звенящую струну. Зная, что только она может донести до меня слабые отзвуки нашего былого, некогда братского союза — нашей прекрасной дружбы!