"Ничего не останавливается и ничего не начинается. Просто так льется жизнь".
Так говорил вуйко Дезьо
Утро. Туман
Сегодня я проснулся поздно - суббота, выходной. Но прежде чем открыть глаза и встать с кровати, я решил, пользуясь своей приобретенной в последние годы метеозависимостью, определить, а какая же погода на дворе. Внимательно проанализировав самочувствие, я пришел к мнению, что за окном должно быть нечто аморфное - неуверенное и мутное. Уже подойдя к окну, убедился, что ощущения меня не подвели. Все пространство двора, улицы, детских площадок и кустов вокруг них было заполнено туманом, а отсутствие хоть какого-то дуновения ветра делало картину статической. Создавалось впечатление, что так было всегда, а солнце, небо, тучи и птицы в небе - это лишь сны неизвестной жизни. Ко всему прибавлялось то, что нигде не было видно ни одной живой души, и даже бодрые утром псы и коты куда-то завеялись. Доминирующим обстоятельством окружающей среды был туман. Чтобы совершенно не сбиться с мысли, навеянной этой картиной, открыл окно. Своей цели я достиг: знакомые звуки дороги за домами вернули мне способность оставаться в обычном комплексе фиксированных действий утра. "Надо приготовить кофе", - еще успел подумать я. Но туман так просто не сдавался. Уступив акустическим аргументам города, он мгновенно ввел меня в игру запахов. А туман - непревзойденный игрок в сфере обонятельных импровизаций: он на каждую капельку влаги нанизывает такие ноты запахов (как ароматов, так и смрада), что очень легко может тебя ими защекотать и завести в самые невероятные ассоциативные ряды. Вот и сейчас, как только я открыл окно, меня сразу коснулся запах едва уловимой угольной гари, хотя в окружающих домах уже давно нет печей и дров, а не то что угля.
Я тотчас попал в обонятельный плен влажного воздуха. Он, словно невесомой громадной подушкой, накрыл меня, и я невольно закрыл глаза, хотя и понял, что погружаюсь в игру тумана. Пока я логикой систем отопления наших домов хотел одолеть мираж угольной гари, непреодолимо, выразительно и неопровержимо появился горький запах торфа, и я капитулировал. Этот запах мгновенно перенес меня в Полесье, в село к бабе Палажке. А чтобы я не пытался открыть глаза и развеять миражи запахов детства - как точно туман угадал! - он швырнул в меня горсть запахов прелой мокрой соломы. Теперь место моего пребывания точно локализовалось: я был около бабиной хаты, за хлевом, среди голых кустов сирени. Самое интересное было то, что я никогда не был в селе в такое позднее осеннее время и не видел сирень голой, без листьев, с мокрыми ветвями, "мертвой". Я запаниковал, поскольку до сих пор думал, что миражи сознания и кошмары - это лишь удивительное объединение и воспроизведение того, что когда-то пережил. Теперь туман начал со мной создавать мое новое прошлое, проникнув в сознание через запахи, которые сами по себе не имеют каких-то присущих им четко определенных координат пространства, а поэтому могут доставлять тебя в любое время и место действия.
От неизвестного путешествия по ассоциативным тропам без знания способов возвращения назад меня спасла сигнализация на машине в соседнем дворе. Она резко разорвала статику тумана, и хрупкая равновесная картина влажного утра мгновенно распалась. Мне даже показалось, что блеснуло солнце, хотя я знал, что это отблеск фар сигнальных огней машины, которая так своевременно "запела".
Я закрыл окно и лишь тогда весело, победно улыбнулся туману: дескать, знаю я тебя. В детстве, во времена, когда ездил к бабе в село, я даже показал бы ему язык. Теперь же я солидно потер кончик носа и расправил плечи. В спине хрустнули позвонки, и в то же мгновение ко мне из кухни донесся запах подгоревшего сбежавшего кофе, - жена около плиты тоже засмотрелась на туман.
И я тут же капитулировал: туман намекнул мне, что от него достаточно спрятаться за закрытым окном, и в подтверждение направил на меня запах сбежавшего на плите кофе, приправленного тоненькой интонацией корицы. И хотя я когда-то писал, что туманы - это "белые флаги" капитуляции осени, сегодня "белый флаг" перед туманом выбросил я...
День. Так льется жизнь
Жена взяла две последние сумки с вещами, которые решила забрать с собой, и вынесла их на крыльцо, - дальше уже хлопцы отнесут к машине. Она снова вернулась в комнату и в последний раз осмотрела шкафы, кровати, коврики, не забыла ли чего-нибудь случайно. Все это оставалось на усмотрение новым хозяевам. Она пошла к двери, но вдруг остановилась, подошла к пианино, открыла крышку и сыграла несколько аккордов Salut Джо Дассена. Затем, так же внезапно, остановилась и, не опустив крышки пианино, быстро вышла из дома. Уже не ее дома.
Мы ехали через Таращанский лес, и я вспоминал, сколько же этих поездок было за последние годы - раз в неделю обязательно. Сначала мы ездили к отцу и маме. Потом - к маме. Ежегодно мы приезжали в село на все праздники. И отдельно, как ритуал, дважды в год приезжали закладывать и собирать картофель. В последний год картофель уже не закладывали. Потом маму забрали к себе в город. Потом...
Теперь мы перевозим книги и вещи, которые определила жена. Что касается дома, то мама обо всем договорилась еще при жизни, мы только исполнили ее волю. Она понимала, что сюда мы не переедем, поэтому подготовила решение и позаботилась обо всем заранее.
Я смотрю на осенний прозрачный лес, вспоминаю его в разные времена года, как ездили по этой дороге на Новый год, Рождество, Пасху, дни рождения... Вспоминаю родителей жены, представляю себе, как они строили дом, вошли в него, строили вокруг домашнего гнезда планы и воплощали их. Мне становится грустно, но нет горечи, поскольку, опять же, мама все предусмотрела: дом, сад, огород - все будет иметь свое новое продолжение в заботливых руках. Главный бухгалтер по профессии, мама все хорошо просчитала - и будничные обстоятельства жизни также. Она знала цену людям и делам...
Я знаю, что вокруг колодца весной зацветут яблони, и что будут они ухоженные; что дом улыбнется нам, когда мы наведаемся в него в другой раз, уже в гости. Все еще будет. Но сейчас у меня в голове не стихает мелодия Salut.
Интересно, почему жена выбрала именно ее? И, подозреваю, ничего она не выбирала, - это было просто обычное для нее движение, мелодия, которую играла чаще всего, а не прощание. И жену об этом я не буду спрашивать: ничего не останавливается и ничего не начинается, - просто так льется жизнь.
Вечер. Время меланхолии
Когда заходит солнце, наступает время меланхолии.
Горизонт при земле становится розовым, тучи - багряными, а небо - зеленым. Деревья на его фоне кажутся черными, а искусственная подсветка овощного магазина делает остатки листвы катальпы зловещими.
Все становится относительным. Стереотипы размываются, - и тогда приходит время испытаний стойкости собственного мировоззрения. Ты пытаешься вспомнить образы утреннего города, но они кажутся не эпизодами собственной жизни, а какими-то навеянными миражами.
Это нам только кажется, что отдельно существует жизнь, и мы находимся в ее правилах и законах. Что отдельно есть мы, и отдельно - она.
В действительности же мы приходим в этот мир и начинаем строить собственную его модель-отображение. Для координации в той модели мы пользуемся сначала родственными и общественными стереотипами, которые самостоятельно интерпретируем, а затем начинаем дополнять по собственному усмотрению. Вектором, указывающим нам направление нашего поиска, является минимизация невроза. Это - замысел относительно человека: если направление выбрано неправильно, и невротизация увеличивается, то мы либо умрем от болезней, либо погибнем наглой смертью, уничтожив друг друга.
Так формируется самосогласованная модель-отображение мира. Она является продуктом нашего личного творения, а не какой-то "отдельной" жизнью. Это именно она закрепляется в последующих родственных и общественных стереотипах, которые перейдут в модель-отображение будущего.
Поэтому, когда в нашу жизнь вмешивается кто-то посторонний и начинает пугать или невротизировать, не надо допускать его в собственное миросоздание. Пугать можно только самого себя в момент интерпретации и поиска, и то недолго. Это касается и собственного поведения. Оно становится содержательным, лишь воплощаясь в добрые дела, когда мы сами никого не невротизируем, а наоборот, успокаиваем и утешаем.
Мир радушно принимает нас, мы должны только правильно строить его модель-отображение и не позволять злобе и ненависти искажать его смыслы.
Подсветка в овощном магазине мигнула и изменила цвет. Листья катальпы с темно-коричневого превратились в оливковые, и среди него выразительно заметными стали бурые бусинки с семенами. Они напомнили другую вечернюю пору, когда деревья были покрыты буйным цветом, за которым невозможно было разглядеть хоть какие-то листья.
Ночь. Ветер
Ближе к полночи подул сильный ветер. Загудели дымовые и водосточные трубы. Сначала даже показалось, что это в церкви над озером отозвались колокола. Тени почти голых деревьев стали двигаться. Ветви березы, формировавшие их, качались вдоль дороги, тополя - вдоль и поперек, а ветки и остатки листьев вербы мутили всю картину.
Мимо окна пролетел грязный целлофановый пакет, - я еще подумал, что это птица. Но птицы, собаки и коты спрятались заранее, поскольку еще со вчерашнего дня их нигде не было видно.
По дороге протащило большой кусок бумаги - очевидно, от рекламного билборда. Он зацепился за голый куст розы, а новый порыв ветра изодрал его пополам. Тучи на небе устроили гигантский планетарий. Они то застилали плотно весь ночной небосклон, то кое-где расступались, и тогда через эти дырки были видны обрывки созвездий или отдельные звезды. Небо в тусклой подсветке города казалось грязной лужей, по которой двигались клочья каких-то студенистых образований циклопических размеров.
Влажный еще с вечера флаг, висевший на магазине, затрепетал так громко и выразительно, что хлопки его полотнища было слышно через плотно закрытые окна даже через дорогу. Кусок бляхи на крыше соседнего дома затарахтел, как когда-то в детстве тарахтели пустые алюминиевые бидоны в машине возле молочного магазина. Свет мигнул раз, второй и погас. Мокрые ветви деревьев где-то закоротили электрические провода. В окнах соседнего дома закачались тени людей от зажженных свечей.
Одиночные прохожие возникали неожиданно, и это напоминало какое-то апокалипсическое зрелище: словно наклоненные памятники двигались в неизвестном направлении. Тьма сделала удивительно выразительными звуки осенней ветряной ночи. Они то затихали, то нашествием приближались и уносились прочь. Шорох опавшей листвы, треск ветвей, грохот железа, скрип деревьев, гудение электрических проводов, стон крыш и чердаков поглотили присущие городу звуки, подавили их.
Это нашествие непривычных шумов ошеломило сознание, а тьма, обступив меня, парализовала волю. Клапан вытяжки над плитой, стучавший, как метроном, начал своим стуком отсчет странствий в пространство измененной реальности. К нему присоединился шум дождя, который только что ударил в оконное стекло и затарахтел по крыше. Какое-то черное неизвестное и тревожное море неизведанных ощущений качало все вокруг, а воронка ветра неумолимо затягивала меня в бездну акустических миражей дорационального сознания. Полнейшая непредсказуемость действий дезориентировала абсолютно. Я дотронулся к стеклу окна - холодное ли оно? И ничего не почувствовал.
Вдруг опять, как кнутом, хлестануло полотнище флага, и этот звук вернул меня в действительность, - я на кухне у себя дома.
Пришлось открыть кран и пустить воду, чтобы вернуть себя в комплекс фиксированных действий будничной бессонной ночи.
Вода в кране была. И я снова знал, что делать дальше. Спички лежали на полочке, свечи - в шкатулке. Наконец привычно загремела водосточная труба, мощный монотонный шум дождя похоронил все звуки ночного ветра, - так поток ливня вбирает в себя все лужи, струи и ручейки.
Я зажег свечу, но не понес ее в комнату, а поставил на окно. Может, она будет полезной путникам, укажет им путь и напомнит о том, что их ждут.
Я свічу запалю
і поставлю її на вікні.
І чекатиму на гостей,
хоча зустрічі й не призначав.
Гострі тіні тремтять
на устеленій снами стіні.
Може, гості вони, може - сни,
а може - свіча.