Автомат Калашникова. В будущем году исполнится пятьдесят лет с того дня, как опытный экземпляр автоматического стрелкового оружия, получивший такое название, был представлен государственной комиссии и принят на вооружение Советской Армии. За эти без малого полвека автомат завоевал поистине мировую славу, неизменно удерживая первенство среди образцов оружия лучших зарубежных фирм, а его создатель - Михаил Тимофеевич Калашников - стал при жизни человеком-легендой. Его имя сияет звездой первой величины в созвездии таких выдающихся ученых и конструкторов, как
С. П. Королев, И. В. Курчатов, А.Н. Туполев. Он удостоен самых высоких наград и почестей, какие только существовали в бывшем СССР, став дважды Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской и Государственной премий, доктором технических наук, депутатом Верховного Совета СССР, членом ЦК КПСС.
Однако в сиянии славы Калашникова все эти годы оставались незаметными имена и фамилии тех людей, благодаря помощи и поддержке которых Михаил Тимофеевич состоялся как оружейный конструктор, а разработанный им в 1946 году автомат, спустя год, получил путевку в жизнь. По известным, наверное, одному лишь ему причинам прославленный автор распространенного во всем мире автомата ни в книге своих воспоминаний, ни в многочисленных интервью, опубликованных в прессе и прозвучавших по телевидению и радио, ни в дни широко отмечавшихся в стране его юбилеев (кстати, в 1994 году в Ижевске отпраздновали 75-летие со дня рождения М. Калашникова с вручением ему генеральских погон от Президента России. - В.В.) ни разу не упомянул своих учителей и коллег, с которыми он работал над созданием автомата. А ведь эти люди жили и трудились с ним рядом - на научно-исследовательском полигоне стрелкового и минометного вооружения Главного артиллерийского управления Вооруженных Сил в Голутвино, что под Москвой. У них, обладавших солидным запасом инженерных знаний и практического опыта, он перенимал премудрости профессии оружейника, соединяя их с талантом самородка, народного умельца, который был заложен в нем природой.
Об одном из таких людей, сыгравших важную (если не сказать решающую) роль в судьбе Михаила Калашникова и прославившего его на весь мир детища, я и хочу рассказать. Это Василий Федорович Лютый - человек интересной и трагической судьбы. Судьбы, как в капле воды отразившей эпоху, в которую он жил.
Р одился Василий Лютый в
1918 году в станице Усть-Лабинской на Кубани. С происхождением ему повезло, если учесть особую любовь устанавливавшейся как раз в ту пору советской власти к выходцам из пролетариата, к числу которых относились и его родители: отец был рабочим строителем, мать - швеей. Правда, отца своего мальчонке узнать не довелось: в январе 1918 года член Усть-Лабинского ревкома Федор Филиппович Лютый был схвачен белыми и с вырезанной на спине звездой заживо погребен на глазах станичников. Дядя Василия В. Ф. Коломийцев - родной брат его матери был известным на Кубани комиссаром-большевиком, сподвижником знаменитого Ивана Кочубея. Вместе со своим боевым товарищем он попал в плен к белым и был повешен на площади в городе Святой Крест (ныне печально известный Буденновск).
Понятно, что сын и племянник погибших героев гражданской войны Василий Лютый рос и воспитывался в пролетарском духе. В 1932 году он окончил семилетку. Поступил в фабзавуч Северо-Кавказской железной дороги в г. Краснодаре, после закрытия которого в 1933 году стал студентом Ростовского индустриального техникума. Учился отлично. Был секретарем комсомольской организации техникума. Пережил раскулачивание крестьян своей родной станицы и коллективизацию, голод 1932-1933 гг. Все эти драматические события, искалечившие судьбы многих его земляков, лишившие некоторых из них жизни, заставили пятнадцатилетнего паренька по-иному взглянуть на жизнь.
«Уже тогда сознание мое начало раздваиваться, хотя существенных изменений во взглядах на политику партии не произошло... Особенно остро я воспринимал несправедливость по отношению к моим землякам со стороны тех, кто олицетворял в нашей станице советскую власть, - в основном приезжих коммунистов», - писал Лютый в своих автобиографических заметках.
Обостренное чувство справедливости, пытливый аналитический ум позволили Василию еще в ранней юности сделать для себя нравственный выбор и обрести тот духовный стержень, который дает право человеку называться личностью. Правда, в 1937-1938 гг., когда полным ходом закрутились страшные жернова сталинской репрессионной машины, эти черты характера Василия - слушателя Артиллерийской академии, каковым он стал к тому времени, едва не сделали его самого добычей людоловов из НКВД.
На одном из комсомольских собраний академии, на котором «прорабатывали» группу слушателей - ни в чем не повинных товарищей Василия, - Лютый одним из немногих выступил в их защиту. В результате он сам оказался в числе «неблагонадежных». Его судьба решалась на заседании партийного бюро академии, и только безупречная биография и отличная успеваемость помогли ему избежать участи репрессированных товарищей. Тогда Василий отделался, как говорится, легким испугом, пройдя «чистилище» партбюро. Но на его глазах продолжали совершаться вопиющие факты несправедливости: за чтение «недозволенной» литературы, «крамольные» высказывания по поводу творящихся произвола и беззакония бесследно исчезали не только его однокашники.
«После всех этих событий, - вспоминает Лютый, - я перестал быть активным комсомольцем, проникся скепсисом в отношение «любимых вождей»...
Весной 1941 года Василий Лютый окончил Артиллерийскую академию. Выпускался вместе с сыном Сталина Яковом Джугашвили. 5 мая присутствовал на торжественном приеме выпускников военных академий в Кремле, где впервые вблизи увидел «отца народов». Однако не поздравления вождя и пышный прием остались в памяти молодого офицера. Гораздо большее впечатление на него произвело то, с каким подобострастием известные всей стране руководители обращались к Сталину, как восхваляли его мудрость и величие. Василия поражало и коробило лицемерие сильных мира сего.
Даже тот торжественный прием в Кремле не для всех его участников закончился благополучно. Буквально на следующий же день по Артиллерийской академии разнеслась неприятная весть: ее начальник генерал-полковник А. Сивков отстранен от должности и направлен служить на Урал за то, что на кремлевском приеме позволил в чем-то возразить вождю. (Во время войны генерал Сивков погиб на Кубани.)
Вот с такими болезненными зарубками в душе и памяти начал лейтенант Василий Лютый свою офицерскую службу. Начал он ее 16 мая 1941 года инженером-испытателем Научно-исследовательского полигона стрелкового и минометного вооружения ГАУ Красной Армии, а через неделю грянула война.
Полигон, где служил Василий, был центральным научным учреждением, через которое проходила вся новейшая техника, разрабатывавшаяся для вооружения армии. Здесь не покладая рук трудились опытнейшие специалисты. Они окончательно оценивали образцы вооружения: закрывали неудачные разработки, рекомендовали выполнение тех или иных доработок и принятие выдержавших испытание образцов на вооружение. Кроме того, здесь занимались исследованиями в области автоматического оружия, конструкторской работой и составлением руководств службы по образцам нового вооружения для войск.
Положение с разработками и наличием автоматического стрелкового оружия в то время было плачевным вопреки тому, что писали в своих мемуарах, вышедших после войны, советские маршалы и генералы. Например, автоматы ППШ начали поступать в войска только в конце 1941 года. Автоматических винтовок было очень мало, да и надежность их (в частности, СВТ) была низкой. Станковых пулеметов в тот период советская оружейная промышленность почти не выпускала, поскольку новый ДС образца 1939 года был снят с вооружения из-за ненадежности при стрельбе и низкой прочности, а старый «Максим» образца 1910 года пришлось почти заново запускать в производство. Противотанковых ружей в армии не было совсем. Преступным решением выдвиженца Сталина маршала Кулика и его окружения разработка противотанкового ружья перед войной была прекращена. Ведь ПТР - это средство оборонительное, а войну планировалось вести мощными наступательными ударами на чужой территории. Какие еще тут могли быть оборонительные средства!?
Чтобы исправить ставшее очевидным в первые дни войны катастрофическое положение и дать фронту позарез необходимые автоматы, пулеметы, винтовки, противотанковые ружья и гранаты, весь персонал полигона - от начальника до рядового слесаря - трудился почти не смыкая глаз.
В 1943 году Лютый уже в качестве руководителя проекта разработал простой и надежный пулемет под малогабаритный патрон с ленточным питанием, получивший индекс ЛАД. Пулемет Лютого выдержал государственные полигонные испытания и был рекомендован для принятия на вооружение армии. Впоследствии он был широко распространен в партизанских формированиях.
Позднее Лютый участвовал как соразработчик и испытатель в создании двух противотанковых ружей ПТРД и ПТРС калибром 14,5 мм. Параллельно его подключили к проекту создания нового станкового пулемета взамен устаревшего и тяжелого старика «Максима». За ходом работ по осуществлению этого проекта, которые начались еще в 1942 году, периодически следил Верховный Главнокомандующий.
За основу для разработки конструкции пулемета Лютый принял систему Горюновых, и в течение года его группой при активной поддержке Главного артиллерийского управления был создан станковый пулемет СГ-43, который в ту пору представлял собой большое достижение инженерно-конструкторской мысли. А потом был 3-й Украинский фронт, где с января по апрель 1943 года Лютый руководил боевыми испытаниями пулемета в ходе Днепропетровско-Одесской наступательной операции. За эту работу был удостоен боевого ордена, а также награжден крупной денежной премией.
Остаток 1943 года и весь 1944 год Лютый руководил на родном полигоне работой по созданию нового автомата и других систем вооружения пехоты. А в начале победного 1945 года был назначен заместителем председателя Государственной комиссии по войсковым испытаниям систем вооружения в Средней Азии.
За время войны оружейный конструктор Лютый выполнил самостоятельно более десятка научно-исследовательских работ. Большая часть его исследований легла в основу разработки новых образцов оружия, с которыми наши бойцы добывали победу в самой жестокой и кровопролитной из известных в истории человечества войн.
Офицерское становление Василия Лютого пришлось на суровую пору военного лихолетья. В год окончания войны капитану
В. Лютому исполнилось всего 27 лет. Он был молод, умен, талантлив, быстро сходился с людьми. Может быть, потому так легко нашел он общий язык с прикомандированным в 1945 году к его испытательному подразделению старшим сержантом Калашниковым. Михаил был всего на год младше него, воевал в танковых войсках, был ранен и до назначения на испытательный полигон в Голутвино работал на кафедре вооружения МАИ, эвакуированного в Алма-Ату. Вот как вспоминает В. Лютый о начальном периоде их знакомства: «М. Т. Калашников до прихода в мое подразделение работал в Алма-Ате в паре с оружейником А. И. Казаховым. Они занимались созданием автоматов и пулеметов, образцы которых присылались для испытаний на Научно-исследовательский полигон ГАУ в Голутвино. Однако эти образцы даже не подвергались испытаниям стрельбой, поскольку это были очень примитивные разработки. Поэтому, вопреки тому, что пишет и рассказывает о себе М.Т. Калашников в газетах и журналах, ответственно заявляю, что во время работы в Казахстане он ничего путного не создал.
Михаил Тимофеевич - очень талантливый человек, самородок из породы тех, о которых говорят: «На что ни посмотрит, то и сделает». Но по уровню общеобразовательной подготовки (до войны окончил 7 классов), практическим знаниям и опыту он, конечно, не мог сравниться с конструкторами-профессионалами, вооружавшими армию...»
Что ж, может, это звучит слишком резко и откровенно, нарушая в нашем сознании привычное представление о выдающемся конструкторе-оружейнике. Но тут, как говорится, из песни слов не выкинешь. Ведь кому, как не бывшему начальнику, лучше всего известны сильные и слабые стороны своего подчиненного. Но вернемся ровно на полвека назад, в год 1946-й, когда никому не известный, но невероятно плодовитый и трудолюбивый Михаил Калашников, перейдя на работу в КВ полигона ГАУ, приступил к разработке нового автомата.
Близились испытания опытного образца, и Михаил Тимофеевич частенько забегал вечерами на квартиру своего бывшего начальника, с которым, кстати, у него завязалась прочная дружба, чтобы поделиться своими радостями и сомнениями, выслушать толковый совет.
И вот, наконец, наступил знаменательный для М. Т. Калашникова день, когда инженер-испытатель из подразделения
В. Ф. Лютого У. И. Пчелинцев «проэкзаменовал» его детище. После испытаний был составлен подробный отчет, вывод которого звучал как суровый приговор: «Система несовершенна и доработке не подлежит»...
Действительно, как говорят оружейники, машина оказалась сырой и безнадежной.
Калашников остро переживал неудачу, но интуиция ему подсказывала, что «провалившийся» во время испытаний автомат гораздо лучше всех созданных до этого образцов. Надо только устранить недостатки в конструкции - и машина пойдет в серию. Вот только с чего начать? Тут без помощи опытного инженера не обойтись. И Калашников обратился с просьбой помочь ему в доработке автомата к Лютому.
Из воспоминаний В. Ф. Лютого: «Неудачные испытания автомата я переживал вместе с Михаилом, ведь мы были в дружеских отношениях. Поэтому, когда он попросил меня как начальника испытательного подразделения посмотреть автомат и отчет Пчелинцева, чтобы наметить программу доработки, я, конечно, согласился. Словом, фактически я взял дальнейшее дело в свои руки, благо, необходимые для этого знания и опыт у меня были.
Изучив скрупулезно отчет испытаний, пришел к выводу, что конструкцию надо чуть ли не переделывать заново, поскольку, по моим подсчетам, в нее требовалось внести 18 доработок различной сложности. Сказал об этом Михаилу и разъяснил, что, а главное, как надо переделать в автомате. С учетом своих замечаний я изменил в отчете вывод Пчелинцева и рекомендовал автомат к доработке. Позднее участие в совершенствовании автомата принял мой давний товарищ, знающий и опытный инженер Владимир Дейкин, с которым мы вместе создавали пулемет ЛАД. Он внес еще несколько ценных предложений. Так втроем мы и проработали до 1947 года, когда был наконец изготовлен опытный образец доработанного автомата. Надо сказать, что Михаил Тимофеевич очень внимательно прислушался к нашим инженерным рекомендациям и с присущими ему трудолюбием и мастерством отлично выполнил конструкторскую часть работы. Я сам испытывал новый образец оружия, и с самого начала испытаний автомат выдержал все требования, показав невиданную надежность и прочность. Я написал отчет с рекомендацией принять автомат на вооружение Советской Армии. Так наши Вооруженные Силы получили АК-47, который и спустя десятилетия не устарел, ибо в него мы вложили все лучшее и новое, что было в то время в оружейной технике...»
... Опытный образец автомата надо было везти в Москву представлять государственной комиссии.
Собрались вдвоем - Лютый и Калашников. Их сопровождал дюжий вооруженный солдат, несший тщательно упакованный в специальный чехол опытный образец АК-47, который, понятно, тогда был страшно засекречен.
Однако, прежде чем друзья добрались до столицы, с ними произошел курьезный случай, последствия которого могли бы быть плачевными для обоих.
Поезд на Москву со станции Голутвино отправлялся ночью. Чтобы скоротать время, друзья зашли в привокзальный ресторан. Понятно, взяли с собой и солдата, охранявшего суперсекретный автомат. В ресторане поужинали, приняв по привычке фронтовые сто граммов. Угостили и сопровождающего.
Когда подошел поезд, все трое сели в вагон и только тут у кого-то сорвался вопрос: «А где же автомат?»
Автомата в купе не оказалось. Мгновенно протрезвев, опрометью бросились в ресторан и лишь там вздохнули с облегчением: чехол с секретным оружием был на месте...
Из Москвы Калашников и Лютый вернулись победителями. Автомат приняли на вооружение, а участвовавший в его создании триумвират - Лютый, Калашников и Дейкин - был выдвинут на присуждение Сталинской премии.
Однако жизнь распорядилась иначе. Когда вождю подали списки будущих лауреатов премии, носящей его имя, он, дойдя до фамилий оружейников, спросил: «Кто такие?»
- Лютый и Дейкин - инженеры, товарищ Сталин, а Калашников - конструктор, народный умелец, - последовал ответ.
- Вот ему мы и дадим премию. Инженеры у нас свое получат... - и вождь собственноручно вычеркнул фамилии Лютого и Дейкина из списка.
Неизвестно, что подразумевал Сталин, произнося эту фразу. Но Калашников за автомат действительно получил премию да еще и золотую звезду Героя Социалистического Труда, а Лютый, спустя четыре года, - двадцать пять лет лагерей с поражением в правах на пять лет, лишением воинского звания и правительственных наград и конфискацией имущества (впрочем, последний пункт приговора был отменен ввиду того, что конфисковывать было нечего). За что? Да ни за что, как это случалось со многими людьми в то время.
Из воспоминаний В.Ф.Лютого: «В 1947 году в звании инженер-майора по настоянию врачей (от стрельбы потерял слух на 80%) я был переведен на штабную работу - ученым секретарем полигона. Но эта высокая должность меня не привлекала. Хотелось заниматься научными исследованиями, и я принял предложение своего бывшего учителя академика А.А.Благонравова, перейдя в
1948 г. старшим научным сотрудником в академический научно-исследовательский институт в Москву. Институт к тому времени существовал всего лишь год, и поэтому в нем было немало случайных людей - офицеров и генералов, не обладавших глубокими знаниями и опытом научной работы. Одним из таких «ученых» был начальник 5-го отдела, куда я был назначен, - генерал-майор М.Ф.Горяинов. В 1932 г. он окончил Артакадемию и служил в НКВД начальником технического управления. Во время войны стал референтом Берии по вооружению, получил генеральское звание. После войны его назначили начальником пограничного училища, но за промахи в работе сняли с должности и уволили из МГБ. Благодаря старым связям этот человек устроился «ученым» в недавно сформированный институт. По случаю и без случая Горяинов всех (особенно стариков-генералов, побывавших на Лубянке не по одному разу) запугивал Лаврентием Павловичем.
У меня с начальником отдела возник конфликт из-за того, что он, не уведомив меня, закрыл очень важную тему исследований, разработкой которой я занимался, а средства перевел на свою дорогостоящую и бесполезную (это подтвердило время) работу. После нескольких резких разговоров с «шефом», в ходе которых я, чувствуя поддержку товарищей из ГАУ и начальника политотдела института, пытался восстановить справедливость, Горяинов предупредил: «Я бы тебе, Василий, посоветовал быть покладистее, а то как бы ненароком тебя жареный петух не клюнул...» Я понимал, на что он намекает, но уступать не стал, считая, что мое прошлое не дает ни малейших шансов обвинить меня в чем-либо. Однако каким же я был наивным!..»
В предрассветный час 17 апреля 1951 года во двор дома N19 по улице Горького в Москве, где снимала квартиру чета Лютых с четырехлетним сыном, въехал «черный ворон». Арест Василия Федоровича происходил по отработанному сценарию, описанному много раз: бесцеремонное вламывание в квартиру, обыск, переворачивающий все вверх дном, отрывистая, как лай, команда: «Собирайтесь, вы арестованы!» и прощальные слова уводимого под конвоем, обращенные к испуганной жене с малым ребенком на руках: «Не волнуйся, я скоро вернусь. Это недоразумение...»
На Лубянке, куда доставили Лютого, ему предъявили обвинение сразу по нескольким пунктам печально известной 58-й статьи: подготовка теракта против руководителей партии и правительства, антисоветская пропаганда и участие в контрреволюционной группе. Не так уж трудно было догадаться, по чьему ходатайству были сфабрикованы эти тяжкие обвинения.
Пять месяцев следователь усердно выбивал у Лютого показания методами, которые тоже сейчас хорошо известны: побои, угрозы арестовать семью, непрерывные многочасовые допросы, лишение пищи и сна. Но арестованный не давал показаний, которые «тянули» бы на смертный приговор. Наконец, по совету сокамерника по Бутырской тюрьме журналиста «Красной звезды» А.Петрова, который маялся здесь уже год и девять месяцев «за шпионаж», Василий Федорович стал сочинять по подсказке следователя и подписывать протоколы показаний, изобличающие его в антисоветской пропаганде в мирное время, что предусматривало 10 лет заключения. В его положении это был лучший вариант.
Однажды арестованного вызвали на очередной допрос и повели в подвальное помещение. Там, в кабинете с коврами за столом сидел заместитель Берии генерал-лейтенант МГБ Гоглидзе, которого позже тоже постигла участь его кровавого шефа. По бокам стояли десятка полтора его приближенных.
Гоглидзе сразу начал орать на арестованного, доводя себя до исступления. Утверждал, что Лютый - террорист и участник троцкистской организации. Когда тот попытался возразить, генерал выскочил из-за стола и, подбежав вплотную, закричал: «Ты, подлец, у меня тут (указал на пол) сейчас под палками заговоришь!..»
Василий Федорович, которого накануне этого допроса сильно били и морили несколько суток без сна, потерял контроль над собой. Угроза избиения палками переполнила чашу терпения, и он в гневе поднял руку, но в ту же секунду получил сильный удар по голове и потерял сознание.
Пришел в себя уже под утро в какой-то комнате на полу. Болела голова, ломило все тело, от слабости дрожали колени. Но несмотря на это, он все же победил: через несколько дней ему дали подписать постановление о снятии обвинения по расстрельным пунктам 58-й статьи, и дело по обвинению Лютого В.Ф. в антисоветской пропаганде было передано в военный трибунал.
Военный трибунал Московского военного округа слушал дело Лютого в помещении на Арбате при закрытых дверях. Председательствующий на суде полковник юстиции Александров с первых же минут применил методы сталинского обер-палача Вышинского, который прославился тем, что, впадая в истерику, кричал на подсудимых, всячески их оскорблял, оказывая психологическое давление.
- Почему вы подписали протоколы допросов, подсудимый, если не признаете себя виновным? - грозно вопрошал Александров, обрушив предварительно поток оскорблений и угроз, который являл собой один из образчиков риторики служителей сталинской Фемиды.
- Потому что у меня не было другого выхода.
- Вы хотите сказать, что вас вынуждали давать показания?!
- Именно так. Если вы мне не верите, побывайте в Бутырской тюрьме, где на допросах льется кровь...
- Хватит, подсудимый! Вы оскорбили суд. Я откладываю слушание дела и передаю его на доследование.
Можно лишь догадываться, сколько еще страданий и унижений перенес Василий Лютый в «Бутырке» за тот месяц, в течение которого проводилось пресловутое доследование. Бериевские палачи все-таки добились своего, подведя показания обвиняемого под статью 58-10, часть 2-я. Повторный суд определил Лютому меру наказания - 25 лет исправительно-трудовых лагерей. Позже, рассмотрев жалобу подсудимого, коллегия военного трибунала МВО «скостила» срок, вынеся вердикт: 10 лет лишения свободы в ИТЛ без поражения в правах.
Из десяти лет Василий Федорович провел в неволе четыре. Сначала валил лес в Саянских горах в «медвежьем» углу в 250 километрах от города Канска. В январе 1953 был этапирован в Москву, а оттуда - в Горьковскую область, в УНЖЛАГ. Здесь, на станции Сухобезводное, находилась бериевская «шарашка» - одна из тех, что описана А.Солженицыным в романе «В круге первом».
Вместе с работающими тут зеками - опытными инженерами и талантливыми конструкторами - Лютый занимался проектированием средств механизации для лесоразработок. И хоть неволя оставалась неволей, он считал, что ему крупно повезло, ибо, попав в «шарашку», он избежал страшной участи быть превращенным в лагерную пыль. Ему даже удалось сделать «карьеру», пройдя путь от рядового инженера до главного инженера проекта.
В особом техническом бюро МВД, как официально именовалось бериевское заведение, режим был мягче, чем в тюрьме или лагере. Василий Федорович свободно переписывался с женой (во время его заключения она жила у родителей на Кубани), несколько раз им предоставляли свидания.
Из воспоминаний жены Н.П.Лютой: «В марте 1953 г. я поехала на свидание к Васе в Горьковскую область. Это были дни всеобщего траура, вызванного смертью «вождя». Стыдно сказать, но я тогда тоже плакала, поскольку связывала надежды на освобождение мужа со сталинской амнистией. Однако, когда при встрече с Васей высказала ему эту мысль, он взглянул на меня с укором и спросил: «Неужели ты так ничего и не поняла? Да ведь Сталин придумал всю эту проклятую систему, при которой страдали невинные люди, а ты за ним еще плачешь! Тут радоваться надо, что так вышло. Вот теперь-то меня точно освободят...»
Однако минуло еще долгих шестнадцать месяцев, прежде чем в ответ на письмо Лютого в ЦК ВКП(б) военная коллегия Верховного суда СССР вынесла определение: приговор в отношении Лютого В.Ф. отменить в связи с отсутствием в его действиях состава преступления. Приказом министра обороны Василий Федорович был восстановлен в кадрах Советской Армии и возвращен в родной институт с присвоением звания инженер-подполковник. А незадолго до этого приказом Главного маршала артиллерии Неделина из института был уволен генерал-майор Горяинов.
Итак, справедливость все же восторжествовала. Василий Лютый вновь занялся любимым делом, возглавил лабораторию, защитил кандидатскую диссертацию. В соавторстве с доктором технических наук Б.В.Орловым разработал конструкцию ракеты для уничтожения маловысотных целей. Им было выдано авторское свидетельство. Кстати, в США подобное оружие - зенитная управляемая ракета «Стингер» - появилась гораздо позднее.
На базе разработок Лютого и Орлова в СССР были созданы широко известные зенитно-ракетные комплексы «Стрела-1» и «Стрела-2». Однако, прежде чем армия получила на вооружение мощное средство защиты войск от воздушного противника, проект «Стрела» едва не был «похоронен», а его авторов объявили чуть ли не вредителями.
Дело в том, что среди руководителей НИИ и Главного артиллерийского управления нашлись люди, которые активно выступили против реализации проекта «Стрела», считая его технически неразрешимой задачей.
В самый разгар работы, когда к ней были привлечены десятки предприятий оборонной промышленности и уже появились конкретные положительные результаты, из Минобороны поступило распоряжение: финансирование проекта «Стрела» прекратить, а все работы по нему свернуть. В этой ситуации инициаторы и руководители проекта инженер-подполковник Лютый (бывший «враг народа») и профессор Орлов оказались «авантюристами» от ракетной науки. Повторилась история 1940 г., когда маршал Кулик с подачи умников-подчиненных запретил разработку противотанкового ружья, а в результате тысячи людей на фронте заплатили своей кровью за это преступное решение.
В этой, казалось бы, безнадежной ситуации вновь проявился твердый характер оружейника Лютого. Вместе с профессором Орловым он добился поддержки Д.Ф.Устинова, который тогда в ЦК КПСС курировал оборонную промышленность, и работы над созданием «Стрелы» продлили еще на год.
Этого времени хватило для того, чтобы создать зенитно-ракетные комплексы «Стрела-1» и «Стрела-2», которые затем поступили на вооружение армии. Произошло это в 1963 году.
И снова Василий Лютый вышел победителем в нелегкой борьбе. Однако победа эта далась ему дорогой ценой. Здоровье, подорванное войной, тяжелой работой и сталинскими лагерями, после непомерных нагрузок и стрессов, связанных с созданием «Стрелы», стало подводить. Несмотря на лечение в санатории работать с прежней отдачей Василий Федорович уже не мог. В разговорах с женой он все чаще высказывал мысль оставить институт и переехать жить в Украину. Заговорила в нем кровь предков - запорожских казаков, которые от царского произвола еще в екатерининские времена бежали на Дон.
Василий Федорович всегда помнил о своих украинских корнях: хорошо знал и любил украинский язык, культуру Украины, часто отдыхал на Днепре, а Киев считал одним из лучших городов. Поэтому без долгих колебаний написал рапорт с просьбой перевести его на должность заместителя начальника кафедры Киевского высшего зенитно-ракетного инженерного училища.
Шесть лет полковник Лютый обучал и воспитывал будущих офицеров-ракетчиков. В 1969 г., отслужив 32 года в армии, ушел в запас. Но сложа руки не сидел. Пройдя по конкурсу, получил должность доцента приборостроительного факультета Киевского политехнического института. Ушел из КПИ в 1982 г. в Киевский НИИ Госкомитета по гражданскому строительству и архитектуре при Госстрое СССР, где занимался изучением сейсмостойкости зданий.
Однажды, в конце 50-х, в одном из московских ресторанов в тесном кругу друзей-оружейников отмечали какое-то событие. Было весело. Много шутили, смеялись. Вспомнили историю, как едва не забыли секретный образец АК-47 в вокзальном ресторане.
- Да, интересно мы, ребята, жили, - сказал, обращаясь к друзьям, Владимир Дейкин. - Вон какой автомат создали. А Миша наш заслуженным человеком стал. Но ты, Михаил, не заносись. В архиве полигона Васин отчетик хранится, в котором все недостатки твоего детища перечислены. Если бы не мы, не ходить бы тебе в Героях...
Сказано это было в шутливом тоне, под хорошее настроение, но Калашникову это не понравилось. Вообще-то Михаил Тимофеевич предпочитал не распространяться о том, как создавался автомат, кто дал ему путевку в жизнь. И вряд ли ему было бы приятно, если бы в печати появились факты, проливающие свет на эту страницу его биографии. Но по какому-то молчаливому согласию, возникшему между бывшими начальником и подчиненным, Василий Федорович за многие годы не опубликовал ни строки, в которой бы шла речь об их совместной работе. Лишь за несколько месяцев до смерти, в январе 90-го, зная, что у него рак, Лютый написал свои автобиографические заметки, уместившиеся на восьми страничках машинописного текста, которые бережно хранит его бывшая супруга Нелли Павловна. Есть там и такие строчки: «Чтобы не быть неблагодарным, должен сказать, что Калашников, будучи депутатом Верховного Совета СССР и дважды Героем Социалистического Труда, никогда не отказывал мне в помощи в моей научной работе, поздравлял в дни моих юбилеев».
Интересно, что двигало Михаилом Тимофеевичем, когда он помогал Лютому уладить ту или иную проблему в научной работе или поздравлял его с очередным юбилеем? Хочется верить, что делал он это из чисто дружеских побуждений, желая хоть как-то отблагодарить человека, который сыграл важную роль в его жизни, а не в качестве платы за молчание.
После смерти В.Лютого на имя его вдовы пришел перевод из Ижевска на большую по тем временам сумму - 23 тысячи рублей. На корешке перевода давний друг Василия Федоровича А.Малимон написал: «Уважаемая Нелли Павловна! Это деньги - на памятник Васе. 10 тысяч мои, 15 дал М.Т.Калашников. Извините, что перевод вышел не на круглую сумму. Надо было заплатить за пересылку.
Слышал, что после себя Вася оставил письменные воспоминания, касающиеся нашей работы. Думаю, что они не понравятся М.Т...»
Василий Федорович ушел от нас в самом конце 90-го. Ушел, так и не удостоившись официального признания его заслуг перед Отечеством, недополучив благодарности и уважения за свой труд. Его природная скромность, бессребреничество не позволяли ему привлекать внимание журналистов к своей персоне, требовать у властей улучшения жилищных условий и льгот, на которые он вполне мог бы претендовать. Он даже от удостоверения участника Великой Отечественной войны отказался, мотивируя это тем, что на фронте не воевал, а лишь испытывал оружие в боевых условиях.
Но оставленные им автобиографические заметки все же дождались своего часа. И, пожалуй, что-то символическое есть в том, что они попали в руки автора этих строк, родившегося именно в ту саму ночь 17 апреля
1951 г., когда В. Ф. Лютый стал узником Лубянки. Видимо, судьбе было так угодно, чтобы спустя 45 лет тот, кто пришел в этот мир в час самого страшного для оружейника Василия Лютого испытания, рассказал о его яркой и трагической жизни.
Больше всего не хотел бы, чтобы эту публикацию кто-то воспринял как «разоблачительный материал», преследующий цель умалить заслуги М.Т.Калашникова перед Отечеством, влить ту самую пресловутую ложку дегтя, которая способна и бочку меда испортить. В последнее время мы уже привыкли к появлению в средствах массовой информации такого рода материалов, развенчивающих былых кумиров и ниспровергающих авторитеты. Поэтому считаю необходимым особо подчеркнуть, что причину, побудившую меня рассказать о Василии Федоровиче Лютом, не следует связывать с погоней за сенсационностью или страстью к разоблачительству. Это просто дань памяти человеку, которого уже нет среди нас, но чья славная жизнь достойна того, чтобы о ней знали и помнили живущие.