Поводом для проведения этой операции под руководством красного наркома Лаврентия Берии стал приезд в Москву американского фокусника Джозефа Клизмерз. Сопровождала его ассистентка, с которой Клизмер, как это часто бывает в Америке, состоял во внебрачной связи. От предыдущей связи у ассистентки был ребенок. Негр. Стоило г-ну Клизмеру взглянуть на него, как ему делалось плохо. Расист ненавидел негров. А нарком ненавидел расистов, приравнивая их к бухаринцам со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Итак, Лаврентий решил предложить несчастной американке новую жизненную перспективу с пролетарским уклоном. Понятно, какой-нибудь сантехник Козлов или старший бухгалтер Гриншпук тут не подходили, и поэтому кандидат был найден в Красной аспирантуре Академии генштаба им. Фрунзе. Это был проверенный человек, потерявший в боях под Царицыном правую ногу, но приобретший доверие партии. Звали его Максим. Лаврентий понимал, что необходимо произвести впечатление на американку, у которой были ноги велосипедистки-разрядницы, грудь бронзовой, колхозницы у входа на ВДНХ и прекрасные певческие данные. Недаром Клизмер терпел ее негритеныша. Вот почему, благословляя Максима на задание, Лаврентий строго предупредил:
- Если что, оторву костыль!
- Так точно! - в тон наркому отрапортовал Максим.
И вот Максима вывели на цель. Начав с оказания мелких знаков внимания в виде продпакетов из спецбуфета, Максим толково осветил тему отсутствия расовых конфликтов в СССР, после чего предложил слушательнице мужественную руку героя войны и пылкое сердце красного офицера с последующим усыновлением черныша. Мамаша, ясное дело, не устояла, и тут же один специальный человек, замдиректора оздоровительной части, стукнул американцу, что его подруга навострила лыжи к нашим.
Последовал скандал. Клизмер обрушил на женщину поток грязных ругательств, а когда та не стала молчать в ответ, попытался пришибить ее столиком для показа фокусов. Неожиданно столик раскрылся, и из него полетели попугайчики, голуби, куры и кролики, вслед за которыми на сцене внезапно появилась старуха Мешигинян, очевидно, устроившая в столике одну из партийных явок, где писала свои безумные романы. В воздухе заклубились перья, пух и визгливые старушечьи призывы к мировой революции.
Воспользовавшись суматохой, ассистентка сгребла в охапку отпрыска и, выскочив на арену, призвала на помощь нового возлюбленного. Не успела она и глазом моргнуть, как тот был возле нее с шашкой наголо, готовый рубить гада Клизмера в капусту.
Дальше пошла массовка. Максима с американкой обступила группа соратников Лаврентия Берии и, любовно передавая черныша с рук на руки, дружно грянула песню Лебедя-Дунаевского «Отдадим шар земной детям», тщательно отрепетированную на Лубянке.
Пока народ предавался вокалу, к бедолаге Клизмеру подошли два неприметных рабочих сцены и взяли его под локти. «Гражданин, негра вы обижали?», - поинтересовался один, недобро сверля американца колючим глазом.
- Никс ферштейн, господа, - попытался выкрутиться задержанный.
- Айн момент, - ответил один из рабочих, легко переходя на иностранный. После чего крепко отвел правую ногу и с пушечным грохотом засандалил собеседнику под зад. Получивший такое необычное ускорение иллюзионист пробил купол цирка, прочертил кривую в синем московском небе и приземлился на втором запасном пути Казанского вокзала, где стоял под парами прямой на Колыму. К прибытию циркача шил перекличку и, спрятав накладную в карман, положился на память.
- Кружкин-Эсмарх? - спросил он новоприбывшего.
- Клизмер! - поправил тот.
- Одновалентно, - успокоил его человек в шинели. - Ваш номер - 03121958, присоединяйтесь.
Между тем события в цирке развивались. Прижатый соратниками наркома к бронзовой груди американки, Максим оказался жертвой тайно гнездившейся в нем похоти.
- Мадам, - сказал он подруге, для устойчивости хватаясь за рукоять шашки. - Пока дите в надежных руках моих партийных товарищей, я предложил бы вам пройтись на задний дворик этого чудного заведения культпросвета.
- Ах, зачем же? - удивилась заморская богиня.
Но, не услышав ответа, она обнаружила себя в означенном выше месте на охапке соломы между клетками льва Рэкса и ослика Исмаила, где Максим обычно писал депеши наркому, попутно жуя полагающиеся ему усиленные пайки.
Пока Максим с ассистенткой справляли свое молодое счастье, певших в зале охватил такой творческий подъем, что, потеряв бдительность, они отправили малыша куда-то на улицу, где собралась толпа поклонников песенного гения Лебедя-Дунаевского. Эти москвичи просто шли мимо и, услышав новую зажигательную мелодию, остановились разучить слова и мотив.
И вдруг песня смолкла. Наступила гробовая тишина.
На манеже стоял сам красный нарком Лаврентий Берия. Обведя всех и каждого своим проницательным пенсне, он спросил негромко:
- Максима видели?
- Он здесь! - хором рявкнули лев Рэкс и ослик Исмаил в надежде на получение такого же пайка, какой они видели у Максима.
- А гуманоид? - поинтересовался Берия, любящий приукрасить речь научным словом. Но гуманоида как корова языком слизнула.
- Что ж, хорошо, - подытожил нарком, но все поняли, что на самом деле -плохо. И точно, не успел Лаврентий выйти из цирка, как сменивший его разбитной конферансье, прищелкнув пальцами, объявил:
- А теперь - Пятую Бетховена! Хор - на выход, транспорт подан!
На следующий день пропажа была обнаружена в пожарном ящике у конюшни. Как ни в чем ни бывало кучерявый спиногрыз лепил из песка пасочки.
- Ах ты ж бисова дытына! - любовно сказал мальцу прибывший в цирк для наведения порядка главный конник Семен Муденный и, взяв его двумя пальцами за холку, бросил в тачанку.
- Ну что, Сема, - сказал, довольно потирая руки, Лаврентий, когда улеглись первые восторги встречи, - отправим дитя к матери?
- К какой именно? - позволил себе уточнить конник.
- На твое усмотрение,- проявил доверие к офицеру нарком.
Так закончилась операция «Цирк» и началась подготовка к следующей -«Беломор-Беломор», впоследствии переименованной в «Волга-Волга».