Есть у киевлян хорошая традиция - посещать Центральный ботанический сад во время массового цветения сирени. Сиреневый хадж - иначе не назовешь этот исход на Зверинец, ежегодно повторяющийся в мае. Многие киевляне убеждены, что Сад сирени - уютнейший уголок Киева, подобие рая на земле. Такие сравнения вполне правомерны - сирингарий ЦБС действительно воплотил в себе тонкий художественный вкус, щедрый талант и интуицию творцов, его создавших. Пятью мощными потоками, образуя три аллеи, устремляется сирень по восточному склону Выдубицкой балки к шедеврам архитектуры древнего Выдубицкого монастыря, за золотыми куполами которого пенится седой ворчун Днепр-Славутич и синеют дали Левобережья.
Лучшие сорта мировой селекции здесь соревнуются друг с другом: белый махровый «Леон Гамбетта» непревзойденный по части аромата, ибо содержит рекордный уровень эфирных масел в цветках; крупноцветковый «Маршал Фош» лиловостью соперничающий с майским небом; темно-бордовый «Конго» - сорта из Германии, Франции, Голландии, природные виды сирени из Китая, Индии, Ирана... Не уступают «чужестранцам» «соотечественники» - сорта селекции Центрального ботанического сада: махровые шаровидные цветки «Тараса Бульбы» невольно оживляют образ могучего казака в бездонных шароварах, одинаково удалого в бою и огненном танце; лиловым светом согревают гуляющих «Огни Донбасса» и трогает самые тонкие струны души нежная «Полтавчанка».
Но больше всего поражает массовость цветения: сотни тысяч ароматнейших кистей распускаются почти одновременно, чтобы поразить воображение посетителей, влекомых сюда этим пышным цветением и непревзойденными ароматами...
А подарил этот праздник городу - Леонид Иванович Рубцов, автор проекта сирингария и его строитель. Мне не довелось встречаться с Леонидом Ивановичем в жизни. Когда волею судеб я стал сотрудником Ботанического сада, мэтра паркостроения, как его непременно называли ученики и последователи, уже не было в живых. Нo «дух Рубцова» витал в Саду, и очень часто можно было услышать: «В подобном случае Рубцов это делал так…», «Вот это вполне в духе Рубцова!», «А вот этого Рубцов бы не одобрил...». Магия этого имени, чарующие уголки Ботанического сада, связанные с ним не давали мне покоя, и я стал собирать все, что было связано с именем Леонида Ивановича. Так накопился материал, который, возможно, когда-то станет книгой о Рубцове. Но это дело будущего, а читателям «Зеркала» мне особенно приятно представить воспоминания об отце его дочери и последовательницы - Елены Леонидовны Рубцовой.
Родной образ
воспоминания об отце
Елена РУБЦОВА
Время неумолимо стирает черты. Остается образ. Образ моего отца в моей памяти - прежде всего светлый, спокойно-радостный, добрый и в то же время - неутомимый, бодрый, оптимистичный.
Я самая младшая в семье. Когда отец умер, мне было 30 лет. К большому сожалению, многое из его творчества как-то прошло мимо меня, но сравнительно небольшой период общения дал много, а кое-что сохранилось в семейных преданиях.
Первые воспоминания об отце - его рассказы о детстве, юности, семье. Родился он в 1902 году в поселке Середа (впоследствии г. Фурманов) Ивановской губернии. Семья была большой - четыре сына и четыре дочери. Из всех выделялась красавица Катя, на которую обратил внимание будущий комиссар Красной Армии и писатель Дмитрий Фурманов.
Мой дед - Иван Рубцов работал на ткацкой фабрике и за участие в забастовках был сослан с семьей в Вологодскую губернию, где, по рассказам отца, семья жила намного лучше, чем в родном поселке. У всех детей были тулупы, валенки, сапоги. Щи почти всегда были с мясом. Ели щи из общей миски, но мясо можно было вытаскивать только по сигналу - тогда, когда были съедены щи. Если кто-то нарушал порядок, то непременно получал ложкой по голове.
У отца уже тогда проявлялась тяга к растениям. Он вместе с младшим братом Николаем (впоследствии известным ученым-ботаником) собирали гербарий, пытались скрещивать на огороде тыкву с арбузом и что-то даже из этого получалось.
Когда началась первая мировая война, отец убежал из дому, попал на фронт, был ранен и госпитализирован. Госпиталь, в котором он находился, посетила императрица Александра Федоровна с дочерьми. Императрица похвалила юного героя и даже погладила его по голове.
После событий 1917 г. отец два года плавал мотористом на буксирном пароходе «Иван Тупицын» на Волге. В 1920 г. он поступил на рабфак Лесотехнической академии в тогдашнем Ленинграде и закончил ее в конце 20-х годов. С 1930 по 1932 г. работал специалистом по лесным культурам в г. Туапсе, с 1932 по 1939 - научным сотрудником Всесоюзного института растениеводства в Ленинграде, а с 1939 г. - научным сотрудником Ботанического института. Войну прошел от начала до конца, на фронт ушел добровольцем, хотя имел бронь. Имел ранения, награжден орденами и медалями. После окончания войны и демобилизации продолжал трудиться в Бине.
В 1948 г. отца пригласили в Киев и семья оказалась в городе на Днепре. Я родилась уже в Киеве. Долгое время (многие годы) мы жили прямо на территории строящегося Ботанического сада, в домике, где по преданию некогда обитал строитель монастыря отец Иона. Жили мы более чем скромно, но у нас всегда было шумно и весело - отец любил принимать гостей. Отец дружил с художниками, архитекторами и среди них было много интересных людей. Всех отец водил по Ботаническому саду, с увлечением рассказывал и показывал все что сделано или перспективы работ. Дети часто тоже принимали участие в этих прогулках. Мы наблюдали чарующие перспективы, великолепные виды, специально устроенные «окна» для обзора. Легкими и ненавязчивыми были эти его экскурсии в природу: он обращал внимание на дорогу, ведущую к Ионовской церкви, вдоль которой выстроились темные туи. Отец сравнивал их с монахами, идущими в храм... А вот мы смотрим из долины наверх - там плотно прижавшись друг к другу стояли разные породы хвойных. «Это корона ботанического сада», - и действительно воображение рисовало корону... В одной из поездок в Крым, в Никитский ботанический сад, где трудился дядя Коля, отец обратил мое внимание на итальянскую сосну и сказал: «Это та сосна, с которой Буратино бросал шишки в Карабаса Барабаса». Таких эпизодов было много и они запомнились на всю жизнь.
Когда в Ботаническом саду начиналось цветение сирени, отца дома мы почти не видели - он пропадал на сирингарии с восхода солнца и почти до полуночи. До прихода посетителей трудился, потом встречал гостей, водил экскурсии, просто беседовал с посетителями...
У него были ученики - аспиранты, ландшафтные архитекторы, инженеры. У отца был дар выбирать направление диссертаций, книг, статей... Всегда удачно, актуально, оригинально. Пришел и мой черед. Мне, студентке лесохозяйственного факультета показалось странным предложение отца заниматься розами. Но он не настаивал - просто предложил поехать во время летних каникул поработать в Никитский ботанический сад у известных интродукторов и потомственных селекционеров роз З.К. и В.Н. Клименко. Я послушалась отца и после этого «заболела» розами. Отец иногда напоминал мне стихотворение Киплинга:
Алых роз и белых роз
я возлюбленной принес,
Но она не захотела -
синих принести велела.
Я полсвета обошел,
но таких я не нашел.
Видимо, за жизни гранью сбудется ее желанье...
Киплинг был одним из его любимых писателей. Отцу очень нравилась его сказка «Откуда взялись броненосцы». Трепетно любил он поэзию Пушкина. «Полтаву» знал наизусть и часто декламировал отдельные места, его всегда поражал четкий ритм поэмы. Отцу близка была поэзия и он сам был поэтом в душе. Он, к сожалению, не успел выполнить свой задум - написать «Поэму о дереве».
Когда я родилась, отцу исполнилось 48 лет. Когда он работал над созданием дендрария и наиболее яркой его части - сада сирени, я была еще слишком несмышленной, чтобы оценить масштаб его мысли. Я «осознала» эти его шедевры, когда они достигли расцвета и стали общепризнанными. Однако последнее его детище - Горный сад - создавался на моих глазах. Отец там буквально дневал и ночевал - руководил укладкой камней, насыпкой грунта. Он лично привозил растения, высаживал их в намеченные места, ухаживал за ними, поливал, спасал от слишком «любопытных» посетителей. Как-то мы стояли с отцом перед горной долиной и смотрели на чарующий силуэт Горного сада. К нему вела извилистая дорога. «Смотри, - обратил мое внимание отец. - Редко кто решается идти по этой дороге, а все стремятся подойти к камням боковыми тропинками. А все дело в том, что для человека в этом случае все равно, что выйти на большую сцену перед переполненным залом зрителей». Сам он «большой сцены» никогда не боялся - создавал прекрасные уголки не только в ЦБС, но и многих парках.
В быту он был очень скромен: скромно одевался, был не притязателен к пище, мало обращал внимания на условия жизни. Радость обладания вещами была ему чужда. В
1948 г. его пригласили озеленять дачу Н.С.Хрущева. Мама укоряла его впоследствии, что, сидя рядом в машине с Никитой Сергеевичем, отец не использовал случай и не попросил квартиру, в которой семья так нуждалась. «Он очень занятой человек, его и так все одолевают просьбами», - сказал на это отец.
Работал отец до конца своих дней с упоением. Работа его поглощала полностью, а на мелочи он никогда не обращал внимания. Многие планы он не успел реализовать. То, что он успел сделать, осталось в его книгах. Одна из них вышла из печати в мой день рождения и отец подарил ее мне с пожеланиями, которыми я хочу закончить свои воспоминания и переадресовать их читателям «Зеркала»: «Желаю проникновенно любить красоты природы и воспитать в себе глубокое уважение к дереву - чуду природы по долголетию, объему и грандиозности».