| |||||
Петр Гармаш |
На рассвете 7 июня 1942 года Севастопольский фронт, вытянувшийся 34-километровой дугой от Балаклавы до Бельбека, в который раз взорвался тысячами залпов орудий и минометов. Воздух наполнился ревом сотен самолетов. Два часа все вокруг грохотало, слившись в непрерывный гул.
Потом в атаку ринулись фашистские танки и пехота. Началось третье массированное наступление на осажденный Севастополь, точнее, беспрерывный штурм его оборонительной линии, длившийся почти месяц.
Это было шестьдесят лет назад. Шел 221-й день обороны города и 350-й день Великой Отечественной войны.
В город пришла война
Севастополь первым принял удар врага. В 3 часа 13 минут 22 июня 1941 года в ночном небе появились неизвестные самолеты. Находившийся в штабе Черноморского флота начальник штаба контр-адмирал И.Елисеев приказал открыть огонь.
В город пришла война.
Прибывший в штаб командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф.Октябрьский доложил о налете неизвестных самолетов в Москву.
«То, что произошло в следующие минуты, врезалось в память навсегда, — писал позднее Октябрьский. — В трубке раздался властный голос потревоженного не вовремя человека.
— Говорит Берия. Что там у вас происходит?
Не дослушав мой доклад, Берия грубо прерывает меня:
— Какой там на вас налет! Вы с ума сошли!
— Я со всей ответственностью докладываю, что в Севастополе идет самый настоящий бой с авиацией противника, идет война!
Берия вновь раздраженно кричит:
— Какая война? Какой противник?
— Доложить точно, какой противник, я не могу, но что это враг, никакого сомнения быть не может.
Он вновь кричит:
— Какой может быть враг! Вы провокатор! Вас свои бомбят! Вы не знаете, что у вас под носом делается! Это ваша авиация! Какое вы имеете право говорить о войне!
Тогда я докладываю:
— Мы имеем уже с полсотни раненых, десятки убитых, уже сбили несколько неизвестных самолетов.
Берия бросает трубку… Я до конца дней своих не смогу забыть содержание этого разговора».
Как выяснилось после налета, немецкие самолеты сбросили не авиабомбы, а морские мины на парашютах. Германское командование решило в первые же часы войны заминировать севастопольскую бухту и фарватер и таким образом «закупорить» корабли в бухте, чтобы затем ударами бомбардировочной авиации уничтожить их.
Но замысел врага не удался. Встреченные плотным и метким огнем, вражеские самолеты сбрасывали мины беспорядочно. Одна из них упала у памятника Затопленным кораблям, другая на улице Щербака, разрушив здание школы и жилой дом. Среди мирного населения появились первые погибшие и раненые. Два самолета были сбиты и упали в море.
Не принесли врагу успеха ни последующие ночные установки мин, ни воздушные налеты. В первые же дни войны флот развернул активные боевые действия.
Позднее Г.Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» подчеркнет: «Я хотел бы отметить, что Черноморский флот во главе с адмиралом Ф.Октябрьским был одним из первых наших объединений, организованно встретивших вражеское нападение».
Следует отметить, что, принимая в ту ночь решение об открытии огня по неизвестным самолетам, командование флотом шло на большой риск. Сейчас известно, что по распоряжению И.Сталина командующим войсками пограничных военных округов были разосланы шифровки, которые предупреждали, что 22—23. VI. 41 г. возможно провокационное выступление немцев. Телеграммы содержали указания: «Войскам округа на провокации не поддаваться, огня не открывать, границ не переходить».
Враг у стен Севастополя
С первых месяцев боев с фронта поступали все более тревожные вести, и начиная с июля сорок первого года тысячи севастопольцев вместе с воинами рыли в каменистом грунте окопы и противотанковые рвы, строили блиндажи, доты и дзоты. Было создано три линии обороны. Передовой 46-километровый оборонительный рубеж пролегал от Балаклавы до Качи и находился в 15—17 км от города. Зарывался в землю и город. В штольнях Инкермана и Ново-Троицкой балки были оборудованы спецкомбинаты.
В середине сентября 1941 года тяжелые бои развернулись на севере полуострова, где вела наступление 11-я немецкая армия (одна из лучших в вермахте) под командованием небезызвестного генерала Эриха фон Манштейна. На помощь наспех сформированной в Крыму Отдельной 51-й армии была переброшена Приморская армия, державшая оборону Одессы, но спасти положение ей не удалось: к этому времени противник прорвал Ишуньские укрепления — последний рубеж обороны на севере Крыма.
Гитлеровское командование знало, что в Севастополе нет регулярных сухопутных войск, и стремилось захватить город сходу, «внезапным ударом». Двумя потоками — вдоль западного побережья и через Бахчисарай — танковые и механизированные колонны врага устремились к Севастополю. Часть немецких войск преследовала отходившие на Керченский полуостров дивизии 51-й армии.
Севастополь спешно готовился к встрече врага. Были созданы Севастопольский оборонительный район (СОР) во главе с командующим Черноморским флотом вице-адмиралом Ф.Октябрьским и городской комитет обороны, который возглавил первый секретарь горкома партии Б.Борисов. Прощались с родными кораблями моряки, уходя навстречу врагу. Из Новороссийска была срочно переброшена 8-я бригада морской пехоты.
Именно они, моряки, отличавшиеся особой отвагой, но не обученные ведению сухопутного боя и плохо вооруженные, приняли на себя первый удар врага. Наскоро сформированные батальоны морской пехоты, местный стрелковый и 3-й морской полки, а также пополнившие ряды защитников жители города при огневой поддержке кораблей и батарей береговой обороны десять дней отражали атаки врага. Несмотря на огромное преимущество противника в живой силе и боевой технике (против небольшого гарнизона Севастополя немецкое командование первоначально бросило 54-й армейский корпус и моторизованную бригаду), моряки выстояли.
А в это время, уничтожая вражеские заслоны, через горы (прямой путь был перекрыт противником) к Севастополю двигались дивизии Приморской армии. 9 ноября 1941 года они завершили трудный переход. Пополнив свой состав за счет батальонов морской пехоты, Приморская армия стала на защиту Севастополя.
К исходу 21 ноября штурм был отбит.
Между тем верховное командование требовало от генерала Э.Манштейна, командовавшего 11-й немецкой армией и приданными ей румынскими соединениями, быстрее овладеть Севастополем, чтобы перебросить застрявшую здесь одну из сильнейших ударных армий на южное крыло фронта в помощь терпящей поражения группе армий «Юг».
Противник начал подготовку к новому наступлению особенно тщательно. 16 ноября советские войска оставили Керчь, и Севастополь оказался в далеком тылу врага. Наращивая численное преимущество (армия Манштейна была срочно усилена тремя немецкими пехотными дивизиями и двумя румынскими бригадами), немцы надеялись мощным ударом покончить, наконец, с непокорным городом.
15 декабря 1941 года Манштейн отдал приказ на «последнее большое наступление». «Вы в первой же атаке разобьете врага и продвинетесь глубоко вперед, — убеждал он своих солдат, — Севастополь падет!»
17 декабря противник начал штурм. Ожесточенные бои разгорелись на всем протяжении оборонительной линии. Но особенно яростными атаки врага были на главном направлении удара — в районе Мекензиевых гор.
26 декабря советские войска начали Керченско-Феодосийскую десантную операцию, и немецкое командование усилило натиск, стремясь как можно быстрее покончить с Севастополем, чтобы перебросить дивизии на Керченский полуостров. Сражение шло днем и ночью. На помощь приморцам и морским пехотинцам снова пришли корабли. Они доставили пополнение и поддерживали войска артиллерийским огнем.
31 декабря противник предпринял последнюю попытку прорваться к Севастополю. Корабли вместе с береговыми батареями и полевой артиллерией нанесли в полосе наступления немцев такой огневой удар, что гитлеровцы, оставив на поле боя множество трупов и горящие танки, тут же повернули назад, а войска Севастопольского оборонительного района на отдельных участках перешли в контрнаступление.
Немецко-фашистское командование вынуждено было, перебросив несколько дивизий под Феодосию и Керчь, перейти к обороне.
На севастопольских рубежах сражались представители всех республик бывшего Союза. Один из героев севастопольской обороны командир прославленной 7-й бригады морской пехоты генерал-лейтенант Е.Жидилов в своей книге «Мы защищали Севастополь» писал: «Наш севастопольский плацдарм невелик, но населен он густо. Здесь собрались представители всех народов, живущих в нашей огромной стране… Возьмите нашу бригаду. У нас собрались сыновья чуть ли не всех национальностей и народностей России, Украины, Кавказа, Белоруссии, Средней Азии. Батальон Гегешидзе матросы в шутку зовут «интернациональным батальоном»: он особенно пестр по своему национальному составу. И не случайно, пожалуй, самый боевой, самый стойкий у нас — «интернациональный батальон» грузина Гегешидзе, того самого капитана Гегешидзе, который одним из первых в бригаде получил звание Героя Советского Союза».
Здесь не было тыла
Город жил одной жизнью с фронтом. Севастополь являлся ближайшей фронтовой базой защитников, их арсеналом. Почти каждый день совершали налеты вражеские самолеты, по жилым кварталам била тяжелая артиллерия, уничтожая дома, а город продолжал жить и бороться. В дни затишья по его улицам бегал трамвайчик, на пустырях и во дворах женщины и дети выращивали лук и редиску, в подземных школах учились и сдавали экзамены дети, город по-прежнему был опрятен и чист. Бесперебойно работали подземные спецкомбинаты. В штольнях, где издавна добывали строительный камень, люди не только трудились, но и жили, причем многие с семьями, образовав по соседству с цехами подземный «городок» со своими «улицами» и «проспектами», имевшими даже названия.
Севастополь давал своим защитникам все, что имел, что могли изготовить его жители: минометы и мины, авиабомбы и гранаты, лопаты и печурки для землянок, обмундирование. Горожане возвращали в строй поврежденные танки, орудия, автомашины. А пожилые женщины — «фронтовые хозяйки», как любовно называли их солдаты, объединившись в бригады помощи фронту, обстирывали бойцов и командиров, ухаживали за ранеными в госпиталях, давали им свою кровь, сопровождали при эвакуации на Большую землю.
Работать приходилось в неимоверно тяжелых условиях. Нередко люди не покидали своих рабочих мест и во время воздушных тревог.
Во время очередного налета вражеской авиации у станка была тяжело ранена молодая штамповщица Анастасия Чаус. Девушка лишилась руки, а работавшие рядом подруги были убиты. Почти месяц Настя находилась в госпитале, а когда вышла, директор предложил ей эвакуироваться на Большую землю. «Никуда из Севастополя я не поеду», — заявила Чаус и, понимая, что каждый станок на учете, добавила: «Не беспокойтесь, не подведу». И снова штамповала детали для гранат, да к тому же вскоре стала выполнять по две и более норм. Ее подвиг был отмечен боевым орденом Красной Звезды.
В Севастополе хорошо знали тетю Капу — Капитолину Ивановну Заруцкую. Эта пожилая, но удивительно смелая и энергичная женщина была почтальоном. Пренебрегая опасностью, она под бомбежками и обстрелами в течение всей обороны доставляла людям в бомбоубежища телеграммы и письма. Когда ей напоминали об опасности, тетя Капа шутила: «Я маленькая, в меня не попадут». И таких героев в Севастополе было много. Мужество и выдержка становились нормой поведения севастопольцев
А на фронте, то разгораясь, то затухая, шли упорные бои. Врагу не давали покоя снайперы. Имена лучших из них — Людмилы Павличенко, киевской студентки, ставшей легендарным снайпером, и главстаршины Ноя Адамия, в годы войны были широко известны. И не только в нашей стране. Находясь в составе делегации в Соединенных Штатах, Людмила выступала на митингах и манифестациях, горячо призывая американцев ускорить открытие второго фронта. Запоминающимся было ее выступление на многотысячном митинге в Чикаго: «Джентльмены! — обратилась девушка к собравшимся, — мне двадцать пять лет. Я уже успела уничтожить на фронте триста девять фашистских захватчиков. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?!.»
Перед новыми испытаниями
В мае 42-го обстановка в Крыму вновь резко обострилась. Войска Крымского фронта, которые были сконцентрированы на Керченском полуострове (там находились три армии — 44, 46 и 51-я), особой активности не проявляли. Предпринятое ими вялое наступление ни к чему не привело. Между тем, сам генерал Манштейн позднее признал, что «если бы противник использовал выгоду создавшегося положения, то создалась бы обстановка, безнадежная не только для этого, вновь возникшего участка восточного фронта 11-й армии. Решилась бы судьба всей 11-й армии… Но противник не сумел использовать благоприятный момент».
Командование Крымского фронта не только не воспользовалось благоприятной обстановкой, но даже не позаботилось о создании прочной обороны. В результате немцы 8 мая сами перешли в наступление. Легко прорвав фронт на небольшом участке, они вышли в тыл наших войск и менее чем за две недели, к 20 мая 1941 года, полностью овладели Керченским полуостровом. Крымский фронт перестал существовать. Остатки войск устремились на Таманский полуостров, бросив в Крыму почти всю боевую технику и тяжелое вооружение, которое потом, в июньском наступлении, немцы использовали против защитников Севастополя. Многие попали в плен.
Неудача советских войск на Керченском полуострове, по сути, предрешила судьбу Севастополя. Войска оборонительного района фактически оказались обречены. Однако в этой обстановке Верховное командование не предприняло никаких серьезных мер ни для возможной эвакуации гарнизона Севастополя, ни для его срочного усиления.
Между тем гитлеровское командование к проведению операции под кодовым названием «Лов осетра» — новому наступлению на Севастополь — готовилось основательно. 11-я немецкая армия была значительно усилена. Она насчитывала более 200 тыс. человек, имела свыше 150 танков. На аэродромы Крыма был переброшен 8-й авиационный воздушный корпус генерал-полковника Рихтгофена — самое мощное воздушное соединение фашистского вермахта, насчитывавшее 600—700 самолетов. Общая же численность вражеской авиации, действовавшей против Севастополя, превышала тысячу самолетов. Противник сконцентрировал также большое количество артиллерии. Под Севастополь были доставлены мощные и сверхмощные артиллерийские установки, в том числе 615-мм мортиры «Карл». Позднее, по свидетельству Э. Манштейна, появилось и «чудо артиллерийской техники» — снятая с французской линии Мажино пушка «Дора» — самое большое орудие Второй мировой войны. Ствол ее достигал 30 м, а лафет — высоты трехэтажного дома. Обслуживало пушку полторы тысячи солдат и офицеров во главе с генералом.
Севастополь же необходимой помощи не получил, так как снабжались в основном войска на Керченском полуострове. Перед третьим наступлением врага Севастопольский оборонительный район насчитывал 106 тыс. человек, на вооружении было 600 орудий и минометов, 38 танков устаревшей конструкции (был лишь один Т-34), 53 исправных самолета. К тому же в войсках недоставало самого необходимого — винтовок, автоматов, пулеметов, противотанковых ружей, боеприпасов для орудий и минометов.
Перед началом третьего штурма враг превосходил войска СОРа: в живой силе — в 2 раза, в артиллерии — более чем в 3 раза, в танках — в 12 раз, в авиации — в 15 раз. Потом, в ходе сражения, это преимущество нарастало с каждым днем.
Севастополь, июнь сорок второго
Наступление врага началось с воздушного штурма города.
Начиная с 20 мая 1942 года, когда немецкие дивизии перебрасывались с Керченского полуострова под Севастополь, с рассвета группы самолетов из 20 — 40 бомбардировщиков в сопровождении истребителей устремлялись на город, совершая в день по 1000 — 1500 вылетов. Они бомбили тыл — порт, аэродром, командные пункты, артиллерийские позиции. Вместе с тяжелой артиллерией методично, квартал за кварталом, разрушали город. Только 1 и 2 июня на Севастополь и окрестности было сброшено около 5 тыс. фугасных и множество зажигательных бомб.
Казалось, жизнь города полностью парализована. Но продолжали работать подземные спецкомбинаты. С наступлением темноты, когда бомбежка утихала, люди выходили из укрытий и всю ночь тушили пожары, спасали раненых, восстанавливали разбитые дороги, телефонную связь и водопроводную сеть. Трудились, забыв об усталости, хотя многие были ранены, обожжены, теряли родных и близких, а зачастую, выбравшись из убежища, находили на месте своих домов дымящиеся развалины.
С рассветом вновь появлялись вражеские самолеты, и вновь рушились дома, пылали пожарища…
Со 2 июня противник начал второй этап подготовки наступления. Продолжая бомбардировки города, немцы главный удар авиации и артиллерии обрушили на рубежи обороны, применив т.н. «ковровое» бомбометание.
Артиллерия оборонительного района вела ответный огонь на подавление батарей противника. Не зная передышки, сражались летчики небольшого авиационного отряда Севастополя. Но сказывалось огромное преимущество врага.
Пять дней — с 2 по 7 июня — самолеты врага по квадратам «обрабатывали» каждый метр оборонительных рубежей, стремясь разрушить и уничтожить все, что стояло на их пути. История Второй мировой войны не знает больше случаев такой длительной огневой подготовки.
Французский военный историк генерал Шассен писал, что «за последние двадцать дней боев немецкая артиллерия выпустила на Севастополь 30 тысяч снарядов, авиация сбросила 125 тысяч тяжелых бомб. Это почти столько, сколько сбросил английский воздушный флот к тому времени на Германию с начала войны».
Наступление немецко-фашистских войск началось ранним утром 7 июня 1942 года. Оно велось по всему фронту, но особенно ожесточенным было на северном участке, в районе Мекензиевых гор. Здесь противник наносил главный удар. На небольшом 4—5-километровом участке фронта, где держали оборону 172-я стрелковая дивизия и моряки 79-й стрелковой бригады, неприятель бросил в наступление четыре дивизии. Их поддерживали более ста танков и штурмовых орудий, многочисленные артиллерийские батареи и авиация.
В ожесточенном сражении обе стороны несли тяжелые потери. Только за первый день боев было уничтожено 3500 вражеских солдат и офицеров и 20 танков. Тяжелыми были потери и наших войск. 172-я дивизия за первые три дня боев почти вся полегла, но боевых позиций не сдала. С таким же упорством защитники Севастополя дрались и на других участках фронта.
Вспоминая первые дни вражеского штурма, бывший командир 172-й дивизии генерал И.Ласкин, которому после Севастополя довелось защищать Сталинград, где он, будучи начальником штаба 64-й армии, пленил фельдмаршала Паулюса, уже после войны писал: «День 7 июня 1942 года вряд ли изгладится из памяти защитников Севастополя… Мне пришлось участвовать в больших и малых сражениях, но ни разу не испытывал я такого духовного и физического напряжения. То, что пережили севастопольцы 7 июня, вряд ли кому довелось испытать. И главное — в этом грохочущем аду защитники не дрогнули, не пали духом, выстояли и не пропустили врага».
Несколько суток 365-я зенитная батарея сражалась в окружении. Когда кончились снаряды, а многие артиллеристы погибли, на боевые позиции ворвались фашистские танки. Оставшийся в живых командир батареи старший лейтенант И.Пьянзин вызвал огонь соседних батарей на себя.
Заведующий хранилищем краснофлотец Александр Чикаренко в критический момент боя, пожертвовав собой, взорвал огромную штольню — склад с боезапасом, уничтожив при этом множество вражеских солдат и офицеров.
Санинструктор Мария Байда из крымского села Воинки спасла не один десяток раненых, а затем перешла к разведчикам. Однажды, находясь в боевом охранении, разведвзводу пришлось целый день вести бой. В этом бою Мария уничтожила пятнадцать гитлеровцев, была ранена. А к вечеру оставшиеся в живых разведчики оказались в окружении. Хорошо зная местность, девушка ночью вывела боевых товарищей, которые, за исключением одного, также были ранены. Вскоре она была ранена во второй раз и оказалась в госпитале, где узнала о присвоении ей звания Героя Советского Союза.
Таких примеров героизма можно привести множество.
Разбитые полки и дивизии гитлеровское командование заменяло свежими и бросало их в наступление. Манштейн стремился любой ценой выполнить приказ Гитлера о скорейшем взятии Севастополя. 11-я армия нужна была для использования на других участках советско-германского фронта. К тому же генералу, видимо, не терпелось поскорее получить обещанный фюрером Воронцовский дворец в Алупке и фельдмаршальский жезл.
Обстановка усложнялась с каждым днем. В воздухе господствовала вражеская авиация. Используя аэродромы в степной части Крыма, немцы контролировали морские подходы к Севастополю — топили все, что обнаруживали, затрудняя снабжение Севастополя с Кавказа.
В короткие июньские ночи лишь быстроходным крейсерам и эсминцам, ходившим без воздушного прикрытия, да подводным лодкам удавалось прорваться в осажденный Севастополь. Быстро разгрузившись, обстреляв боевые позиции немецко-фашистских войск и приняв на борт раненых, корабли тут же, до рассвета, покидали бухту.
Между тем, как докладывал 21 июня Военный совет флота наркому ВМФ Н.Кузнецову и начальнику Генерального штаба А.Василевскому, «прибывающее пополнение не восполняет даже 20% убыли, а подвоз боеприпасов соответствует лишь 1/3 расхода».
Не хватало оружия, патронов, снарядов, особенно зенитных, и немецкие самолеты безнаказанно носились над передовой и городом. Город пылал. Тушить пожары было нечем да и некому. Переполненные госпиталя не успевали принимать раненых. Обескровленный Севастополь держался из последних сил.
В ночь на 17 июня крейсер «Молотов», в составе экипажа которого автору довелось воевать, и эсминец «Безупречный», прорвав морскую блокаду, перебросили в Севастополь из Новороссийска последнее значительное пополнение — 3856 бойцов и командиров 138-й стрелковой бригады, а также боеприпасы и продовольствие и вывезли из осажденного города более трех тысяч раненых и больных. Это был последний прорыв крупных кораблей в Севастопольскую бухту. Лишь лидеру «Ташкент» еще удалось прорваться в Камышовую бухту, что недалеко от Херсонесского мыса. На обратном пути, однако, он был тяжело поврежден бомбардировщиками, которые сбросили на корабль более трехсот бомб. Шедший с ним эсминец «Безупречный» до Севастополя не дошел — был потоплен авиацией вместе с пополнением, находившимся на борту.
Конечно, доставленное кораблями пополнение уже не могло повлиять на трагическое развитие событий.
Было ясно: город не удержать. Однако Ставка так и не решила вопрос эвакуации войск. Да и не решала. Об этом, кстати, свидетельствует и Директива военного совета Северо-Кавказского фронта, которому был подчинен СОР, № 00201/ОП от 28 мая 1942 года. В ней говорится:
«Приказываю:
1. Предупредить весь командный, начальственный, красноармейский и краснофлотский состав, что Севастополь должен быть удержан любой ценой. Переправы на кавказский берег не будет…»
Да и Верховный главнокомандующий И.Сталин в телеграмме, которая в Севастополе была получена 12 июня, в разгар ожесточенных боев, поставив героическую борьбу защитников Севастополя в пример для всей Красной армии и советского народа, лишь выразил уверенность, что они «с достоинством и честью выполнят свой долг перед Родиной».
В ночь на 29 июня гитлеровцы форсировали Северную бухту, а вслед за тем прорвали оборону в районе Сапун-горы.
«Противник ворвался с Северной стороны на Корабельную сторону, — доносил командующий СОРом Ф.Октябрьский командованию. — Боевые действия протекали в характере уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали, дрогнули, хотя большинство продолжает героически драться. Противник резко увеличил нажим авиации, танков. Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, в таком положении мы продержимся максимум 2—3 дня».
Вечером 30 июня, исчерпав все возможности вести борьбу за город, по решению Ставки Верховного главнокомандования Севастополь был оставлен.
В ночь на 1 июля с согласия Ставки последними самолетами с Херсонесского аэродрома и подводными лодками были вывезены на Кавказ командование и руководители города, а также небольшое количество раненых.
На берегу у Херсонесского мыса были прижаты к морю десятки тысяч бойцов и командиров — остатки дивизий и бригад — без артиллерии, боеприпасов, медикаментов, продовольствия, воды. Они были обречены, не имея возможности ни сражаться, ни отступать. И все же мужественно держались, ожидая прихода кораблей до 3 июля, а некоторые группы, спустившись к воде, под обрывистые скалы — до 9—11 июля. Ожидали напрасно. Прибывшие в ночь на 3 июля пять сторожевых катеров и два тральщика могли взять на борт лишь несколько сот человек, которых благополучно доставили в Новороссийск.
Ночью отдельные отряды пытались прорваться в горы, к партизанам, но заслон врага был очень плотным. Это о них писал Манштейн в своих мемуарах: «Плотной массой, поддерживая отдельных солдат под руки, чтобы никто не мог отстать, бросались они на наши линии… Само собой разумеется, что потери при таких попытках прорваться были чрезвычайно высоки».
На Гераклейском полуострове защитники Севастополя мужественно держались до последней минуты, бросаясь в рукопашные атаки, пока не исчерпали последние силы и не исчезла полностью надежда на эвакуацию.
Эвакуироваться же удалось немногим. Защитники Севастополя, стойкостью и мужеством которых восхищался весь прогрессивный мир, были брошены на произвол судьбы, а точнее, отданы в руки врага.
По утверждению севастопольского военного историка Г.Ванеева, за период с 1 по 10 июля 1942 года всеми видами транспортных средств из Севастополя было вывезено всего 1726 человек рядового и командного состава СОРа. В окрестностях города еще оставалось 78 230 человек. Полковник Д.Пискунов, сражавшийся до конца на Херсонесском мысе, называет количество не эвакуированных из Севастополя: 81 616 человек, среди которых, по его данным, было около 36 тысяч раненых.
«Да, об эвакуации войск, конечно, нам следовало подумать», — признает после войны бывший нарком Военно-морского флота СССР, адмирал флота Н.Кузнецов в книге воспоминаний «Курсом к победе». Не подумали. Почему? «Обстановка тех дней на фронте требовала драться в Севастополе до последней возможности, а не думать об эвакуации».
Своей стойкостью, мужеством, силой духа севастопольцы вызывали восхищение и преклонение. «Мы отдаем должное блестящему вкладу в общее дело, сделанному Севастополем, — писала английская газета «Таймс» в те дни. — Севастополь стал синонимом безграничного мужества. Его оборона безжалостно смешала германские планы». А американская газета «Геральд» отмечала, что «севастопольская оборона служит символом мужества».
…Спустя менее двух лет после окончания севастопольской эпопеи, 9 мая 1944 года, ровно за год до Дня Победы Севастополь был освобожден наступавшими советскими войсками. А три дня спустя, 12 мая 1944 года, на Херсонесском мысе были взяты в плен последние солдаты 17-й немецкой армии, разгромленной в Крыму.