Кто уже занял позицию наблюдателя — никогда не станет действовать:
таково основное правило для зрителя.
Ги Дебор
Примерно в такое же время, с 6 по 17 августа 1879 года, в Одессе под усиленной охраной солдат и жандармов проходил «Процесс двадцати восьми». Двое обвинялись в покушении на цареубийство. Остальные — в принадлежности к эсерам. Все были признаны виновными и приговорены к смертной казни через повешение. В итоге повесили только пятерых. Среди них был богатый черниговский помещик Дмитрий Лизогуб, пожертвовавший все свое состояние на дело революционного террора. Слыл он человеком необычайно нравственным и порядочным и не только среди единомышленников.
Переход к политическому террору, по его словам, был вызван тем, что мирная агитация ничего не меняет.
Я привожу этот достаточно яркий пример в самом начале, потому что дальше речь пойдет о состоянии нашего общества, его нынешней социальной динамике и отзывчивости на раздражители такого рода.
Об истории терроризма написаны горы книг, популярных, научных и для служебного пользования. Большинство — это занимательные компиляции или художественная выдумка, беллетристика. Некоторые из них, написанные бывшими сотрудниками национальных разведок и контрразведок, интересны, хотя и повествуют о делах прошлого века, и это в лучшем случае. Но с практической точки зрения (в смысле того, как это явление предотвратить) они совершенно бесполезны. Потому что терроризм можно сравнить с вирусом — он мутирует быстрее, чем изобретается вакцина. А в последнее десятилетие эта мутация происходит особенно быстро. Наивные попытки запрещения текстов вроде «Поваренной книги анархиста» окончательно утонули с появлением Даркнета.
В итоге у нас получилось вот что: вся базовая терминология осталась прежней, общество изменилось до неузнаваемости и продолжает меняться, механизмы противодействия становятся все более бюрократическими и политкорректными. Разумеется, в мире, да и у нас, есть хорошие научные исследования с вполне осмысленными рекомендациями. Но они разбиваются о два фактора. Первый — это «не на часі». То есть политическому руководству в силу каких-то своих соображений и кадрово-финансовых подковерных игр («лучшее — враг хорошего») невыгодно радикально улучшать сферу национальной безопасности. Авось, и так сойдет. Критикам власти сразу замечу, что явление далеко не только украинское, о чем легко можно узнать все в той же мировой тематической литературе.
Второй — то, что любой протокол, методичка, темник или должностная инструкция предполагают конкретного пользователя. По возможности довольно стандартного, предсказуемого и без лишнего интеллектуального выпендрежа. Это вам не кино про высокодуховных охотников за тупыми шпионами и диверсантами. Система хорошо работает тогда, когда все ее звенья оптимально просты и надежны. Адаптировать хорошую научную рекомендацию до уровня инструкции, не потеряв при этом сути изменений — адский труд без гарантии результата. Потому что человеческий материал такой, какой он есть, а не такой, как хотелось бы.
Экологический, гендерный, коронавирусный, расовый и все прочие психозы (которых, несомненно, в скором времени прибавится) стремительно меняют человеческие аттитюды и уже подбираются к паттернам. Обычным языком это означает стремительное разрушение прежних социальных связей, нарушение работы когнитивных (познавательных) механизмов, упразднение этики как регулятора конфликтов.
Эволюционно рассуждая, в этом нет ничего такого уж необычного. Здесь ключевое слово «стремительно». Изменения, которые раньше проходили в течение одного-двух поколений, сегодня могут происходить в течение года. Такие нагрузки без деформации невозможны. И необратимость этих деформаций, похоже, сегодня уже можно считать фактом.
Но вернемся в нашу реальность. Хотелось бы сказать, что «общество потрясла» или хотя бы «общество взволновала серия террористических актов». Но нет. И не потрясла, и не взволновала. Огромное количество пользователей Сети более или менее остроумно уже отписались по этим нашим квази-поводам. Наиболее благоразумно вели себя люди, действительно разбирающиеся в терроризме. Они просто молчали. Возможно, им нельзя было говорить публично. А, возможно, было просто очень стыдно. Но это то, о чем в книжках не пишут.
Итак. Явление, которое описывается словом «терроризм», сегодня уже никак не соответствует своему первоначальному смыслу. Это происходит со всеми терминами прошлого и позапрошлого века. Просто некоторые из них в силу исторических обстоятельств все еще остаются особенно чувствительными.
С точки зрения социальной психологии, терроризм — это коммуникационный акт, передача сообщения. С элементом жертвоприношения. В качестве ретранслятора используются испуганные народные массы или какой-то класс. Адресатом является правящая верхушка. Пресса — это «аккумулятор» и информационный «усилитель» терроризма. Без прессы терроризм не работает. Без прессы это просто политическое убийство, а это уже другой жанр.
Наличие оружия у террориста — это не инструмент, а аргумент, веский лишь в условиях реалистичности происходящего.
Раньше скорость и широта распространения террористического сигнала в стабильной социальной среде с четким классовым расслоением могла быть четко рассчитана. Политические требования имели преимущественно морально-метафизический смысл, что в религиозном обществе находило свой резонанс. Факт осуждения или одобрения, с точки зрения эффективности распространения сигнала, роли не играл.
Сегодня социальная среда — это диссипативная система, то есть такая, которая получает основную энергию извне, но в которой образуются разные структуры с разными свойствами. Для сравнения представьте себе бильярд с шарами разной величины и из разного материала, но на столе со стандартными лузами, и поймете проблему игрока.
Пресса — это симбионт, она живет за счет социального метаболизма общества, и является его частью. Нейминг процессов — не ее функция. Нейминг — это ритуал отмазки от реальности. Но нейминг указывает прессе на свежие источники бюджетирования. АТО для украинской прессы стало таким неймингом, при котором любого недоумка с ножом, не говоря о гранате, стало выгодно записывать с ходу в террористы, потому что термин был на слуху абсолютно у всех. Некоторые медиа, разумеется, брезговали, но чем провинциальнее, тем все было террористичнее при любой сельской разборке.
Все недавние террористические (напишем это слово без кавычек чисто из уважения к компетентным товарищам) эпизоды даже при поверхностном взгляде на них имеют совершенно разные сценарии. А если пристально присмотреться к биографиям фигурантов, то никакой политикой здесь и не пахнет, что бы вам ни втирали даже эти самые фигуранты. Чистая уголовщина, хотя и разных уровней — от носителей смыслов «часик в радость, чифирь в сладость» до слабоумного туркестанского терпилы.
Что мы имеем сейчас в глобальном обществе, частью которого являемся?
Политические, религиозные, моральные ценности больше не являются такими, которые стоит защищать ценой собственной жизни и жизни других людей. Демократия создала огромные технические возможности для осуществления терактов. Либерализм помог террористам с защитой их гражданских прав и распространением террористических идей. Потому что когда убивают не тебя конкретно, то не такие уж они и террористические. Ну и потому что свобода слова — ущербным в первую очередь. Фактическая ценность человеческой жизни приближается к нулю вопреки демагогическим истерикам либералов.
У этой мрачной картинки есть хорошая новость с точки зрения того, как оценивать сегодняшние перспективы возможных террористических атак. Общество больше не является чувствительным медиатором. Кроме селфи из него больше ничего невозможно выжать. Порог этической чувствительности драматически снизился. Апофеоз интерактивных коммуникаций времен Майдана — давно позади. Подавляющее большинство не будет сопереживать проблемам незнакомых людей. Это означает, что через общество сигнал террориста больше не передается.
Пресса, как говорилось выше, является естественной частью этих процессов. Это означает, что коммуникационные искажения террористического сигнала неизбежны до такой степени, что утрачивается сам смысл акта. Пресса и смысл террористический сломает, да еще и руки об него порежет.
Должен заметить еще раз, что возможные диверсии с человеческими жертвами и политические убийства — это похожие, но все же другие жанры. Никто их не отменял, но поскольку их спонсирует и готовит враждебное государство, которое ментально тоже живет в прошлом веке, старые методички против них все еще эффективны.
Реальной проблемой в сегодняшнем мировом контртерроризме является так называемая «проблема одинокого волка». Как уже говорилось выше, есть методики определения и отслеживания террористической организации. Но нет методик определения степени террористического риска человека, сошедшего с ума совершенно индивидуальным путем. Параноик, получивший подкрепление своим галлюцинациям в Интернете, может в любой момент решить, что спасти Вселенную можно лишь привлекая внимание санитаров с помощью оружия.
Шансов крайне мало, но я бы рекомендовал медиа не называть каждое дебильное злостное хулиганство с применением оружия терроризмом. Вы повышаете самооценку идиотов, клинически страдающих дефицитом внимания и чувством собственной никчемности. Раньше они вламывались к соседу с топором и белой горячкой, а теперь — с гранатой и Интернетом, разницы никакой.
Разумеется, этому будут противиться люди в погонах, потому что то, что раньше могло быть компетенцией участкового, теперь может быть доложено самому президенту, не без пользы для карьеры и пенсии. Ну и пусть себе докладывают, вы-то глупости не обязаны повторять? Или таки обязаны?
Метафора спектакля, созданная Ги Дебором в 1967 году, уже не вполне точно обозначает состояние современности. Спектакль — это все же нечто величественное, отзывающее нас к античным богам и героям. Эта метафора была проста и понятна каждому, поскольку не требовала разъяснения и оправдывала любые поступки, потому что такова природа драматургии. Мы сегодня живем, скорее, в атмосфере циркового представления, где ненастоящесть возведена в культ, ей поклоняются, ее избирают на руководящие должности.
Поэтому можно не просто безнаказанно нарушать любые обещания и этические нормы, это еще и будет всех несказанно забавлять. Общество террористического спектакля — далеко не вся страна. Это болезненная, мазохистская часть нашей общей диссипативной системы. «Одинокий волк» в таком мире способен просто копировать увиденное по телевизору, и, пугая других, получать садистское удовольствие, не задумываясь о последствиях.
Впоследствии Ги Дебор написал, что общество спектакля превратило восстание против себя в спектакль. Это то, что произошло с Майданом. На рукотворных развалинах этого явления, в его грандиозных руинах завелись террористические бомжи, каждый из которых болезненно мнит себя мыслителем, мстителем и героем. Далеко не все из них способны даже улицу перейти на красный свет, не говоря об умышленном убийстве. Это — теоретические злодеи, которых полно в любом обществе. Обществу они важны только в их же болезненных мечтах. На деле же растущая энтропия лишает людей эмоций, как ковид — обоняния и вкуса.
Я предполагаю, что около восьми миллионов наших сограждан имеют определенные проблемы со стабильностью психики. Примерно полтора миллиона — весьма серьезные проблемы. Это вовсе не означает асоциального поведения. Скорее, говорит о страданиях, стрессах и неврозах. Но эта общая картина невротизации страны — то, откуда с легкостью могут появляться «одинокие волки» терроризма. Ведь эмоциональная причина одна — дефицит внимания. А откуда вниманию взяться, если ты окружен такими же страдающими эгоистами?
У меня здесь нет рецепта спасения от проблемы. Для этого существуют фейсбучные блогеры. Во всех шутках по поводу «расписания терактов на август» есть лишь доля шутки, потому что люди понимают: наступило такое время. Понимание — уже часть личной безопасности.
Практическая рекомендация — как увидите нечто, претендующее на лавры террориста, дайте ему понять, что вам на это совершенно наплевать. Если это все спектакль, просто предложите ему лучшее место в партере.