Если вдуматься, мы уже были в нескольких шагах от аналогичной ситуации. Да почему были? И остаемся: на востоке и в центре страны украинский язык превратился из «необязательного» или сельского в язык для служебного пользования, язык деловых бумаг — и только! И попытки его защитить, что было одним из признаков свободолюбия и тяги к справедливости в советские времена, в данное время кажутся чиновничьим беспределом. Зачем защищать то, что позволительно?
Мы успокаиваем себя тем, что все изменится, когда во взрослую жизнь придут ученики украиноязычных школ — новых украиноязычных школ, которые до недавних пор были русскими... Честно говоря, не уверен. Мой приятель, восточноевропейский дипломат, недавно переведенный из посольства своей страны в Москве в посольство в Киеве, поведал следующую историю. Он отдал дочь в ближайшую школу — украинскую. На уроках ей было трудно: девочка успела овладеть русским, однако украинский, конечно, почти не понимала. Зато было легко на переменах: одноклассники между собою общались именно по-русски... Учительница пыталась помочь новой ученице и на уроках, обращаясь к ней на русском языке. Однако тогда возникал логичный вопрос: почему она не может на этом же языке обращаться ко всему классу, к ученикам, которые даже подсказывают друг дружке по-русски? Дело кончилось тем, что мой приятель перевел дочурку в русскую школу: приходится отвозить ее на учебу, зато, по крайней мере, не возникает психологических проблем...
Что же делать, чтобы игра в украинский язык превратилась в украиноязычную жизнь? И нужно ли это делать? Почему не могут спокойно сосуществовать несколько Украин — маленькая украиноязычная на западе, большая русскоязычная на востоке и между ими — суржиковый край? Но язык — это не только способ общения, это своеобразная система ценностей. И вдобавок — не ценностей ограниченного круга интеллектуалов, а именно ценностей массовых. Очевидно, что русскоязычный академик Сахаров большинству украинских или же польских интеллектуалов ближе «своих» экстремистов, наподобие Корчинского или Тыминского... Однако Сахаров — это отражение идеальной России. Как, впрочем, и вся русская правозащитная мысль, которой никогда не разделяло не то что большинство населения, но и большинство интеллигенции этой страны. Мы должны отдавать себе отчет, что Россия — с ее языком, культурой, государственной организацией — на самом деле евразийское государство. Никто, кстати, этого и не скрывает, быть может, это даже цивилизационное преимущество, не знаю... Но когда страна, полностью находясь в Европе, начинает проникаться этими евразийскими ценностями, — она сразу же становится плохой карикатурой на чужую цивилизацию...
И дело тут не только в языке. Русский на самом деле так и не смог стать родным для большинства населения нашей страны. Если проанализировать качество этого языка у нас, мы увидим, что в каждом его предложении, каждом слове скрывается украинский... Поэкспериментируйте: во время просмотра русскоязычных новостей телеканала «Интер» попробуйте представить, что вы смотрите программу «Время». Не получается? Почему не получается? Неужто Марина Остапенко хуже какой-то там Кати Андреевой? Да нет. Просто она разговаривает на другом языке... Старенькая преподавательница культуры устной речи, которая работала с Людмилой Гурченко, рассказывала мне, что будущая «звезда», когда приехала из Харькова, настойчиво работала над тем, чтобы начать разговаривать «правильно»: с ее украинским акцентом нечего было даже мечтать о московской сцене! Потом, уже знаменитой и общепризнанной, Гурченко передала язык своего отца в книге, посвященной харьковскому детству. И все аж перепугались: как «некультурно» разговаривал, оказывается, отец утонченной Гурченко. Ладно — перепугались бы в Москве, а то в Киеве! А вы как разговариваете, уважаемая пани? Вы в самом деле считаете, что это в Ярославле говорят «ложат» или все слова с «г» произносят с характерным украинским прононсом? Гурченко-старший просто разговаривал органично, ему не нужно было подражать московскому телевидению...
Русский побеждает преимущественно потому, что он — нормальный дом, в котором все уже построено, и то, что в его европейском дизайне просматриваются очертания юрты, в самой России никому не мешает... Не только Толстой и Достоевский, не только речи Путина! На русском языке выходят популярнейшие телепрограммы, дублируются триллеры и детективы, переводятся — и пишутся — бульварные романы и истории о безумной любви в джунглях. Как и английский, он — язык компьютерных программ и Интернета. В доме же украинского языка существуют лишь фундамент и верхние этажи. Между ними — впечатляющая пустота. Фантастический дом! А мы, вместо того чтобы строить несуществующие этажи, продолжаем украшать верхние: тут бордюрчик переделаем, там новую хрустальную вазу поставим... Так и живем. Государство, конечно, может поддержать украинское книгопечатанье, но после того, как появится больше книг, сразу же возникнет проблема читателя. Книги эти должны быть лучше, привлекательнее и дешевле русских. В советские годы все полки книжных магазинов были забиты украиноязычной макулатурой. Однако «Неповторність» Лины Костенко найти в магазинах было невозможно. Я так тогда и не нашел, мне ее подарила приятельница, которой посчастливилось попасть в ведомственный книжный магазин Союза писателей... Маленький тираж? Но многие другие книги, так и не дождавшиеся читателя, тоже издавались не многомиллионными тиражами.
А издавались для отчета — что украинское книгопечатанье существует. Словно для демонстрации пролетарского интернационализма существовали украиноязычное радио и телевидение... Ну, хорошо, спасибо партии и ее интернационалистским чувствам, которые не запретили украинский язык, как бандеровский, не упекли его, как, скажем, идиш, в какое-то там биробиджанское гетто! И сегодня стоит уже задуматься над современным образом и самой Украины, и украинского языка. В противном случае украинский так и останется языком деловой речи и фольклорных потребностей... Кстати, что я заметил в поэзии Нули Ни Гоунал — это действительно отличает ее стихи от стихов коллег — эта поэзия фольклорно перенасыщена. Она — вроде литература давних времен: как раз потому, что многие этажи в доме ирландского языка недостроены, поэтесса вынуждена обращаться к старой мифологии, сагам, балладам... Впрочем, у этой храброй женщины просто нет выбора: она спасает язык в стране, где по-английски разговаривают даже самые большие патриоты, где все нужно начинать сначала... Ирландцы фактически строят имеющийся пока у нас фундамент. Однако мы должны осознать: если не начнем меняться, в ХХІ веке не мы будем удивляться ирландскому языку, а ирландцы — украинскому...