Украинские феминистки, как бы они ни стремились к самовыражению, все равно обречены на роль некоего кордебалета за спиной самой продвинутой из них — Оксаны Забужко. Представляете, каково это: яркой, доминантной, творческой женщине в течение многих лет читать свое имя после «а также»?
А вот Нила Зборовская, литературовед, специалист по психоанализу, писательница и бывший директор Центра гендерных исследований при Институте литературы НАН Украины, нашла интересный способ, как избежать этого — по крайней мере для себя самой. Поскольку, появляясь на публике, пани Нила, как и раньше, представляется феминисткой: это удобно, когда надо озвучить некоторые критические моменты относительно «этих проклятых мужчин». И в то же время создает собственный, абсолютно противоположный образ. Какой именно? Попробуем разобраться.
— Нила Викторовна, так вы феминистка или нет?
— С феминизмом я распрощалась. Феминизм — мировоззрение социально активной женщины. Раньше, когда я искала себя, меня привлекал социум: я родилась в селе и очень хотела жить в Киеве. Мой отец здесь учился. Он был киномехаником, часто крутил кино об Индии, и мне с детства казалось, что Киев — это почти Индия. Но сейчас я, наоборот, стремлюсь выйти из социума. Поэтому для меня это искусственный имидж.
— Как же вы оказались на должности директора Центра гендерных исследований?
— Абсолютно случайно. Я тогда возвратилась из Казахстана, где писала диссертацию, и просто присоединилась к исследованиям, которые уже разворачивались. Создание центра было идеей Веры Агеевой. А Соломия Павлычко предложила, чтобы директором была я. Потом Соломия порекомендовала меня на передачу Мыколы Вересня «Табу» представлять феминизм. Вообще, было интересно в этом аспекте работать, ведь гендерные исследования очень популярны в мире, психоанализ также строится на исследовании мужской-женской коллизии...
Но когда Соломии не стало, для меня было вполне логичным выйти из этого центра. Я поняла, что в моей жизни это случайный союз. Показательно, что именно феминистки — Вера Агеева, Оксана Забужко, Валя Кириллова — поддержали уничтожение моей книги.
— Речь идет об эссе «Моя Соломія Павличко»? Расскажите, пожалуйста, эту историю поподробнее.
— Это была книга «Пришестя вічності», в которую вошло эссе. Я описала там все переживания, происходящие в моей психике накануне Нового 2000 года, когда умерла Соломия. Тогда у меня появилось предчувствие, что кто-то умирает, не знаю, кто именно, но ко мне приближалось такое знание, которое было трудно выдержать... Я три года не была на ее могиле, не могла отойти от шока, настолько мое предчувствие и эта смерть совпали.
Тогда перед Новым годом я позвонила Соломии и сказала, что отказываюсь от феминизма. И просила посоветовать мне психиатра, потому что меня напугали эти предчувствия. В то время я начала писать роман «Марія Деві Христос», где хотела показать, что такое пришествие Христа, а что такое имитация как страшный психологический эксперимент. Я думала, что подключилась к этому страшному эксперименту и не смогу самостоятельно выбраться. Мы в последний раз встретились с Соломией Павлычко на презентации книги Оксаны Забужко «Хроніки від Фортінбраса», где Соломия меня познакомила с Семеном Глузманом. Некоторые из этих фактов я использовала в эссе. Оно было опубликовано совершенно случайно.
Так вышло, что я делала на радио передачу о Лесе Украинке и встретила там издателя Леонида Финкельштейна. Мы познакомились, он вспомнил, что Соломия Павлычко как-то говорила ему: национальный автор в Украине — это Нила Зборовская. И предложил издать мои радиопередачи как книгу. А я дала ему почитать эссе о Соломии, и мы решили напечатать там и его. Леонид был так поражен, что за две недели сделал эту книгу!
А спустя какое-то время, помню, я позвонила Финкельштейну, и он сказал, что Оксана Забужко назвала этот текст сумасшедшим. Между тем муж Соломии Богдан Кравченко выкупил все экземпляры, и, насколько мне известно, их свезли в издательство Соломии Павлычко «Основы», где, очевидно, и уничтожили.
— Остались ли какие-то экземпляры?
— Книга была несколько дней на рынке, определенное количество успели продать: как-то на творческом вечере в Тернополе мне приносили эту книгу для автографа.
— А это правда, что в своем эссе вы «сдали» бывших «колежанок», написав прямым текстом: Центр гендерных исследований был создан «под имя» Соломии Павлычко с целью получения грантов?
— Именно это я никогда не писала... Эссе «Моя Соломія Павличко» —тотальная психическая боль. Чтобы выразить себя, боль притягивает различные воспоминания, социальные факты. Люди разучились читать боль, поэтому смакуют именно социальные факты.
Как-то я поехала в Черкассы, выступила там на конференции, и после этого в газете «Молодь Черкащини» появилась статья под названием «Що буде, коли до влади прийдуть жінки?». Она заканчивалась такими словами: «Попереду Юлія Тимошенко, позаду — Ніла Зборовська».
В скором времени Тимошенко села в тюрьму, а у меня уничтожили книгу. По этому поводу в моей семье очень переживали, особенно отец. Как-то он сидит перед телевизором, а тут как раз показывают Юлю, такую измученную, только что из заключения. И он говорит: «Оце-то попереду, оце-то позаду...»
— А вообще вы восприняли сравнение с Тимошенко как комплимент?
— Почему комплимент? Там все правильно: Юлия Тимошенко впереди, так как она социальный человек. На мой взгляд, это был продуктивный союз: Ющенко и Тимошенко, потому что Украине нужны радикальные изменения, а Ющенко сам не может их осуществить...
Есть у женщин социальное предназначение, есть метафизическое. Я метафизическая женщина, к социальным женщинам отношусь с пониманием, но когда такая женщина деструктивна, это опасно. Считаю, что Оксана Забужко — деструктивная социальная женщина. Поэтому она и начала как член коммунистической партии, чтобы утвердиться в социуме. В ее первой книге, «Травневий іній», есть романтическое стихотворение «Вступ до комсомолу». Я шла совершенно иным путем. И то, что сегодня Оксана Забужко в Нацсовете по вопросам духовности, меня просто пугает.
— Оксана Забужко сказала в одном интервью, что в Украине не выработана модель мужчины для творческой женщины. Как вы нашли для себя эту модель?
— Нет модели. Есть способность или неспособность любить. Когда ты любишь мужчину, ты любишь его не только таким, каким он есть, но и таким, каким он может стать благодаря любви. Для меня роман Оксаны Забужко «Польові дослідження з українського сексу» — пример того, как женщина имитирует любовь. Я всегда даю студентам для сравнения «Лісову пісню» Леси Украинки и этот текст. Смотрите, Лукаш у Леси Украинки —обычное сельское чмо, он не видит себя, но приходит Мавка и показывает ему через свою любовь, что он поэт! Если бы я написала роман о Кумановском, прототипе героя Забужко, я бы из него ради Украины сделала Бога! А Забужко из такого художника своей имитацией сделала чмо, и этот образ недалекого украинского мужчины путешествует по всему миру.
— Когда говорят о женской литературе (в высоком смысле), на первом месте стоит понятие опыта — специфического, недоступного мужчинам. В вашем художественном творчестве личный опыт — это главное?
— Я никогда не писала текстов просто ради литературы. В литературном процессе оказалась так же случайно. Дело в том, что я родилась и жила в селе, очень отдаленном от города, в эзотерическом мире. Помню, как бабушка «заговаривала» страх. Я с детства знала, что фольклор — это безымянное знахарское творчество. Поэтому когда доживу до пенсии, куплю себе дом под Киевом и буду старинным украинским способом заговаривать от страха. Украинским народным психоанализом.
Свой первый текст «Дзвінка» я писала единственному человеку, Николаю Булатецкому из Черкасс, потому что он переживал невероятную психическую боль: у него умерла двенадцатилетняя дочка. И поэтому я решила написать ему текст-заговор, с кодом сугубо для него одного. Мне нужно было ввести его психику снова в ситуацию похорон, чтобы он сумел это пережить еще раз и не погубил себя. В ночь на Ивана Купала я написала этот текст. А когда пошла на почту отправить его в Черкассы, по пути встретила своего знакомого Тараса Кознарского. Мы зашли в кафе, я рассказала ему о ночи на Ивана Купала и дала текст, поскольку у меня было два экземпляра, а Тарас его отксерил и почему-то передал Соломии Павлычко. Помню, как Соломия мне позвонила и сказала: «Ты настоящая писательница». Таким образом этот текст стал двойным: с одной стороны, он написан для единственного человека, который, кстати, сейчас баллотируется на должность мэра в Черкассах, чему я очень рада, а с другой — привел меня в литературу.
— А ваш новый роман «Українська реконкіста»? Критика восприняла его именно как несколько автобиографический...
— Его я также написала для единственного человека, девочки из нашего рода, дочери моей сестры — Светланки. Я знаю, что у нас в роду есть такое свойство — ходить по краю, слышать голос неосознанного... Кстати, именно это и привело меня в психоанализ: мне нужно было объяснить с научной точки зрения, прежде всего самой себе, что происходит с психикой на грани? И когда я поняла, что Светланка также видит потустороннее, для меня стало важно объяснить ей, что такое знахарство, показать, как опасно ходить по краю. Конечно, я облекла это произведение в художественную форму, там есть мой собственный психологический опыт, — но Светлана прочитает этот текст в знаках, совсем по-иному.
Поэтому и говорю, что я случайный человек в литературном процессе. Для меня не имеет значения литературная судьба произведения. Главное — назначение, которое есть у этого текста. Я могу вообще не печатать свои книги, а просто отдавать тексты людям, для которых я это написала. Но я знаю: люди могут и не воспринять текст, если я просто оставлю его ненапечатанным, а когда ты публикуешь роман, они уже относятся к тебе с уважением и пониманием. Детям моего рода также нужна моя слава. До тех пор, пока они не поймут, что это неважно.
— Социальные, как вы говорите, женщины часто сетуют, как трудно соединить бурную общественную деятельность с бытом: приготовить мужу обед и т.п. Для метафизической женщины это проблема?
— Я невероятно люблю готовить! Ведь я же выросла в селе. Готовя пищу, ты туда привносишь собственную энергию. Когда вся моя семья съезжается в село, я всегда на кухне, все знают, что самая вкусная еда — это когда я готовлю. Жаль, что у меня не хватает времени уделять этому достаточно внимания, и только в селе могу отдохнуть, готовя на всех.
— Восьмое марта — ваш праздник?
— Моя мама любит, когда ей дарят цветы в этот день. Но я его не праздную.
— Почему? Вы же не феминистка!
— У меня два больших праздника: Рождество и Пасха. Шестого марта начинается пост, это для меня очень важно. Люблю метафизические дни и праздники, когда что-то происходит, например Ивана Купала. Знаете, почему знахарки в ночь на Ивана Купала создают свои тексты? В это время активизируются творческие силы земли, и вода становится творческой, мощной, сильной! Это действительно — День! А Восьмое марта, 23 февраля, День Валентина... Ну, собственно, что это за праздники в Украине? 23 февраля можно праздновать разве как день рождения президента.
— Над чем работаете сейчас?
— Готовлю к печати в «Академвидаві» новую книгу «Код української літератури». На основе психоанализа истолковываю украинскую литературу от Сковороды до Забужко. Это моя монография докторской, и я собираюсь выйти, как видите, в социум на защиту своей концепции.
Я писала этот труд между делом, не думая выносить его на защиту докторской, если бы не знакомство с Петром Сосенко, одноклассником Соломии Павлычко. Код украинской литературы глубоко спрятан в фольклоре. А прадед Петра, Ксенофонт Сосенко, был известным фольклористом, и сам Петр собрал множество текстов для анализа. Он преподает во Франции, и когда я ему рассказала об этой теме, он сказал мне: «Создадим что-то вроде «масонской ложи» — ты будешь анализировать, а я буду предоставлять тексты и профинансирую тебя на три года. В честь Соломии, поскольку она была моей первой школьной любовью».
На второй день после нашей встречи Петр купил мне новый компьютер и вообще очень помог материально. Благодаря ему я заканчиваю эту книгу, но пока без анализа фольклора. Вот говорю, что я не в социуме, а сама...
— Так может, ваша научная и преподавательская деятельность — это тоже случайно, как феминизм и литература?
— Нет. Учитель — самая лучшая профессия. Моя сестра говорит, что благодаря мне в нашей семье будет династия учителей. Очень хочу, чтобы так и было. Когда прихожу в аудиторию и вижу, что студенты меня ждут... Это — самое большое счастье в социуме: учить искать истину. Поэтому я не такой уж внесоциальный человек.