Незакрытый доклад Никиты Хрущева

50 лет назад в Москве произошло событие, имевшее немалое значение для Советского Союза, Украины и даже для мира. Я имею в виду ХХ съезд единственной тогда партии — КПСС. Это было время, когда ее возглавлял Никита Хрущев. А съезды он любил проводить по-тоталитарному — долго. Вот и упомянутый съезд продолжался с 14 до 25 февраля 1956 года. О многом говорилось на этом собрании (например, о возможности предотвращения новой мировой войны). Но ключевое событие произошло в последний день работы. Это так называемый закрытый доклад Хрущева, посвященный развенчанию сталинизма. Или, как тогда сдержанно высказывались, критике культа личности Сталина, красного диктатора, умершего в марте 1953-го.

Берия начинает и… проигрывает

Десталинизацию, собственно говоря, начал еще Лаврентий Берия, известный сталинский приспешник, но и при этом политик-прагматик. Он усматривал в критике бывшего вождя мощный рычаг для легитимации послесталинского режима, для спасения «светлого образа» КПСС. С ним солидаризировался Георгий Маленков, уже на второй день после похорон Сталина заявивший о необходимости прекратить политику «культа личности».

Следовательно, линия на «десталинизацию» не была изобретением только лишь Хрущева и не его доклад на XX съезде положил начало либерализации коммунистического режима. Первые шаги, не менявшие природы этого режима, но призванные свести до минимума беспредел сталинской эпохи, сделали немедленно после смерти тирана.

Уже 27 марта 1953 г. появился указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии заключенных до 5 лет (освобождению подлежало около миллиона осужденных). В апреле 1953 года были приняты решения, на основании которых освободили лиц, привлеченных по «делу врачей» и «мингрельскому делу». В сентябре 1953 года появился указ Президиума Верховного Совета СССР, в соответствии с которым Верховному суду предоставлялось право пересматривать по протестам генерального прокурора решения бывших коллегий ОГПУ, «троек» НКВД и «особого совещания» при НКВД—МГБ—МВД СССР. Тогда же были отменены военные трибуналы войск МВД, «особое совещание» МВД и постановление ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года «О порядке ведения дел о подготовке или осуществлении террористических актов». В 1954 году реабилитировали участников «ленинградского дела». Тогда же были созданы центральная и местные комиссии по пересмотру дел лиц, осужденных в 1934—1953 гг.

Любопытно, что даже такой убежденный сталинист, как Лазарь Каганович, не тогда, в 1950-е годы, а уже в конце жизни в одной из бесед с писателем Феликсом Чуевым заметил: «После смерти Сталина нужно было раскритиковать то, что было». Так что не один Хрущев понимал невозможность сохранения старого режима. Стране грозила внутренняя деградация. Для внешнего мира закрытая «железным занавесом» сталинская империя постоянно несла угрозу не только «мировой революции», но и мировой войны.

Но политика является политикой. Поняв, что в критике Сталина нельзя заходить так далеко и руководствуясь стремлением устранить опасного конкурента, Хрущев стал в центре заговора, следствием которого был арест Берия в июне 1953-го. Все преступления сталинской эпохи приписали «банде Берия». Позже Хрущев в воспоминаниях сознается: «...Грубо говоря, выдумали о роли Берии, что Берия главное лицо злоупотреблений, которые сделал Сталин. Мы, по сути говоря, находились в плену этой версии, нами созданной в интересах реабилитации Сталина». Тогдашняя попытка отделить Берию (объявленного вполне в сталинском стиле «агентом международного империализма») от Сталина и сталинизма оказалась успешной. Она способствовала укреплению позиций Хрущева, которого в сентябре 1953 года избирают первым секретарем ЦК КПСС. Однако, использовав дозированную критику прошлого в борьбе за власть, Хрущев постепенно понял, что придется идти дальше.

И тому было немало побудительных мотивов. Нельзя, скажем, забывать, что первая волна амнистии в 1953 году охватила преимущественно уголовный элемент. Жестко подавленные лагерные восстания в 1953—1954 гг., в которых участвовали политзаключенные (бывшие военные), показали, что десталинизацию не провести сталинскими методами. С 1954 года в лагеря отправляются специальные комиссии, составленные из юристов и партийных работников, которые при рассмотрении отдельных, наиболее одиозных дел имели право высказываться в пользу освобождения или даже принимать решения об освобождении. При этом постоянно соблюдался принцип дифференциации между сокращением срока заключения, амнистией и реабилитацией (как правовой, так и политической). Только реабилитация давала бывшим зэкам возможность вновь стать полноправными гражданами; то есть они могли возвращаться обратно домой, претендовать на жилье и восстановление на работе, а также, как правило, на восстановление в партии.

Из мест заключения начали возвращаться люди, и возникало все больше проблем, лейтмотивом которых был вопрос «кто виноват?» Сводить все к личности Берия было по меньшей мере неубедительно. Это заметили не только в СССР. В мае 1955 года во время визита официальной советской делегации во главе с Хрущевым в Югославию Иосиф Броз Тито иронически отнесся к утверждениям, что только Берия повинен в разрыве отношений между странами. Хрущев в дискуссии защищал Сталина, впрочем, признавая «неправильные» и даже «варварские» методы его руководства.

Как раз со средины 1955 года Хрущев дает указание рассматривать дела не только того периода, когда Лаврентий Берия был во главе НКВД, но и более ранние дела. Хрущев внимательно следил за итогами этой работы, о чем ему непосредственно докладывал давний соратник — председатель КГБ СССР Иван Серов. Он же выполнял задачи по изъятию документов, подтверждавших участие в репрессиях самого Хрущева. Теперь ему предстояло сделать выбор — идти в изобличении преступлений сталинизма дальше или, прежде всего учитывая собственную роль в окружении Сталина, быть более осторожным. После некоторых колебаний Хрущев избирает первый вариант: подвергать критике не только приспешников, но и самого «вождя народов». А это уже могло быть опасным для самого Хрущева, поскольку его окружали ортодоксальные сталинисты.

Хрущев продолжает и — побеждает

Вот как описывал этот момент Лазарь Каганович в выступлении на июньском (1957 г.) пленуме ЦК КПСС: «В октябре 1955 года, за 4 месяца до съезда партии, Хрущев внес предложение о Сталине. Сам Хрущев за 5 месяцев до съезда выступил и говорил о Ленине и Сталине как о великих наших руководителях, обеспечивших нам победу. Всего за 5 месяцев до съезда!.. Мы говорили, что Сталин — великий продолжатель дела Ленина. Потом вдруг поставили вопрос о Сталине. Не все могут воспринять».

Да, не все члены президиума ЦК КПСС тогда восприняли позицию Хрущева. Парадокс был очевиден: вчерашний сталинист предлагает подорвать сталинизм, а тем самым — вольно или не вольно — коммунизм. Но в том-то, по моему мнению, и было дело, что Хрущев, в отличие от других, решился на этот шаг с целью подрыва именно сталинизма, а не ленинизма, социализма или коммунизма. В любом случае он полагал, что это ему удастся сделать. Его антисталинская активность преследовала цель «диалектически» отделить «злодея» от доктрины, способствовать укреплению коммунистической системы, иллюзии ее способности к реформам. К тому же критика сталинизма как «искажений» должна была разорвать молчание вокруг преступлений, о которых фактически все знали и которые нужно было более или менее убедительно изложить.

Интересно, как сам Хрущев объяснял свою позицию, когда был уже «пенсионером союзного значения». В разговоре с драматургом Михаилом Шатровым он говорил: «Ко мне Сталин относился лучше, чем к другим. Меня кое-кто из политбюро считали почти его «любимцем». У меня «сидела» только жена сына (Леонида Хрущева. — Ю.Ш.). Он меня иногда называл польским шпионом, Хрущевским, заставлял танцевать. Ну, в общем-то все. Не сравнить с тем, что он творил и делал с другими.

Мог ли я продолжать то, что было раньше, то есть сталинскую линию? После некоторой косметики, после некоторых маленьких реформ совершенно спокойно мог продолжать. На мой век и даже больше инерции хватило бы.

— Да почему же, Никита Сергеевич?

— Потому что я не из 30-х годов, я из иного десятилетия».

А дальше Хрущев рассказывал, что стал большевиком во время гражданской войны под влиянием выступления Николая Бухарина, на котором случайно присутствовал. Это — намек на те времена, когда еще был жив Ленин. «Хороший» Ленин и «плохой» Сталин, прекрасная коммунистическая идея и ее «преступные извращения» — эта схема отражала, ясное дело, не антикоммунизм Хрущева, а его конъюнктурные политические расчеты. Он настаивает на расследовании преступлений сталинской эпохи.

5 ноября и 31 декабря 1955 года Президиум ЦК КПСС обсуждает эти вопросы. Следствием стало создание комиссии по изучению материалов о репрессиях против членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на XVII съезде ВКП(б), и других советских граждан в 1935—1940 гг. Комиссию возглавил осторожный и консервативный секретарь ЦК КПСС Петр Поспелов, в свое время — один из создателей одиозного «Краткого курса» истории ВКП(б).

1 февраля 1956 года Хрущев вновь ставит на Президиуме ЦК КПСС вопрос о репрессиях. Именно тогда был допрошен бывший следователь по особо важным делам МГБ СССР Б.Родос (в свое время ведший дела С.Косиора, В.Чубаря и других коммунистов-руководителей). Поспелов и Серов приводили факты непосредственного руководства Сталиным массовыми репрессиями.

Как и на предыдущих заседаниях, состоялась дискуссия. Вячеслав Молотов считал, что на предстоящем XX съезде нужно обязательно подчеркнуть, что Сталин — великий продолжатель дела Ленина. Но с этим мнением согласился только Климент Ворошилов, частично — Лазарь Каганович. «Сталин, — подчеркнул Хрущев в конце обсуждения, — был предан делу социализма, но все делал варварским образом. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое вытер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинил».

Как и следовало ожидать, 70 страниц машинописного отчета комиссии под руководством Поспелова содержали такую информацию о репрессиях, что при всей осторожности авторов этого документа он производил «взрывной» эффект. 9 февраля 1956 года Президиум ЦК КПСС обсуждает этот документ, который зачитал Поспелов. Как вспоминал Анастас Микоян, факты были настолько ужасающими, что на глазах докладчика появлялись слезы: «Мы все были поражены, хотя многое мы знали, но всего того, что доложила комиссия, мы, разумеется, не знали. А теперь это все было проверено и подтверждено документами».

Именно во время этого обсуждения Хрущев предложил поставить доклад о Сталине на «закрытое» заседание XХ съезда. Тогда же он понял, что ему придется вести борьбу не только с умершим Сталиным, но и с живыми сталинистами: против его идеи открыто выступили Молотов, Ворошилов, Каганович. Теперь Хрущев, хотя и имел большинство голосов в президиуме ЦК КПСС, твердо знал: любая его ошибка в предсъездовский период может стать для него роковой.

Вот почему, когда Микоян предложил сделать докладчиком Поспелова, Хрущев в ответ прибег к совершенно иезуитскому, но абсолютно выигрышному приему — предложил в качестве докладчика самого себя. Хрущевское обоснование было демагогическим, но также абсолютно выигрышным: «Подумают, что секретарь ЦК уклоняется от ответственности, вместо того, чтобы самому доложить о таком важном вопросе». 13 февраля 1956 г. президиум ЦК КПСС официально поручил Хрущеву сделать доклад о культе личности на «закрытом» заседании XХ съезда. Так, заседание объявили «закрытым», но Хрущев не собирался закрывать дальнейшую работу над текстом доклада. Ему поручили играть главную роль — докладчика, и он теперь стремился усовершенствовать текст...

Доклад

Начинается съезд, а Хрущев приказывает сделать дополнения к тексту доклада (охватывавшего — обратите внимание! — события до 1939 года), написанного лично Поспеловым. 15 февраля 1956 года он обращается к секретарю ЦК КПСС Дмитрию Шепилову и предлагает ему подготовить новые материалы для «закрытого» доклада. Логика Хрущева была железной: право на доклад он имеет, а уж сам текст — прерогатива докладчика.

Вот что вспоминал о той ситуации сам Шепилов: «Я выступал в дискуссии по отчету ЦК на следующий день работы съезда... После выступления я сел в Президиуме, возле колонны справа». Подошел Хрущев: «Я с этими (Молотовым, Кагановичем...) ничего не могу сделать, а выступить все-таки хочу с изобличением культа. Поможете. Я кивнул. «Тогда поехали!» Дело в том, что еще до съезда Хрущев в личных беседах с Шепиловым обсуждал тему репрессий, говорил о необходимости реабилитации людей. Следовательно, они вроде уже выработали совместную позицию.

«Когда мы приехали на Старую площадь, — вспоминает далее Шепилов, — Никита Сергеевич оставил меня в моем кабинете, где я два с половиной дня сидел и писал. При этом, когда я спросил, что он считает нужным написать, кратко бросил: «Мы все с вами обсудили. Действуйте!» Он дал мне полный карт-бланш...

Так вот, я написал текст на листах бумаги. При этом никаких особых материалов у меня под рукой не было, только текст Поспелова... Рукопись отдал Хрущеву, а сам поехал на съезд. Когда он потом читал доклад, я находил в нем свои целые абзацы. Однако текст кто-то перелопатил. Кто сделал окончательный вариант? Сам Хрущев?.. Тогда это были бы диктовки, ведь Никита Сергеевич сам никогда не писал: у него были трудности с орфографией и он это знал. Я видел всего одну надпись на документе в таком варианте: «Азнакомица». Возможно, компоновали доклад помощники Хрущева — Лебедев, Шуйский? Не знаю».

Можно согласиться с мнением тех исследователей, которые считают, что когда речь идет о личном вкладе Хрущева в выдвижение вопроса о культе личности Сталина на XX съезде КПСС, то необходимо говорить не только о его заслуге в постановке доклада, но и подчеркнуть, что в подготовленный текст по его инициативе были внесены такие факты, о которых никто вообще не собирался вспоминать. Для подтверждения стоит лишь назвать темы разделов, по хрущевскому заказу вышедших из-под пера Шепилова: Сталин и война, депортация народов СССР, послевоенные репрессивные акции, отношения с Югославией, культ Сталина в его «краткой биографии», последствия культа личности, выводы.

Как вспоминал бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ, а потом председатель КГБ СССР Владимир Семичастный, когда Хрущев читал доклад на съезде, он почти не отвлекался. Лишь тогда, когда «цитировал документы, письмо Кедрова, его воспоминания, давал какие-то свои оценки. Но реплики и приложения были краткими, что для Хрущева не показательно. Сначала стояла мертвая тишина... Рассказ о том, что творил Сталин и его окружение, вызвал в зале ропот. Но это не были возражения, а скорее естественная человеческая реакция». Кстати, читал Хрущев доклад на утреннем заседании, а не поздно ночью, как об этом почему-то пишут некоторые современные историки. Семичастный опровергал и версию о том, что якобы кому-то из делегатов съезда становилось плохо, а кое-кто даже терял сознание.

Наверное, именно в момент произнесения доклада тем, кого в июне 1957 года причислят к «антипартийной группе» (В.Молотов, Л.Каганович и Г.Маленков), стало окончательно понятно, что они позволили сделать Хрущеву. Его доклад мог быть превращен в разоблачительный документ целой эпохи, и он дает толчок раздумьям не только о недостатках вождя, но и всей системы. Но «наследники Сталина», как их назвал поэт Евгений Евтушенко, сказав в своих выступлениях, еще до хрущевского «закрытого» доклада, кое-что о «культе личности», тогда не смогли выступить против Хрущева. Тем более что он накануне съезда сделал еще один маневр — поддержал идею заслушать доклад после выборов в руководящие органы, после голосования. Тем самым он вынудил Молотова, Кагановича, Маленкова, Ворошилова, только что ощутивших себя вновь избранными вождями, молчать и не делать никакого демарша во время съезда.

Пройдут года и кое-кому из этих «сталинских соколов» придется объяснять мотивы такого поведения. Вот как, например, будет делать это Вячеслав Молотов (он умер в ноябре 1986 г.) в своих беседах с писателем Феликсом Чуевым. На замечание собеседника о том, что в народе критика Сталина не была подготовлена, а верхи уже были готовы, Молотов сказал: «Это не поддерживалось открыто, а фактически тянулись к этому (Еще бы не «тянуться» после стольких десятилетий физического и морального террора! — Ю.Ш.). Тянулись, да. Неустойчивость была в этих вопросах. Ведь до сегодняшнего дня многие одобряют этот доклад. В лучшем случае мог быть раскол — я этого тоже боялся. Открытый раскол, его лечить было бы очень трудно. В партии это было закручено как раз под настроение. Я считаю, что при том положении, которое тогда было, если бы мы, даже я выступил с такими взглядами, нас бы легко очень исключили».

Последствия

Молотова и его единомышленников все-таки исключат из партии. Случится это позже. А открыто, как известно, они выступят против Хрущева в 1957 году. И это не считаясь с тем, что уже в 1956 г. появится ряд партийных документов, с помощью которых руководящая партийная верхушка будет пытаться нейтрализовать разрушительный эффект хрущевского доклада, подчеркнуть, что суть системы остается той же, что никто не собирается ее предавать.

В первую очередь это касается одиозного постановления ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. «О преодолении культа личности и его последствий», вошедшего во все хрестоматии по истории КПСС и упоминавшегося во всех учебниках по истории советской эпохи. И было не только это постановление, но и другие документы, стимулировавшие борьбу с «крамольными» мыслями, которые стимулировал хрущевский доклад. Например, в декабре 1956 года президиум ЦК КПСС утвердил текст письма к партийным организациям «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и прекращении выходок антисоветских враждебных элементов». Это были не просто слова. Документ вызвал волну арестов, суровых приговоров судов. Тысячи людей, поверивших в то, что коммунистическая система стремится к демократии и способна такую реформу осуществить, были подвергнуты преследованиям. Скажем, в 1956 году физик М.Самсонов угодил в психбольницу за письмо в ЦК КПСС, в котором требовал большей последовательности в изобличении сталинских преступлений. В 1958 году группа ленинградской молодежи написала свои комментарии к «закрытому» докладу Хрущева на XX съезде. Это было расценено как антисоветские действия, и молодые люди были осуждены.

Полагаю, Хрущев изначально понимал противоречивость своей позиции и не случайно он так бескомпромиссно атаковал «антипартийную группу Молотова, Кагановича, Маленкова» и — по знаменитой формуле — «примкнувшего к ним Шепилова» на июньском (1957 года) пленуме ЦК КПСС. Позже, в 1961 году, он развернул новую атаку на сталинистов на ХХII съезде КПСС. Все это, разумеется, отнюдь не означает, что нужно идеализировать личность Хрущева. Да, ему был присущ инстинктивный гуманизм. Это правда. Не стоит забывать — Хрущев имел такой же солидный запас цинизма и жесткости бывшего сталинского головореза. Подтверждений много, несмотря на все попытки Хрущева их уничтожить.

Скажем, в 1936—1937 гг. в Москве он лично направлял документы с предложениями об арестах руководящих работников. В эти годы там было репрессировано почти 56 тысяч человек. Он был непосредственно причастен к многим карательным акциям в Украине, где при нем в 1938 году было арестовано 106 119 человек, в 1939 году — 12 тысяч, в 1940 году — около 50 тысяч человек. Можно вспомнить многочисленные репрессивные акции в Западной Украине в 1940 году, убийство по личному распоряжению Хрущева в Мюнхене лидера украинских националистов Степана Бандеры в 1959 году... Хрущев инициировал новое тотальное наступление на церковь. В мае и в июле 1961 года по его инициативе были изданы два указа, расширявшие применение смертной казни: один — за хищения в особо крупных размерах, другой — за нарушение правил о валютных сделках. В «хрущевском» СССР будут продолжаться аресты инакомыслящих в течение всей «оттепели». Он поощрял грубые попытки «воспитывать» творческую интеллигенцию, стимулировал атаки против тех, кто решался критиковать его за неоправданный эксцентризм и непоследовательность в хозяйственных и политических реформах. Нельзя забыть и об ужасном расстреле в Новочеркасске в 1962 году и о прочих репрессивных акциях, которые, естественно, не имели таких кровавых масштабов, как ленинско-сталинские.

Осенью 1956 года Хрущев санкционировал расстрел венгерской революции, в 1959 году — подавление протестов против «социалистического рая» в Восточном Берлине. Со временем, в 1961 году, возведена печально известная Берлинская стена, ставшая символом разделения Европы на «соцлагерь» и западный мир. Не опасаясь поставить мир на грань ядерной катастрофы, Хрущев пообещал «закопать» империализм в лице Соединенных Штатов, а при этом объявил курс на построение коммунизма в Советском Союзе ровно за 20 лет. Под его давлением была принята программа такого построения — суперутопичная третья Программа КПСС, невыполнение которой брежневисты со временем заменят курсом на построение и усовершенствование «развитого социализма». Можно было бы приводить немало других примеров. Однако все это едва ли перечеркнет нравственное значение хрущевского шага на XX съезде КПСС. Этого ему ортодоксальные коммунисты никогда не простили. Не зря в 1974 году Молотов, упоминая о «закрытом» докладе на ХХ съезде КПСС, дал следующую оценку: «Хрущев против Сталина пошел и против ленинской политики, он хотел изменения ленинской политики, которую осуществлял Сталин, которую поддерживали мы вместе со Сталиным, в конце концов». Ортодоксов раздражало и то, что «закрытый» доклад уже в 1956 году перестал быть «закрытым», поскольку его зачитали на партийных собраниях, брошюру с докладом получили руководители зарубежных компартий, в июне 1956 года текст опубликовала газета «Нью-Йорк таймс» и другие издания.

После хрущевского доклада и последующих антисталинских инициатив Хрущева, используя его непоследовательность и порой эксцентричность, окружение лидера начнет планомерную работу по подготовке реставрации. Они «отблагодарили» Хрущеву заговором в октябре 1964 года, сделав его «пенсионером союзного значения». После свержения «отца» советского либерализма изолируют на даче под Москвой, а его образ постепенно затмит образ «дорогого Леонида Ильича». (Кстати, коммунисты до сих пор «благодарят» Хрущеву различными инсинуациями, в том числе разговорами о том, что свой «закрытый» доклад он якобы прочитал по заданию западных спецслужб).

Но что бы ни рассказывали о хрущевском «закрытом» докладе, все-таки он — эпохальный. Доклад дал толчок раздумьям не только о недостатках «культа личности», но и всей коммунистической системы. В Украине начали получать подтверждение относительно специальных антиукраинских акцентов в действиях сталинского Кремля. Многие задумывались не только над тем, почему стали возможны репрессии, но и над тем, можно ли реформировать коммунизм, сделав его более гуманным?

История дала убедительный ответ: нельзя! И этот ответ значительно ускорил Никита Хрущев своим докладом на ХХ съезде.