— Могут ли дружить мальчик и девочка?
— Могут, но со временем природа возьмет свое.
Народная мудрость
Я прошу вас во имя Христа учесть возможность того, что вы неправы.
Оливер Кромвель — ирландским повстанцам
После обретения страной независимости в культурную жизнь украинцев постепенно начал входить некий собирательный образ, отражающий представление граждан о самих себе, а точнее — то, как они хотели бы выглядеть в глазах других. Ассоциативно в памяти старшего поколения наверняка возникали плакатные картинки с изображением неправдоподобно накачанного негра, разрывающего над головой не менее неправдоподобные оковы. Если черного бодибилдера с сахарных плантаций заменить на запорожского казака, то картинка вполне могла бы стать проекцией коллективной самооценки 90-х.
Когда-то один из отцов психосемантики Альфред Кожибски утверждал, что научные термины не годятся для описания картины мира. Категоричность и негибкость их формальной логики приводит к тому, что из математически безупречных формулировок исчезает собственно жизнь. Спрашивается, что же такая наука может рассказать о жизни? Недоумение Кожибски, уже как трагедия, повторяется в романе-крике Джорджа Оруэлла «1984», где партийный «новояз» полностью заменяет человеческий язык и все высокие слова означают свою противоположность.
Помаранчевая зима 2004-го имела все шансы завершить формирование украинского «новояза». Если бы не безобразный политический конфликт наших дней, обнаживший глубинные противоречия в поведении революционеров. Поскольку лидеры нации с полным основанием могут именоваться архетипами, ключевыми символами, их поведение (как и его резкие изменения) — символично. Поэтому народные упреки в адрес Виктора Андреевича и Юлии Владимировны в большинстве своем справедливы и в то же время несправедливы. Обычным гражданам не нравится, что Ющенко и Тимошенко вели себя как обычные граждане. Право на кухонные ссоры, с их точки зрения, имеет только обыватель. Небожители обязаны соответствовать идеальным представлениям.
Увы! Все мы просто люди. На словах одно, на деле — не совсем. Социологические опросы, порядком себя дискредитировавшие, фиксируют, тем не менее, какое-то представление людей о себе и мире. А что дополняет эти переводные картинки души с погрешностью размером в проходной балл в Верховную Раду? Статистика? Или наоборот — жизнь церквей и Минкульт?
Нет, дорожное движение. Не ПДД, а именно сама «движуха» на дорогах. Присмотритесь внимательнее — и никакая социология вам больше не потребуется. Попробуем сначала сгруппировать самые общие наблюдения. Чем дороже транспортное средство, тем хамовитее обычно его владелец. Чем оно дешевле, тем водитель «тормознутее». Не как личность, разумеется, просто сильно ограничен в маневрах. Водители «Богданов» и прочих маршруток сочетают первый и второй признаки. Работяги на замызганных грузовиках ездят, как учили лет тридцать назад, в рабоче-крестьянском государстве. Обо всем этом существует невероятное множество анекдотов, историй, статей и телепередач.
Давайте представим себе типичную ссору водителей после мелкого, но спорного ДТП типа «обоюдка». Человек, у которого машина поплоше, резина «лысая» и обзор в зеркало заднего вида закрыт плотно сидящими родственниками, обычно упирает на правила, знаки дорожного движения. Водитель пореспектабельнее (который формально нарушил) отмечает: странно, что машина собеседника, при ее ресурсе, вообще ездит, а еще собиралась на скорости войти в поворот.
Теперь общественно-политическая параллель: один архетип, проваливший экономическую часть жизни страны, говорит в основном о морали, нравственности и личных обязательствах. Другой, со товарищи профукавший духовное возрождение страны, говорит о необходимости усиления власти надежными хозяйственниками. Каждый о своем предпочитает скромно умалчивать, стремясь исправить ошибки другого.
В дорожной версии этой сцены диалог заканчивается приездом ГАИ и страховиков. В архетипной — народ понимает, что ему в кои веки предлагают роль арбитра, но дадут эту роль лишь при условии, что он примет условия игры одной из сторон. Но это, извините, коррупция.
А коррупция откуда? На психологическом уровне — от убеждения, что зарплата несправедливо меньше, чем количество энергии, затраченной на работу. Если и находятся люди, считающие иначе, то это означает лишь, что они на новой работе — пару-тройку дней. То есть в основе — вполне естественное желание восстановить справедливость по отношению к себе.
Каждый человек, едущий в машине по дороге, обладает, как ему кажется, уникальным и неповторимым набором объяснений, почему именно ему в кратчайшее время нужно доехать к месту назначения. Почему другие обязаны эти мотивы не просто понимать, разделять, но и поступаться собственными. Почему солнце, ветер и дорожное покрытие должны всячески ему помогать, невзирая на время года, суток и нерадивость чиновников микрорайона.
В общем-то такая точка зрения не чужда и пешеходам. Но поскольку автомобиль — источник повышенной опасности (как и политика), то управление им делает эмоции неприкрытее. Иерархия потребностей становится подлиннее. Свою социальную составляющую человек за ненадобностью сильно сокращает. Это при том, что все вожди народа во все времена говорили о необходимости социальное усиливать, а личное — уменьшать. И народ согласно кивал (и кивает), аплодировал (и аплодирует) этому, причем искренне.
Так где же люди правдивее и почему общественные связи в нашей стране, похоже, и не могут возникнуть без специалистов по пиару?
Первая часть ответа примитивна. Правы и те, и другие. Такова двойственная (как минимум) природа личности. Свет является одновременно волной и частицей, а человек в состоянии искренне заблуждаться.
Вторая часть: общественный договор в постколониальных странах невозможен. Они создавались энергией мести и реванша. А матерые государства Старого и Нового Света строились, среди прочих фундаментальных принципов, на категории веры. Не важно, были это католики, православные, протестанты или масоны. Называясь по-разному, люди смирялись перед лицом Провидения, а посему активнее занимались мирскими делами.
Вера была для большинства не предметом теологических споров, а основой психической стабильности. Постоянные войны были обыденностью, привнося в жизнь тот же фактор повседневного риска, что и теперешнее дорожное движение. Вера человека в свои силы, обусловленная личным опытом выживания и включенная в религиозно-церковный дискурс, сцепляла воедино желаемое и действительное, кажущееся и очевидное.
Цивилизация последовательно вытесняла этот фактор на обочину общественного сознания, заменяя практическую примитивность мужского менеджмента утонченной любознательностью. Не то чтобы прямо женского, но, назовем это так, женственного происхождения. Прямые договоренности и клятвы, нарушение которых было смертельной обидой, сменила дипломатия, представившая искусную ложь как лучшее профессиональное качество.
Вернемся в наши дни. Украинское общество, воспрянув зимой, начало стихийно налаживать горизонтальные связи между собой. Политики новой волны, воспрянув, быстро попытались объяснить обществу, что без них это никак не получится. Общество слегка удивилось, но поверило. А через девять месяцев убедилось, как болезненно снова наступать на грабли безграничного доверия к вождям.
Разлом мужского и женского начала в общественном сознании на действительное и кажущееся, на отчетливое и приблизительное, на дело и слово произошел отнюдь не в Украине и не сегодня. Но мы видим драматическую картину, при которой все обвиняют всех в собственных грехах без малейшей тени сомнения. Как те водители на дороге, которые всегда правы.
