Великий писатель земли русской Иван Алексеевич Бунин родился в Воронеже, на Дворянской улице, в октябре 1870-го. Детство и юность провел в Орловской губернии, в Ельце. В феврале 1920 года, не приняв Октябрьской революции, покинул Россию и обосновался в Париже. К тому времени им уже были написаны «Антоновские яблоки» (1900), «Деревня» (1910), «Суходол» (1911), «Господин из Сан-Франциско» (1915), он был почетным академиком Петербургской Академии наук (1909). У нас раньше о нем писали: его произведения эмигрантского периода главным образом «исследовали» узкие, личные темы из жизни дореволюционной мелкобуржуазной интеллигенции. Не стеснялись при этом охаивать и «Митину любовь» (1925), и явление мировой литературы «Жизнь Арсеньева» (1927—1930, 1933), и другие произведения нобелевского лауреата.
В его жизни были и три «полтавских» года — 1892—1895. Они вместили большую личную любовь Бунина, разочарования, многолетнюю тоску о женщине той его поры. Многое из пережитого тогда бесценно легло на страницы повестей и романов, написанных вне родины. В этих книгах угадывается прообраз его первой любви, первой гражданской жены — Варвары Владимировны Пащенко. Наш рассказ об этом.
Как же он любил ее, свою Варюшечку, Вареньку, Варварочку! Как восторженно и страстно писал ей, как мучительно переживал разрывы, метался и страдал, когда расставались. Каждый раз казалось —навсегда... А длилось это «сумасшествие» — его первая большая любовь, «главная в жизни», как писал в одном из поздних писем уже всемирно известный писатель, нобелевский лауреат Иван Алексеевич Бунин, — больше пяти лет. Пять лет надежд, страданий, встреч и расставаний, пять лет, которые вдохновляли годы и водили его пером не однажды. Это Варенька, елецкая барышня, стала нежной и любящей Ликой, это его подлинными переживаниями той поры проникнуты и наполнены отраженным светом многие рассказы, повесть «Митина любовь», сохранившая навеки свежесть чувств молодого поэта, и, наконец, — самый значительный его роман — «Жизнь Арсеньева».
«Сразила меня... долгая любовь...»
Шел ему в ту пору девятнадцатый год. В петербургском еженедельнике «Родина» уже появились его первые стихотворные опыты и первые рассказы, заслужившие благосклонные отзывы маститых. И он, начинающий литератор, юноша из вконец обедневшей дворянской семьи, в поисках заработка приехал в Орел. Получил приглашение от издательницы «Орловского вестника» Надежды Семеновой на должность помощника редактора. Прочтя в «Родине» журнальное обозрение молодого автора, она была восхищена его умением владеть пером. Осенью 1889 года Иван Бунин и занял официально предложенный ему пост помощника редактора, но нередко сам редактировал газету. Вспоминая это время, Бунин говорил своему племяннику Николаю Пушешникову: «Восемнадцатилетним мальчиком я был фактическим редактором «Орловского вестника», где я писал передовицы о постановлениях Святейшего Синода, о вдовьих домах и быках-производителях, а мне надо было учиться и учиться по целым дням!» Собирался поступить в университет.
Но не только бедность и необходимость зарабатывать на жизнь помешали «учиться и учиться». Было и другое обстоятельство. Как он писал сам четыре десятилетия спустя в «Автобиографических заметках», — «сразила меня, к великому моему несчастью, долгая любовь». И хотя в «Заметках» названо это «великим несчастьем», в других местах о ней говорится как может быть, о самом большом и самом глубоком чувстве. Даже законная жена Бунина, спутница всей его жизни с 1907 года до последних дней, Варвара Николаевна Муромцева-Бунина, с оттенком некоторой горечи скажет об этой его первой любви, как может быть о самой настоящей и единственной. Сам же писатель в последнем абзаце своей страстно-чарующей «Лики» напишет, вспоминая: «Я видел ее смутно, но с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому и никогда»...
Встретил он ее — будущую свою Лику — весной 1889 года в том же «Орловском вестнике», где она временно работала корректором. Об этой встрече и о развитии этого чувства сохранилось подробное и взволнованное письмо влюбленного юноши старшему брату Юлию Алексеевичу Бунину. Вконец запутавшись в своих чувствах и поступках, он писал Юлию спустя год: «Вышла к чаю утром девица высокая, с очень красивыми чертами лица, в пенсне,.. в цветисто расшитом русском костюме». В то время, особенно в провинции, была на них мода. Она показалась ему умной и развитой. А наружностью и в самом деле была недурна. Может роста ей, спустя годы, писатель чуть прибавил в «Лике», а так — все соответствует тому первому впечатлению.
Варвара Пащенко была почти на год старше влюбившегося в нее поэта. Закончила полный курс Елецкой гимназии, из которой Иван был исключен с 6 класса. Мечтала о консерватории и готовилась в «настоящие актрисы». (Мать ее в молодости была актрисой, а отец даже держал оперу в Харькове, потом прожился, как свидетельствовал сам Бунин, и стал заниматься «докторством».) Докторская дочка недурно пела, играла на рояле, участвовала в любительском драмкружке. Играла вполне недурно. И это нравилось Ванечке, так его все называли тогда.
После той первой встречи в редакции было лето в Ельце, встречи на даче в селе Воргол у знакомых Пащенко и Буниных — Бибиковых, где «гуляли по садочку» и проговорили пять часов без перерыва, бродили по дорожкам вместе с другими гостями, слушали в исполнении Вареньки Чайковского. И говорили, говорили. Казалось, она здорово понимает в стихах, в музыке. Потом вместе ехали в Орел. В оперу. Слушать Росси. Все это — из того же письма брату. Оттуда и признание: «Иногда, среди какого-нибудь душевного разговора, я позволял себе целовать ее руку — до того мне она нравилась. Но чувства ровно никакого не было. В то время я как-то особенно недоверчиво стал относиться к влюблению: «Все, мол... пойдут неприятности и т.д.»
Он часто думал о ней и оценивал ее, и, разумеется, «беспристрастно», но симпатичных качеств за нею, несмотря на все недоверие влюбленного, все-таки оказывалось больше, чем мелких недостатков. Он зачастил к Пащенко, приезжал туда, в Елец, из Орла, где все еще пытался работать. Писал ей стихи. Теперь уже вместе ездили в имение Бибиковых на Воргол.
Как-то августовской ночью сидели на балконе. Ночь была темная, теплая. Любовались звездами. Потом пошли гулять по темной акациевой аллее, заговорили. Держа Вареньку под руку, он тихонько поцеловал ее в плечо. Произошло объяснение в любви, хлынуло чувство. Потом, спустя четыре десятилетия, оно воскресло в «Лике» самыми поэтичными страницами романа...
А после той ночи — записка (она любила записки): «Не старайтесь больше меня видеть»...
«Забыть эту ночь...»
Нет, он не лукавил с братом, когда смутно предчувствовал: «...Все, мол... пойдут неприятности». На другой день она попросила — они встретились уже с глазу на глаз — «забыть эту ночь». Вечером произошел разговор, потом — слезы. Умчался, как бешеный, верхом в орловскую гостиницу из Ельца, совсем не помня себя. «Нервы, что ли, только я рыдал в номере как собака... настрочил ей предикое письмо».
Он — талантливый литератор и поэт, он, уже почти двадцатилетний юноша, о котором говорили, что «красив до неприличия», он, гордый и своенравный потомок древнего дворянского рода, писал ей, умоляя, «Хоть минутами любить, а месяцами ненавидеть». В «Лике» об этом так: «Я ничего не слыхал, не видел, мысленно твердя одно: или она вернет мне себя, эту ночь, это утро, эти батистовые оборки, зашумевшие от ее замелькавших в сухой траве ног, или не жить нам обоим!» Какие пронзительные слова любви!
Ванечка терзался и страдал: «голова горит, мысли путаются, руки холодные — просто смерть...» Вдруг — стук, письмо! Сумбурное, довольно холодное. Ее. «Да пойми же, что весы не остановились, ведь я же тебе сказала. Я не хочу, я пока, видимо, не люблю тебя так, как тебе бы хотелось, но, может быть, со временем я и полюблю тебя. Я не говорю, что это невозможно, но у меня нет желания солгать тебе. Для этого я тебя слишком уважаю. Поверь и не сумасшествуй. Этим сделаешь только хуже. Со временем, может быть, и я, сумею оценить тебя вполне. Надейся...»
А он — «сумасшествовал». И снова писал в откровении брату, спрашивая: что делать? Было ясно, что именно. Ведь готовил себя для другой, более «идеалистической жизни». Но чем настойчивее старался внушить себе, что завтра все же надо написать решительное, прощальное письмо, — это, казалось еще возможно («последней близости между нами еще не было»), — тем больше охватывала его нежность к ней, восхищение ею, благородное умиление ее любовью, искренностью, прелестью ее глаз, лица, смеха, голоса...
Казалось, все кончено. И неожиданно — посыльный. И снова с запиской. «Больше не могу, жду!»
Так, то дома, то в городе, то в Ельце, то в Орле провел молодой Бунин всю эту осень. Забросил работу. Да еще вышла ссора в редакции. Из-за его смелых заметок в «Московских новостях». 29 мая 1891 года он пишет Юлию Алексеевичу: «Если бы ты знал, как мне тяжко! Я больше всего думаю сейчас о деньгах. У меня нет ни копейки, заработать, написать что-нибудь — не могу, не хочу... Штаны у меня старые, штиблеты истрепаны. Ты скажешь — пустяки. Да, я считал бы это пустяками прежде. Но теперь это мне доказывает, до чего я вообще беден, как дьявол, до чего мне придется гнуться, поневоле расстраивать все свои лучшие думы, ощущения заботами (например, сегодня я съел бутылку молока и супу даже без «мягкого» хлеба и целый день не курил — не на что).
И этакая дура хочет жениться, скажешь ты. Да, хочу! Сознаю многие скверности, препятствующие этому, и потому вдвойне — беда!.. Кстати о ней: я ее люблю (знаю это потому, что чувствовал не раз ее другом своим, видел нежную со мною, готовой на все для меня) это раз; во-вторых, если она и не вполне со мной единомышленник, то все-таки — девушка, многое понимающая... Ну, да, впрочем, куда мне к черту делать сейчас характеристики!..»
Исследователи жизни и творчества Бунина полагают, что Пащенко, как и ее родителей, отпугивала бедность Бунина. Быть может. Однако он любил ее и, наверное, понимая исход своего безрассудного поступка, пошел на еще один, унизительный для своей тонкой души шаг: попросил у отца руки дочери. Естественно, получил отказ.
Он никогда не забыл этого. Не забыл, как папаша объяснял, что он вовсе не пара его замечательной дочери, что я — вспоминал Бунин — головой ниже ее по уму, образованию, что у меня отец — нищий, что я — бродяга (буквально передаю), что как я смею «иметь наглость дерзать, дать волю своему чувству», не забыл, как обозвал его «подлецом» брат Варвары, «раз он, не имея средств, хочет жениться», а Варина подруга назвала «мальчишкой, могущим подохнуть с голоду».
От срама жених готов был повеситься. Герой его повести «Митина любовь» и в самом деле покончил жизнь самоубийством — застрелился. Но Бунин выжил. Выжил, несмотря на то, что ко всем его бедам прибавилось еще и окончательное разорение его родителей — имение пошло с молотка, страдала мать. Он метался еще и между Огневкой, где обосновалась семья.
Любопытно, что через сорок с лишним лет, на юге Франции, в Грассе, работая над «Ликой», которую позже присоединил пятой главой к «Жизни Арсеньева», Иван Алексеевич рассказал все подробности этой трудной и большой своей любви предмету своей любви последней — Галине Кузнецовой. Возможно, и писалась повесть так легко и вдохновенно, потому что он в свои шестьдесят, снова был влюблен пылко и страстно, как юноша. И так же нищенствовал и бедствовал, как в юности, теперь уже знаменитый русский писатель, живший в Париже, накануне получения Нобелевской премии. И снова нельзя было любить открыто и страстно, так, чтобы весь мир радовался счастью двоих. И кто знает, кого из них больше благодарить за «Лику» — Варвару Пащенко или Галину Кузнецову? Вопрос к литературоведам.
А тогда, в 1891-м, он ничего не слыхал, не видел, мысленно твердя: или она вернет мне эту ночь, это утро (вспомните, в «Лике»: «они гуляли до утра, пока не стал светел весь сад от огромного золотистого востока») или не жить нам обоим...
«Или не жить нам обоим...»
И она — вернула. Они поженились. Доктор Пащенко считал себя человеком свободных взглядов и хотя жениху отказал: «Дочь моя совершенно свободна, но — буде пожелает, например, связать себя с вами какими-либо прочными узами и спросит на то моего, так сказать, благословения, то получит от меня решительный отказ». Но Варенька ответила согласием на страстное желание окончательно потерявшего голову жениха поскорее назвать ее своей женой. А на предложение Бунина венчаться тайно последовал отказ. Не стала огорчать папеньку, но обещала любить мужа. Решили жить гражданским браком. Сговорились уехать в Орел. Он снял номер в гостинице, близ вокзала, она поселилась у «тетеньки», то есть в редакции. Но жить было не на что, и тогда возникла мысль уехать в Полтаву, к брату. Еще в октябре 1890 года Юлий Алексеевич получил место в Полтавском губернском земстве, в статистическом бюро. Это в Полтаву были адресованы письма страдающего от любви и невзгод младшего брата. Юлий стал звать его к себе, втайне надеясь отговорить от такой ранней и неладно складывающейся женитьбы, найти брату какое-нибудь место службы.
В феврале 1891 года Иван поехал к Юлию погостить. Полтава его очаровала своим южным светом, тенистыми садами, широкими беспредельными полями вокруг и, как замечает в своих воспоминаниях Вера Бунина, — «жизнерадостными, сильными хохлушками», «чудесными украинскими песнями». Он любил путешествовать, и в этот раз, «опять пространствовал», заглянул по пути в гоголевские места, побывал и в местах «Слова о полку Игореве».
Известно, что первое свое большое путешествие по Украине Иван Алексеевич Бунин совершил еще летом 1890 года, когда на барже с дровами проплыл от Киева вниз по Днепру. Предпринято было это путешествие, как не раз вспоминал сам, главным образом для того, чтобы побывать на могиле Тараса Григорьевича Шевченко, от поэзии которого «пришел в восхищение» годом ранее, читая и перечитывая «Кобзарь» еще в Харькове, когда впервые попал в Украину — гостил у брата перед началом работы в Орле.
«Он признавался, что ни одна могила великих людей его так не трогала, как могила Шевченко, — запомнила Вера Николаевна, —находившаяся близ старинного города Канева, «места крови», где почивают на старинных кладбищах герои и защитники казачества». Через несколько лет, в рассказе на «Чайке» (1898 год, во втором издании — «Казацким ходом») молодой писатель, повествуя об этой своей поездке по Украине, признавался, как он «ждал увидеть вечное пристанище того, кто так горячо любил все это, кто воплотил в своих песнях всю красоту своей родины вместе с горестями своей страдальческой жизни». А в «Жизни Арсеньева» герой его, разговаривая с Ликой, объясняется в своей любви к Украине и читает ей стихи: «Чайка скиглить, літаючи, мов за дітьми плаче, сонце гріє, вітер віє на степу козачім». И далее поясняет ей: «Это Шевченко — совершенно гениальный поэт». Не случайно и то, что в феврале 1981-го на тридцатилетие со дня смерти Кобзаря именно Бунин откликнулся в «Орловском вестнике» статьей «Памяти Т.Г.Шевченко». До конца своей жизни он не поменял своей оценки творчества великого украинского поэта.
С того своего первого путешествия он полюбил Украину, ее тихий «светло-стальной Днепр», окрестные пейзажи, «далекие деревушки и тополя», разлогие луга, «не наши, великорусские, от которых всегда веет пустынностью, а украинские, живописные луга, по которым то зеленеют рощи, то одиноко идут среди сенокосов кудрявые деревья, красивые и картинно сокращенные, как на рисованных пейзажах... и я глядел в вечереющую даль этих заливных лугов, сердцем чуял и рисовал себе там, вдали... карие очи, тонкие черты нежно-смуглого личика, девственно-белоснежную сорочку и цветную плахту над стройными загорелыми ножками, почти слышал девический голос около белой хатки... звонкие песни по вечерней заре»...
Она носила белоснежную вышитую сорочку и ленты-стрички на голове. И пела, прекрасно пела милые его сердцу тоскующие, сладостные украинские песни.
Путь в Полтаву в конце августа 1892 года «вместе с нею был одним из самых счастливых в его жизни, — вынуждена была признаться в своих воспоминаниях Вера Николаевна, спустя более чем полвека, — ведь он еще верил в будущее, радовался, что та, которую он любит, решила делить с ним жизнь, — прекратилась, как ему казалось, его вечная мука».
Радовало и то, что вместе будут жить в гоголевских местах. Недавней весною они так очаровали поэта.
В Полтаве друзья и знакомые встречали молодых как мужа и жену. В их среде как раз в то время к законному браку относились без особого пиетета. Три «полтавских» года для Бунина были временем своеобразных житейских университетов. Здесь он пытался «служить», работал статистиком, библиотекарем, писал в газеты и журналы, пережил увлечение толстовством и, главное, приобретал первый, отнюдь не вдохновляющий опыт семейной жизни. Именно здесь прошли последние годы его трудного романа с любимой Варюшечкой. Вся его любовь «теперь почти всецело выражалась только в ревности», — скажет он, вспоминая, в одной из своих повестей. Она то приезжала к нему в Полтаву, то уезжала в Орел, Елец, а он — мчался за ней. Однако дни, проведенные вместе, казались и ему самому, и окружающим вполне счастливыми.
Жили они в Полтаве некоторое время на квартире у Женжуристов —Ивана Мироновича и Лидии Александровны — «неблагонадежной семьи», знакомых В.Г.Короленко. В Полтаву на зимний сезон приехала малороссийская труппа с Заньковецкой, Кропивницким и Саксаганским. Кажется, последний поселился в том же доме, где квартировали Бунины. Иван Алексеевич видел драмы с участием Марии Заньковецкой еще в Орле, был очарован театром, его музыкальными талантливыми артистами. Теперь он не только не пропускал их спектаклей, но и часто встречался с ними после представлений на званых ужинах. Не было конца пению, пляскам, всяким выдумкам и рассказам. Юный литератор был долгие годы пленен на редкость даровитыми людьми, оценившими, в свою очередь, его живость и одаренность. Здесь, в Полтаве, на квартирах друзей собирались и своим «интеллигентским клубом», читали рефераты на разные общественные и литературные темы, стихи, пели песни. Здесь, в Полтаве, он написал один из первых своих рассказов, вошедших в собрание сочинений — «На даче» — и опубликовал его в журнале. Здесь пережил увлечение толстовством. В январе 1894 года посетил Л.Н.Толстого в Ясной Поляне. Эта встреча произвела на него «потрясающее впечатление», как писал сам. Летом опять много странствовал по Украине, а в конце 1894 года открыл в Полтаве «Книжный магазин Бунина», чтобы распространять в основном издания «Посредника». Но покупателей почти не было. Стал ходить по ярмаркам, продавать книги вразнос, за что был задержан и приговорен к трем месяцам тюрьмы. Отсиживать «срок», правда, не пришлось — был амнистирован по случаю восшествия на престол Николая II.
«Не поминай меня лихом»
Но главной его радостью, болью и заботой была его «дорогая, милая, сладкая деточка Варенька». Видя серьезность отношений дочери и ее «незаконного» мужа, папаша Пащенко написал, что согласен на венчание ее с Буниным. Варя скрыла письмо, и обнаружили его в архиве Варвары Владимировны много лет спустя, после ее смерти. Иван Алексеевич так никогда и не узнал о согласии доктора Пащенко на их брак. Она же сама не переставая думала над тем, как долго их союз может продолжаться. Результатом этих размышлений стали все учащающиеся отлучки из дому, свидания с Арсением Бибиковым, наконец, — бегство и роковая записка, которые чуть не свели юного Бунина с ума.
Воспользовавшись тем, что «все мужчины отправились в собор и в приходские храмы в день присяги новому царю», четвертого ноября 1894 года она просто сбежала, написав шесть слов: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом»... Он так страдал, прочтя эти сухие строки, что родные снова опасались за его жизнь. Да и сам он говорил: «Один (домой) не поеду, за себя не ручаюсь». А узнав, что Варя не просто уехала, как это уже было, а ушла к другому, вышла замуж за Арсика, «насилу выбрался на улицу, потому что совсем зашумело в ушах и голова похолодела, — писал Иван брату, — я почти бегом бегал часа три по Ельцу около дома Бибикова, расспрашивал про Бибикова, где он, женился ли. «Да, говорят, на Пащенки». Я хотел ехать сейчас на Воргол, идти к Пащенко и т.д. и т.д., однако собрал все силы ума и на вокзал, потому что быть одному мне было прямо страшно. На вокзале у меня лила кровь из носу и я страшно ослабел. А потом ночью пер со станции в Огневку и, брат, никогда не забуду я этой ночи! Ах, ну к черту их — тут, очевидно, роль сыграли 200 десятин земельки»...
Странно, но к Арсению Бибикову у Бунина не осталось злобы и дурного чувства. Они встречались, даже можно сказать, были приятелями. А в 1909 году, — через пятнадцать лет после того рокового дня, —Бибиковы обедали у Буниных, как раз в час, когда пришла телеграмма с поздравлениями Ивану Алексеевичу в связи с избранием его в академики по разряду изящной словесности, — рассказывает Вера Бунина. Бибикова встала из-за стола, была бледна, но спокойна. Через минуту раздельно и сухо сказала: «Поздравляю Вас»... Оценила?
Да, в «Жизни Арсеньева», он, наверное, здорово ее приукрасил, сделал теплее и женственнее. Но все-таки через годы, в феврале 1941-го написал в дневнике о той первой своей любви: «Вспомнилось почему-то время моей любви, несчастной, обманутой — и все-таки в ту пору правильной; все-таки в ту пору были в ней, тогдашней, удивительная прелесть, очарование, трогательность, чистота, горячность...» Как в Лике. Она являлась к нему такой, как он ее выдумал. И не просто так сказал он однажды корреспонденту французской газеты «Дни»: « ...Господи, да ведь это, быть может, главная моя любовь за всю жизнь... А, оказывается, ее не было.» Лукавил Бунин? Была!
Варвара Владимировна прожила недолгую и, наверное, не очень счастливую жизнь. На театральные подмостки она не попала. Актером стал Арсик. Рано умерла ее талантливая дочь, подающая надежды пианистка. А 1 (14) мая 1918 года когда-то страдающий Бунин сухо записал в своем дневнике: «Утром в 10, когда я еще в постели, —Арсик — плачет — умерла Варвара Владимировна. Весь день в момент этого известия у меня никаких чувств по поводу это известия! Как это дико! Ведь какую роль она сыграла в моей жизни! И давно ли это было — мы приехали с ней в Полтаву»... Тогда в 1918-м, он, наверное, тоже лукавил, великий Бунин. И свидетельствуют о том не только уже названные повести и роман, но и рассказ «В море», написанный в 1923 году, который и зародился и вырос из этой встречи с плачущим Арсиком. И он еще раз напишет: «А ведь это — была моя первая и такая жестокая, многолетняя любовь»...
Жила она в душе его и тогда, когда были Анна Цакни, Вера Николаевна (с ней прожил рука об руку почти полвека), Галина Кузнецова — киевлянка, которую встретил в Ницце, его последняя любовь...
Но это уже совсем другие страницы жизни Бунина. Другие его романы. А в «Жизни Арсеньева», в самом прекрасном, самом главном своем романе, увековечил он все же «девицу Пащенко». Свою Вареньку. Свою Лику. Свою первую невенчанную жену.