Так или иначе в неспокойное время революций на стержне событий, верховодя вся и всем, находятся личности, которым судьба подарила шанс стать мессией для своего народа. Как же распорядились этим подарком особы, претендовавшие в грозный 1917 год на абсолютное главенство в обществе?
Драма Николая II
Из всех царствующих лиц дома Романовых Николай II, пожалуй, выдался самым неспособным и неудачливым. Рыжебородый, стройный красавец, по выражению известного юриста А.Ф. Кони, этакий себе очаровашка с «любезным и ласковым взглядом газели», Николай Александрович Романов, родись он в среде простых смертных, прожил бы жизнь полную гармонии, поощряемый начальством и уважаемый окружающими и семьей. А вот государственный деятель в нем не задался. Не только сановное окружение, но и близкие родственники считали, что Николай II не был рожден для царствования. В этом он и сам сознался. Когда после ранней смерти отца все бремя власти легло на его плечи, он попросту испугался. Со слезами на глазах изливал душу своему двоюродному дяде великому князю Александру Михайловичу:
- Сандро, что я буду делать? Что будет теперь с Россией?.. Я не могу управлять империей.
За все двадцатитрехлетнее царствование Николай II так и не смог найти правильные ответы на им же самим поставленные вопросы... Подтверждений тому можно привести великое множество. Взять хотя бы те же позорные и бедственные для страны войны с Японией и Германией, которые продемонстрировали миру и своему народу всю полноту бездарности руководителей империи. А явление Распутина в высших эшелонах власти! Много лет он как бы состоял при Николае Александровиче и Александре Федоровне своего рода «регентом империи», назначая и снимая министров, председателей кабмина, командующих фронтами и армиями. Все видели, но только не Николай II, что «художества» бывшего конокрада вели страну к хаосу и развалу.
Близкие к царю люди, предчувствуя беду, били тревогу. Великий князь Георгий Михайлович писал Николаю II из ставки генерала Брусилова: «Милый Никки, если в течение ближайших двух недель не будет создано новое правительство, ответственное в своих действиях перед Государственной Думой, мы все погибнем». Другой дядя царя Михаил Михайлович предостерегал из Лондона: «Я только что возвратился из Бэкингемского дворца. Жорж (английский король Георг) очень огорчен политическим положением в России. Агенты Интеллидженс Сервис, обычно очень хорошо осведомленные, предсказывают в ближайшем будущем в России революцию. Я искренне надеюсь, Никки, что ты найдешь возможным удовлетворить справедливые требования народа, пока не поздно».
Все это писано в первой половине ноября 1916 года, а 25 декабря, в тот день, когда родственники царя и близкий к дому Романовых князь Ф.Юсупов уничтожили Распутина, великий князь Александр Михайлович предупредил царя: «Как ни странно, но мы являемся свидетелями того, как само твое правительство поощряет революцию. Преступные действия твоих министров, их равнодушие к страданиям народа и их беспрестанная ложь вызовут народное возмущение. Я не знаю, послушаешься ли ты моего совета или нет, но я хочу, чтобы ты понял, что грядущая революция 1917 года явится прямым продуктом твоего правительства».
Царь с упрямством, вызывающим лишь удивление, не желал прислушаться к трезвым советам родственников, высших военных чинов и либеральной оппозиции о срочной необходимости уступок, о минимальных реформах, о переходе от авторитарного правления к ответственному министерству. В стране уже ярким пламенем полыхало всеобщее недовольство - только в январе и феврале 1917 года произошло свыше 1300 забастовок, в которых приняли участие более 1 миллиона человек. Особенно горячо было в Петрограде.
И что же предпринимает Николай II? Не придумав ничего лучшего, трезво не оценивая обстановку в своей империи, он, находясь в ставке верховного главнокомандования, обосновавшейся в Могилеве, шлет генерал-губернатору Петрограда Халалову телеграмму-приказ: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки...»
- Эта телеграмма... меня хватила обухом, - жаловался генерал близким людям. - Прекратить завтра? Когда говорили хлеба дать - дали хлеба и кончено. Но когда на флагах написано «Долой самодержавие!», что же может успокоить народ? Раз царь велел - стрелять надо...
И стали стрелять. Но было уже поздно. С утра 27 февраля армия начала переходить на сторону восставшего народа - к вечеру того же дня под знамена революции стали 66.700 военнослужащих, не только рядового состава, но и офицерского. В «медовый месяц» Февральской революции даже некоторые великие князья щеголяли по улицам Петрограда с красными бантами в петлицах мундиров.
Николай II опять же неумело пытается спасти положение. 25 февраля, в самый разгар смуты, он своим указом распускает Государственную Думу, считая ее пособницей революции. Но к тому времени он практически уже не владел никакой властью. Думцы в пику царю создают Временный Комитет Государственной Думы, который со временем превратится во Временное правительство и который в том же Таврическом дворце будет соседствовать с еще одной властью - Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов.
Удивляет и поражает то наступившее слабоволие, с которым Николай II расставался с властью, доставшейся ему по наследству, но никак не по призванию. Вот последние еще царские записи в дневнике:
«2-го марта. Четверг.
Утром пришел Рузский (командующий Северным фронтом) и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко (председатель Временного Комитета Госдумы). По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство без Думы будет бессильно что-то сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 ч. пришли ответы от всех. Суть их та, что во имя спасения России... нужно решиться на этот шаг. Я согласился... Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный... манифест».
Этот исторический документ об отречении от власти помечен 2 марта. А 3-го марта Николай II записал в дневнике: «Спал долго и крепко... Читал много о Юлии Цезаре».
Так, лишенный поддержки не только рабочих, крестьян и солдат, но и генералов, высокопоставленных чиновников и даже своих близких, закончил свое царствование Николай II. И как заметил один историк, он своей бездарной политикой привел страну к революции, а себя и семью загнал в подвал Ипатьевского дома. По этому поводу одна французская газета съязвила: «Царь пришел и ушел, как дуновенье ветра в песчаной пустыне, оставив присутствующих... протирать глаза от недоумения и изумления».
Равнодушие и беспомощность главенствовали в характере последнего правителя дома Романовых. Именно это, очевидно, и дало повод Петру Струве - видному экономисту и политическому деятелю, ярому противнику большевизма - в конце 1917 года написать: «Если всероссийский погром 1917 г. угодно называть революцией, то я скажу прямо: главным преступлением старой власти является именно то, что она подготовила революцию и сделала ее неизбежной».
Драма Керенского
Самой заметной фигурой у руля взбунтовавшейся России в период между февралем и октябрем 1917 года, несомненно, следует считать Александра Керенского. Он, как и Владимир Ульянов, родом был из Симбирска (учились в одной гимназии, состояли в знакомстве семьями), закончил такой же юридический факультет одного и того же университета, также со студенческой скамьи «шагнул» в освободительное движение, также на первых порах работал адвокатом. Но в отличие от Владимира Ильича Александр Федорович сразу же прославился в роли защитника на громких судебных процессах - дело группы южноуральских боевиков, совершивших дерзкое нападение на почтовый поезд с целью захвата крупной суммы денег для нужд своей партии, а также защита думских депутатов-большевиков, обвиненных в государственной измене и сосланных затем в Сибирь.
Все это открыло Керенскому дорогу в 1У Государственную Думу, где он представлял фракцию трудовиков - группу весьма близкую к эсерам. Здесь во всю мощь и проявилось его ораторское дарование. Слишком рисковые речи в Думе однажды чуть не обернулись для Александра Федоровича бедой. В 1916 году, уже мало приятном для дома Романовых, он сказал сущую крамолу: «Вы, господа, до сих пор под словом «революция» понимаете какие-то действия антигосударственные, разрушающие государство, но вся мировая история говорит, что революция была методом и единственным средством спасения государства».
Узнав о таком подстрекательстве, императрица Александра Федоровна тут же написала мужу в Ставку: «За подобные речи Кедринский (она спутала фамилию автора крамолы) должен быть повешен».
На сей раз обошлось. А затем, уже находясь под стражей и под опекой самого Керенского, царская чета круто изменила свое отношение к бывшему смутьяну. Николай II однажды сказал:
- Как жаль, Александр Федорович, что у меня раньше не было такого хорошего министра, как вы...
Керенский - трагический продукт Февральской революции, ее первый герой и ее первая жертва. Керенский всегда считал себя руководителем высочайшего ранга, не будучи таковым. В этом - капитальный его недостаток, которому очень способствовало и то, что таковым же его считало и ближайшее окружение. Даже трудно себе представить, как должна была отразиться на психике новоявленного премьера и главковерха та головокружительная высота, на которую он был вознесен революцией. В душе своей он, думаю, все-таки не мог не сознавать, что все это преклонение, идолизация его - не что иное, как психоз толпы; что за ним, Керенским, нет таких заслуг и умственных и нравственных качеств, которые бы оправдывали такое истерически-восторженное отношение к нему.
Эту характеристику не я придумал, она принадлежит управляющему делами Временного правительства, отцу знаменитого писателя В.Набокову, в искренности и правдивости мемуаров которого не сомневался даже сам А.Керенский.
Будучи по характеру мечтателем, он стремился слишком уж интеллигентными методами привести Россию к всеохватывающей демократии. И когда почувствовал, что это ему не удается, что он совершенно не владеет технологией власти, на встрече с фронтовиками-депутатами делает потрясающее признание:
- Неужели русское свободное общество есть государство взбунтовавшихся рабов?.. Я жалею, что не умер два месяца назад. Я бы умер с великой мечтой, что мы умеем без хлыста и палки уважать друг друга и управлять своим государством не так, как управляли прежние деспоты.
Являясь как бы зеркальным отражением иллюзий российской интеллигенции начала двадцатого века, А.Керенский был скорее всего похож на этакого худосочного очкарика, который ввязывается в жестокую драку крутых мужиков, пытаясь разнять их и таким образом установить мир и согласие. Как-то в гостях у знаменитой поэтессы Зинаиды Гиппиус, он пожаловался:
- Я борюсь с большевиками левыми и большевиками правыми, а от меня требуют, чтобы я опирался только на тех или других. Я хочу идти посредине, но мне не помогают...
В политике, а тем более большой, так не бывает. Получив неограниченную власть, Керенский так и не усвоил, что для руководства страной, особенно находящейся в состоянии смуты, необходимы не бесконечные, пусть и зажигательные речи, а авторитетная власть, серьезно занимающаяся работой по обустройству находящейся в глубоком обмороке страны. С каждой неделей становилось очевидным, что он человек слабовольный, любящий театральность и поклоняющийся экзальтации. Эта слабость в уродливой форме проявилась на государственном совещании, созванном по инициативе Керенского в Москве в августе 1917 года, на которое он возлагал большие надежды.
Участник этого совещания генерал Каледин писал: «Я редко видел человека, который бы так старался доказать свою силу и вместе с тем оставлять такое яркое впечатление безволия и слабости».
Измученные войной массы требовали не сладких речей, а немедленного мира, земли, возвращения солдат по домам. Ни того, ни другого, ни третьего правительство Керенского дать не сумело. И бунтарские страсти среди населения стали возрастать с новой силой. В канцелярию главы Временного правительства зачастили письма такого содержания: «Скажу откровенно, при Николае II жилось спокойнее, справедливее, устойчивее»; «Берите назад свою свободу с революцией. Нам лучше жилось прежде, без свободы, без товарищей».
Вчерашний кумир масс падал с пьедестала. Большевики искусно разжигали антикеренские настроения, готовясь на их волне подойти к свержению Временного правительства. Да и верхние слои общества находились в шоке от картины разваливающихся армии и государства, растущей анархии. «...Фатальный человек, слабый герой, мужественный предатель, женственный главнокомандующий. Нежный, пылкий, боящийся крови - убийца». Так говорили о своем кумире на закате его карьеры в обществе, которое так и не поняло стремление «мечтателя» сотворить самую демократическую жизнь в стране, создать новую, по образу и подобию идеальных демократий Россию.
Девять месяцев - с февраля по октябрь 1917 года - история отвела Керенскому и Временному правительству, состоящему из либералов и умеренных социалистов, на преобразования государственного строя России по образу и подобию конституционной, парламентской «модели» Запада. Этот идеал, учитывая тогдашнюю реальность России, осуществить не удалось. «За наш самообман нам и отомстили», - с горечью писал позже Керенский.
Более того, правительство Керенского убийственно для себя медлило с решением сиюминутных, давно назревших и уже даже перезревших вопросов. С 1905 года крестьяне (в 1917 году - вооруженное большинство общества) надеялись получить землю из рук царя - и разочаровались в монархии. После февраля они надеялись получить ее из рук новой власти - и разочаровались в ней. Последняя надежда оставалась на большевиков. То же самое произошло и с заключением мира с германцем. Николай II, следуя совету своего бездарного окружения, был настроен только на войну до победного конца. И это его погубило. Такой же тактики придерживалось и правительство Керенского. Лишь в октябре стоявшая у власти либерально-социалистическая коалиция спохватилась: буквально в канун октябрьского переворота предпарламент - совещательный орган Временного правительства - составляет резолюцию о немедленном заключении мира. И опять Керенский и его окружение почему-то медлят. Этой нерешительностью и воспользовался Ленин. В своем знаменитом «Письме членам ЦК» он пишет: «Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало! Промедление в выступлении смерти подобно».
Ленин к 25 октября (по старому стилю), к моменту открытия второго Всероссийского съезда Советов, пустил в ход две козырные карты, которые и оставили Керенского «в дураках»: не дал возможности Временному правительству нормально, как того хотел народ, решить вопрос о мире; а также заблаговременно, до открытия съезда отобрал власть у Керенского и компании.
История не приемлет сослагательной формы. Поэтому нельзя говорить, что было бы, если бы Керенский не был революционером реформаторского толка. Именно такого лидера избрала для себя послефевральская Россия, раздираемая кровавыми схватками радикальных сил. И потому Александр Федорович был обречен: диктатура для него была противоестественна и недопустима. Те методы, которыми он действовал, - неприятие насилия (так и не смог провести в жизнь свой приказ о смертной казни), нерешительность и непоследовательность - типичные для поведения интеллигента-политика и погубили его как вождя революционной эпохи.
Драма Ленина
В один и тот же 1917 год, а точнее 25 октября по старому стилю, у «руля» взбунтовавшейся России встал уже третий по счету «капитан», который теперь именовался не императором и не премьером, а председателем Совета народных комиссаров. В отличие от Николая Александровича Романова и Александра Федоровича Керенского Владимир Ильич Ульянов (Ленин) знал что делать с властью. И об этом он в полный голос заявил в июне того же революционного года. Когда один из лидеров меньшевиков Ираклий Церетели на первом Всероссийском съезде Советов бросил в зал панически-задиристую мысль, что в России нет такой партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя, Владимир Ленин тут же ответил: «Есть! Наша партия от этого не отказывается. Каждую минуту она готова взять власть целиком!»
В отличие от Романова, которому властный скипетр по-родственному преподнесли «на блюдечке с голубой каемочкой», и от Керенского, которому просто пофартило оказаться на вершине власти, Ленин всю сознательную жизнь дрался за эту власть - дрался жестоко и упрямо. И делал он это, как убеждал соратников и противников, во имя избавления пролетариата от оков капитализма. И хотя пропагандисты марксизма-ленинизма отрицают наличие в его действиях бланкизма, таковой, как говорится, имел место быть. Ленин и его единомышленники, как свидетельствуют факты, именно и пошли по пути, начертанному французским социалистом-утопистом Луи Бланки, считавшим, что капитализм можно ликвидировать без участия народных масс, а путем восстания группы революционеров, которые установят свою диктатуру, а потом с помощью просветительных мероприятий приведут народ к социализму.
Такую группу революционеров, как хорошо известно, Ленин начал сколачивать в 1903 году на II съезде РСДРП, где он даже «побил горшки» со своим закадычным другом М.Мартовым, соратником по петербургскому «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса» и по созданию газеты «Искра». Мартов стоял горой за демократический облик создаваемой партии, а Ленин видел ее сугубо кастовой, где все партийцы, словно цепью, скованы одной идеей, одной целью. Именно такой радикальный тип партии и был выпестован к октябрю 1917 года. Позже, опять же усилиями Ленина, еще больше укрепился орденский характер теперь уже пришедшей к власти партии: Х съезд РКП(б) принимает резолюцию «О единстве партии», которая исключала наличие любых, самых невинных оппозиционных группировок и даже мыслей, утвердила в партии железный порядок, предусматривающий беспрекословное послушание (безусловная обязательность решений высших органов для низших) и такой же, какой пропагандировал пресловутый революционер С.Нечаев, девиз: цель оправдывает средства.
Взять ту же диктатуру пролетариата, о котором так много и охотно говорила партия Ленина. Ведь на самом деле, придя в октябре 1917 года к власти, большевики (имеется в виду их штаб) сообразили, что надо поначалу формировать власть для трудящихся из «чрезвычайно тонкого слоя старой партийной гвардии», а уж потом со временем, когда пролетариат «созреет», и настанет вся «власть через трудящихся». А поскольку в книге «Государство и революция», написанной в Разливе в самый канун революции, в этом «евангелии» от Ильича, черным по белому было означено, что после переворота собственником национального достояния становится государство, а его граждане - наемными работниками, то чуда ожидать не стоило. Пролетариат - наемник так и остался при своей психологии потребителя, а не созидателя. Как же «партийная гвардия» могла передать власть таким «кухаркиным детям», которые не стали хозяевами, а лишь слугами тех, кто им платил?
Так руками Ленина - хотел он этого или не хотел - была создана диктатура партаппарата, оружием которой, опять же с подачи Ленина, стали догматизм высшей пробы, партийный бюрократизм, который даже вождя большевиков вверг в неистовое состояние, несокрушимый формализм, фальсификация, а также самое страшное порождение диктатуры партаппарата - культ личности, оставшийся в памяти народа безнаказанными зверствами Сталина в тридцатые, сороковые и пятидесятые годы ХХ столетия. Именно в условиях диктатуры партаппарата стали возможны чудачества Хрущева, пообещавшего измученным бесконечными очередями за хлебом и другими продуктами питания людям устроить уже в восьмидесятые годы коммунизм; беспомощность и бездарность Брежнева, чуть ли не пустившего по миру страну; краснобайство Горбачева, заговорившего СССР до его полного распада...
Приходится констатировать, что драма Ленина состояла в том, что он, отдающий на службу своим мечтам смелую и холодную волю, неутомимую логику, как человек «с вечной истиной в кармане», не ценил и не принимал творческих исканий других истин, не уважал чужих убеждений, в силу чего часто оставался в одиночестве даже в кругу своих единомышленников. Он и на дух не переносил даже в зачаточной форме инакомыслия. Следовать примеру вождя стремились и его соратники. И эту черту Ленина и его партии едко высмеял В.Короленко, написав в 1919 году такие слова: «Большевикам действительно кажется, что нельзя даже траве предоставить расти на воле и солнце, а надо непременно подтягивать ее мерами «комиссаров» и их подчиненных».
Ленин после переворота, естественно, как председатель Совнаркома, вынужден был заниматься хозяйственными вопросами. Но и в этой ипостаси он не изменял своей возлюбленной - мировой революции. Один из лидеров партии меньшевиков Ф.Дан, выступая в 1910 году на Копенгагенском конгрессе, с явным раздражением сказал об этой слабости вождя большевиков так:
- Нет больше такого человека, который все 24 часа в сутки был бы занят революцией, у которого не было бы других мыслей, кроме мысли о революции, и который даже во сне видит только революцию...
И кто же мог усомниться в том, что мировая революция не состоится, если в это свято верил сам Ильич? Даже спустя пять лет после Октября большевики не забывали о своем предназначении на этой земле. Ладно уж, со снисходительной улыбкой и с поправкой на тогдашний менталитет действующих лиц можно сегодня воспринимать заявление, прозвучавшее с трибуны 1 съезда Советов СССР о том, что Советский Союз будет продвигаться постепенно вперед: «...от Москвы до Варшавы, от Москвы до Кракова, от Кракова до Берлина, от Берлина до Лондона, от Москвы до Владивостока, а затем от Пекина до Токио, до Парижа...» А как расценить такой факт из истории партии Ленина, ставший известным лишь недавно, после открытия секретных архивов ЦК КПСС? К осени 1923 года, когда в Советской России ребром стоял вопрос: быть или не быть правительству большевиков ( страна, доведенная до отчаяния и бунтов ненавистным в народе «военным коммунизмом» только-только переходила на рельсы спасительной новой экономической политики), в Германии вдруг сложилась революционная ситуация. И тогда ленинское Политбюро принимает пусть и тайное, но все же обязательное для себя решение: коль случится революция в Германии, немедленно снова перейти к продразверстке...
Вот так довольно серьезно и непоколебимо еще раз была продемонстрирована преданность большевиков всепланетарной социалистической революции. Даже в последние дни своей жизни, нисколько не сомневаясь, Ленин провозглашал: «На нашей стороне тот плюс, что весь мир уже переходит к такому движению, которое должно породить всемирную социалистическую революцию». Вот уж и вправду: блажен, кто верует...
На седьмом экстренном съезде РКП(б), состоявшемся в марте 1918 года, Лениным хотя и провозглашалось, что, мол, «наше спасение от всех трудностей - во всеевропейской революции», все же он и его соратники уже хорошо понимали, что их часы будут сочтены, если в стране в кратчайшие сроки не решить продовольственный вопрос, на котором, собственно, и «погорели» их предшественники - самодержавие и Временное правительство. Страна буквально гибла оттого, что за годы войны в ней совершенно растаяли даже элементарные условия для нормального существования людей. И карточки положения не спасали. Что толку, скажем, было аж от 33 видов карточек, действующих в Петрограде, если они не отоваривались.
Большевики же, как выяснилось, до сих пор, увлекаясь лишь революцией, с явным пренебрежением относились ко всякого рода хозяйственным проблемам, то есть к хлебу насушному. «Этого курса мы еще не проходили», - признавался Ленин на заседании ВЦИК 29 апреля 1918 года.
Проходили, не проходили - широким массам это знать было не интересно. Они ждали от правительства экстренных мер. И находясь, как говорят шахматисты, в глубоком цейтноте, Владимир Ленин, ничтоже сумняшеся, избрал в качестве палочки-выручалочки так называемый «военный коммунизм», с обязательной всеобщей трудовой повинностью населения и с использованием злосчастной продразверстки. Началось невиданное в истории человечества разрушение аграрного производства. Этот грабеж среди бела дня сопровождался вакханалией прожектерств. Свой «вклад» стремился внести каждый, кто находился рядом с Ильичем. Троцкий, скажем, призывал артельными усилиями построить «рай на земле», Бухарин носился с идеей создания в стране «фабрик зерна и мяса». Как грибы после дождя росли контролирующие и распределяющие организации. В эту эпоху, получившую название главкизма, каких только главков - более 50 - не было! И Главкрахмал, и Главчай, и Главшвеймашина, и Главчас, и Главкости и даже таинственный Чеквалап... Оказывается, он руководил производством... лаптей и валенок. Именно этим товаром, считал штаб партии, укреплялись революция и коммунизм. М.Калинин на 1 Всероссийском съезде земледельческих коммун и сельскохозяйственных артелей говорил: «В настоящее время 70-летний старик, если он плетет лапти, если он понимает, что его лапти служат победе над мировой контрреволюцией, то он делает коммунистическую работу».
Чем еще, по мысли большевиков, была привлекательной «военно-коммунистическая» система? А тем, как отметил Ленин, что в период времени довольно краткий она позволяла осуществить такую вот революционную задачу: «...шесть часов физической работы для каждого взрослого гражданина ежедневно и четыре часа работы по управлению государством».
Ничего не получилось у «кремлевского мечтателя» - Россия оставалась во мгле, в голоде и холоде, она катилась к катастрофе: повсеместно росло массовое недовольство политикой большевистского правительства - бастовали рабочие Петрограда, Москвы, Донбасса и других промышленных центров, взялись за топоры ограбленные до нитки крестьяне, взбунтовались моряки Кронштадта, выдвинув опасный для РКП(б) лозунг: «Советы без коммунистов».
В такой угрожающей обстановке Ленин на 180 градусов повернул руль экономики - от коммуно-распределительной системы с ее безрыночным укладом к новой экономической политике, с помощью которой общество «завернуло» на дорогу Рынка. Пусть и реформированного, контролируемого и ущербного, но все-таки Рынка, который очень быстро помог наладить жизнь в стране.
Вот так, буквально на ощупь, методом проб и ошибок начал вождь большевиков хозяйственное строительство. Как писал видный лидер партии эсеров Виктор Чернов, «Ленин приступил к воплощению своей «идеи» не как социалистический мыслитель, заранее взвесивший все элементы созидательной проблемы, имеющей свой творческий синтез и свой «операционный план», с полной перспективой последовательных и друг друга дополняющих мер. Нет, и на область чисто конструктивной деятельности он без дальнейших процедур переносил те же руководящие принципы, которые действительны лишь в области борьбы...»
Ленин надеялся, что НЭП, по сути спасший его большевистскую власть, пришел в страну всерьез и надолго. Но и этой мечте не привелось сбыться. Как только не стало вождя, его соратники начали реставрировать более надежный и удобный при административно-командном управлении «военный коммунизм» с его трудоднями, грабежом колхозов, невыездными из своих сел крестьянами, принудительным трудом для горожан...
Как видим, Ленин, как и его предшественники Николай II и Керенский, тоже оказался в стане неудачников. И это не моя выдумка. Таковы факты. Посудите сами...
Мечтал, что октябрьский переворот в России даст мощный толчок всепланетарной революции. Не получилось.
Мечтал, что «старая гвардия партийцев» лишь временно «порулит» в стране, а затем, воспитав трудящихся, передаст власть Советам. Не вышло. Большевики держались за «руль» аж до распада СССР.
Мечтал, что его партия всегда и во всем будет оставаться умом, честью и совестью эпохи. Не вышло. За годы своего единоличного правления страной от безнаказанности и бесконтрольности она окончательно разложилась. Один член КПСС признавался иностранному корреспонденту: «...если нашей коммунистической партии завтра прикажут выкинуть из Мавзолея труп Ленина, проклясть Карла Маркса и заплевать коммунизм, так она и выкинет, и проклянет, и заплюет».
Что ж, может и верно гласит народная мудрость: что посеешь, то и пожнешь?