С чего начинается родина? С картинки в букваре или все же со строчки в паспорте, указывающей на наше гражданство? Может быть, все вообще не так масштабно. Может быть, родиной нужно считать не страну и даже не город, в котором мы родились, а те четыре стены, в которых мы сделали свои первые шаги и произнесли первые слова. А может быть, наша родина там, где нам просто хорошо и комфортно. С чего начинается моя родина, чем и где заканчивается — я ответить затрудняюсь. Хотя этот вопрос задаю себе всю жизнь. Наверное, так и буду задавать и каждый раз находить все новые ответы.
Я свободно говорю на нескольких языках, но с легким акцентом, выдающим, что я не совсем «отсюда». Когда я говорю о «доме», то подразумеваю под этим часто разные места. Иногда — это страна моего рождения, иногда — страна, чье гражданство я имею, а иногда — страна, в которой я работаю. Когда мне хорошо, я везде чувствую себя дома. Когда плохо, мне кажется, что дома у меня нет вообще. Я родилась в Украине, но половину своей жизни прожила в Германии. Но и в эту вторую половину не вела совершенно оседлый образ жизни. Я «изменила» на некоторое время и родине моих предков, уехав поработать в Англию. Попытаюсь объяснить, кем и как я себя чувствую.
Людей, жизнь которых вычерчивает зигзаги на карте мира, много. Возможно, некоторые из них с моим видением не согласятся. И правильно сделают. Как бы социологи, согласно своим теориям и категориям, ни пытались поделить нас на группы в зависимости от уровня нашей адаптации в новой среде, даже если мы выезжаем в одну и ту же страну, дорога у каждого своя. Процесс эмиграции и последующая адаптация или болезненное отсутствие таковой — все это индивидуально, и часто идентичность человека меняется.
Впервые мое представление о себе было перевернуто еще в детсаду, когда в пылу ссоры подружка гневно крикнула: «А ты немка!» Так я узнала, что не такая, как другие: я — немка. И это не просто моя национальность, но и еще что-то, чем меня можно оскорбить и исключить из круга «своих». А ведь я хотела быть «своей» и иметь фамилию, которую каждый мог бы выговорить без труда. Просто немкой мне тогда быть не нравилось, хотя именно этого желали мои родители, которые и воспитывали меня соответственно. Со временем я «подружилась» со своей национальностью: она больше не являлась помехой и барьером между мной и окружающим миром. Только на уроках истории, когда в очередной раз обсуждалась Вторая мировая война, я ерзала на стуле. Не знаю, замечали ли мои одноклассники, с каким усердием я называла захватчиков фашистами, а не просто немцами, не желая быть с ними одного поля ягодой.
А потом пришло время, когда моя национальность стала для меня возможностью увидеть западный мир и жить среди «своих» — моя семья выехала на постоянное место жительства в Германию. В книге моей жизни была открыта новая глава. Но какими бы разноцветными ни были в ней картинки — раскрепощенные, не озабоченные люди, захватывающая дух архитектура, текстовки к ним были прозаичными, серыми и грустными. Жизнь, строгий корректор, исправила все романтические представления о моем «прибытии» в западную жизнь. В Германии я не чувствовала себя дома, я не попала к «своим». Для немцев я была настолько же не немка, насколько для украинцев не украинка. Мое представление обо мне, которое до тех пор казалось нерушимым, рассыпалось, как карточный домик под размахнувшейся рукой. А ведь мне, как тогда в детском саду, просто хотелось быть такой, как и все окружающие. Разница была только в одном. Тогда я обижалась, когда меня называли немкой, теперь я обижалась, когда мне говорили, что меня за нее не принимают. Именно моя этническая принадлежность являлась юридическим основанием для получения вида на жительство в Германии. У меня было чувство, что люди, ставящие под вопрос мою принадлежность к немецкой национальности, ставят под вопрос мое право быть членом немецкого общества. Я чувствовала себя отвергнутой. Речь не шла о немецком гражданстве. Получение этническим немцем вида на жительство в Германии с самого начала дает ему статус, адекватный немецкому гражданству. Его получение является формальностью и вопросом, который решается за короткое время. Тем более что строки «национальность» в немецком паспорте нет. Указывается только гражданство. Но тогда я впервые поняла, что преодоление политических границ и юридических преград не обозначает преодоление культурных и ментальных различий.
Что определяет нашу принадлежность к определенной нации? Я считала себя немкой, потому что моя семья, чьи предки покинули Германию почти 200 лет назад, чтила немецкие традиции и римско-католическую веру. Родители дали мне прусское воспитание: пунктуальность, чистоплотность, трудолюбие. Да, мы все любили и охотно ели борщ, так же часто на нашем столе стояли и немецкие блюда. Но, и это «но» стало камнем преткновения, мы не говорили дома по-немецки. А именно принадлежность к языковой среде многие немцы считают решающим критерием при определении национальности человека. Да и не только они. Может быть, это так и есть? Ведь религия не является эксклюзивом лишь одной нации. В Африке, например, как ни на одном другом континенте земного шара, наблюдается необычайный прирост верующих католиков. А тот, кто готовит отличные спагетти, совсем не обязательно является итальянцем. Что касается пунктуальности, чистоплотности и трудолюбия, то эти качества присущи многим. А некоторые немцы закатывают глаза, когда их ментальность сводят только к этим трем качествам.
Но, с другой стороны, можно вырасти в определенной, языковой среде и в то же время быть воспитанным в совершенно иной культурной среде. Я знаю достаточно много молодых турков в Германии, которые безукоризненно владеют немецким, но все же чувствуют себя турками.
Так что же такое национальность? Кто я есть и к какому берегу мне плыть? Однозначно могу сказать, что определение своей идентичности считаю не состоянием, а непрекращающимся процессом. В разных ситуациях, на разных этапах меняется и наше самовосприятие. В данный момент я чувствую себя, скорее всего, просто европейкой. Вопрос национальности перестал быть для меня болезненным. Мне все равно, к какой нации меня причисляют. Наверное, потому, что я поняла: люди делают это без злого умысла. Они вовсе не хотят отделить меня от своего общества, просто у них свои мерки в определении национальности. Я наконец-то поняла: моя проблема после прибытия в новую для меня страну была не в том, что «они против меня», а в том, что «я против себя». Я никак не хотела принять тот факт, что мое деревце имеет как немецкие, так и украинские ветви. Полюбив себя, со всем моим колоритом, в том числе и украинским, я перестала подозревать людей в желании сделать больно и отвергнуть меня. Когда я перестала отрекаться от моего украинского прошлого, у меня появилось будущее в Германии, где я чувствую себя сейчас совершенно комфортно. Я больше не гостья.
Знаю, это чувство знакомо отнюдь не каждому эмигранту. Ведь некоторые, эмигрируя в другую страну, уходят еще и во внутреннюю эмиграцию. Они замыкаются в себе и начинают жить прошлым, которое часто идеализируют. Их круг общения ограничивается людьми из их языковой среды. Остаться в этой среде в Германии просто. В моем городе, например, есть целые районы, в которых проживают в основном бывшие граждане СНГ. Там повсюду слышна русская речь. Благодаря технике они могут смотреть «свое» телевидение. Есть также «свои» газеты, магазины, дискотеки, врачи. Кто-то предпочитает оставаться на таких русских островах. И едва ли не единственной точкой соприкосновения со страной пребывания является место работы или государственные службы. В принципе, этих людей можно понять. Эмиграция часто влечет за собой потерю социального статуса и чувство отчужденности. Адаптация к новым условиям — процесс болезненный. Конечно же, человека в такой ситуации тянет к тем, кто находится с ним в похожей ситуации и понимает его. Соблазн велик — не учить непростой немецкий язык, не подвергать себя дополнительным стрессам, пытаясь найти общий язык с людьми другой ментальности.
Но все же есть и множество эмигрантов, выбравших для себя иной путь. Они, как и я, пытаются сохранять баланс между двумя политическими границами, культурами и ментальностями. И некоторые из них делают это так успешно, что приобрели огромную популярность в Германии. Владимир Каминер, бывший москвич и теперешний берлинец, пишет книги, в которых с юмором описывает «причуды» жизни эмигрантов из Восточной Европы. Известен он стал прежде всего благодаря своей книге «Russendisko» — «Русская дискотека». Его авторские вечера проходят с аншлагом — залы заполняют немцы.
То, какой будет эмиграция, — выбор каждого, кто на нее решился. И каждый имеет на него право. Я своим выбором довольна. Большой патриотки из меня в Германии, пожалуй, не выйдет, как не выйдет ни в Украине, ни в какой-либо другой стране. Наверное, сорвавшись один раз, я уже не обрету абсолютную привязанность к одному месту и потребность в оседлости. Может быть, моей прабабушке, всю свою жизнь прожившей в одной немецкой деревне в Украине и владевшей только немецким языком, это показалось бы странным. Но я — ребенок своего времени, ребенок глобализации. Нас много. Мы ездим по свету, открываем для себя новые страны и культуры, а с ними — каждый раз новую частичку нашей идентичности.