В тот день хозяин парижской квартиры в доме на авеню Оливер де Жорес, 90 по радио «поймал» Киев. Диктор буднично объявил, что арию Кончака из оперы Бородина «Князь Игорь» исполняет народный артист СССР Иван Паторжинский. Аккомпанирует ему Галина Паторжинская.
Наверное, никого ария так не потрясла, как хозяина квартиры на авеню Оливер де Жорес: Ивана Паторжинского слушал Федор Паторжинский - брат именитого советского певца. Сколько лет он ничего о нем не слыхал! Оба жили как бы в параллельных мирах, отгороженные друг от друга государственными и идеологическими границами.
«Дорогой Ванечка!» - начинает Федор Сергеевич свое первое письмо в Украину, вложив в, казалось бы, обычное обращение и пробужденную нежность, и щемящую память. Конверт с надписью: «СССР, Киев, народному артисту СССР Ивану Сергеевичу Паторжинскому» международная авиапочта быстро перебросит над несколькими странами Европы, письмо попадет точно по назначению, несмотря на неполный адрес и вызовет в Киеве потрясение. Во всех анкетах Иван Сергеевич писал, что родственников за границей не имеет, и не лукавил, считал, что брата в живых нет. В «Истории городов и сел Украинской ССР», в томе, посвященном Запорожской области, упоминается древнее село Петрово Хлестуново Волнянского района и то, что здесь появился на свет выдающийся оперный певец Иван Паторжинский. О Федоре, разумеется, ни слова... А между тем жизнь и деятельность этого человека также достойны того, чтобы о нем знали, им гордились.
Как водилось, дети лиц духовного сана чаще всего становились на их стезю. Не изменили традиции и сыновья отца Сергия - Иван и младший его на пять лет - Федор. Оба в разное время поступили в «бурсу», потом - в духовную семинарию.
Случалось, в Екатеринославе суровый преподаватель латыни завышал оценку Ивану Паторжинскому, оправдывая такую снисходительность тем, что семинарист восхитительно поет в церковном хоре. И у младшего брата голос был от Бога, и тоже - бас...
Семинаристам запрещалось выступать в светских концертах перед публикой. Оба Паторжинских, каждый в отдельности, нарушали это табу. Первый «артист» взял себе псевдоним - Макар, второй - Макаренок. Так каждому доставалась своя слава, никто не путал молодых исполнителей народных песен.
Когда гражданская война докатилась и до южных приднепровских степей, со сменами власти, трибуналами, реквизициями, Федор исчез. Мать не ведала: молиться за здравие или ставить свечку за упокой его души. В одну из ночей, потревоженных далекой артиллерийской канонадой, к порогу дома Паторжинских кто-то сбросил мешок муки. Еще один позже упал во мраке у крыльца хаты тещи Ивана. Обе семьи бедовали в то тяжелое время.
Догадались - мука от Федора. Значит - живой. Больше о себе он ничем не напоминал: пропал для родных бесследно...
Спасаясь от слепой классовой ненависти, многие тогда вынуждены были искать убежище на чужбине. Одним из таких оказался и Федор Сергеевич Паторжинский. Взяли одаренного молодого певца солистом в хор донских казаков, с которым он и выехал за кордон. Как и у большинства унесенных разрушительными ветрами за пределы родной земли, путь Федора Паторжинского в эмиграции был нередко тернистым и пролегал через разные страны. Спасало то, что служил он призванию.
Возможно, что в хоре многие придерживались великодержавных убеждений, но в репертуаре его появился «Щедрик» Николая Леонтовича, украинского композитора, убитого в морозную январскую ночь 1921 года в доме отца-священника. То, что песенная ласточка прилетела столь далеко, наверное, было и заслугой солиста хора. В Берлине он пел «Спаси, Боже» и взволнованно слушал его сам великий Сергей Рахманинов, восхищаясь редкой красоты басом. Позже, когда постоянным местом жительства «Макаренка» на многие годы станет столица Франции, и был отмечен наилучшими оценками критиков.
Париж приютил выходцев почти со всех регионов бывшей Российской империи, политиков и военных, ученых и писателей, музыкантов и артистов, представителей знатных фамилий и простых людей. В двадцатые годы тут организовывается русская консерватория, которой руководит Николай Черепнин, а почетным директором становится Сергей Рахманинов. В особняке на авеню Токио, где размещалась консерватория, с детьми эмигрантов учились и студенты-французы.
А Федор Паторжинский создал в Париже хор и был бессменным художественным его руководителем десятилетия. В газетных публикациях искусствоведы сравнивали этот коллектив со знаменитым украинским хором Александра Кошица в Канаде. Русский ансамбль Федора Паторжинского, как официально называли его творение, в концертах почти всегда исполнял и украинские песни. Среди них - знаменитую «Взяв би я бандуру...». Наверное, такая постоянная слагаемая репертуара дала провод близкому другу дирижера - потомку адъютанта Наполеона известному французскому художнику маркизу Мишелю де Сервилю говорить, что хор украинский. В действительности же он стремился удовлетворять духовные запросы эмигрантов - представителей многих национальностей, помогая им не забывать свою культуру и на чужбине чувствовать себя частицей своего народа.
У Федора Паторжинского не было, как сейчас говорят, крутых счетов в банках, не было впечатляющей недвижимости. Зато судьба дарила ему дружбу с людьми, чьи имена принадлежали уже мировой культуре. К нему с глубоким уважением относились Федор Шаляпин и Борис Христов, гениальный россиянин и гениальный болгарин, титаны оперного искусства, могучие басы которых звучали и в концертах духовной музыки... В свое время Александр Куприн и Иван Бунин тоже чем могли способствовали Федору Сергеевичу.
Добрые отношения поддерживал с ним и Александр Вертинский, когда жил в Париже.
Ансамбль не раз с успехом выступал за рубежом. В Париже разные фирмы выпустили в свет пять пластинок с записью хора. Одна из них - украинские колядки. Французская академия искусств присудила ей Гран-при за 1957 год. Федор Сергеевич первым из своих соотечественников получил такую престижную премию, второй со временем удостоился Святослав Рихтер.
«Нигде так хорошо не поется, как в пении церковном», - напишет он брату. Хор Федора Паторжинского пел в парижском кафедральном православном соборе и с особым душевным подъемом в домовой церкви матери Марии. Это имя взяла, приняв монашество, бывшая киевская гимназистка Лиза Пиленко. Задолго до октябрьских событий 1917 года она переехала в Петербург, выйдя замуж, перешла на фамилию мужа, стала русской поэтессой Кузьминой-Караваевой. Но грянуло время, когда заговорили пушки и умолкли музы, время тяжелых испытаний. Их эта женщина переносила мужественно и нравственно и на родине, и, оказавшись в изгнании, в Париже, где и приняла монашество.
Она сняла дом на улице Лурмель 77. Здесь за символическую плату могли жить и питаться деятели науки и культуры, ее соотечественники, которые попали за рубеж в потоке эмигрантов без средств.
Когда Францию оккупировали фашисты, этот дом стал центром патриотической консолидации многих ее земляков, здесь находили приют бойцы Сопротивления, люди собирались, чтобы тайком слушать радиопередачи из государств антигитлеровской коалиции, узнать последние новости с Восточного фронта...
Федор Паторжинский относился к тем, кому доверяла мать Мария... 10 февраля 1943 года он выехал на велосипеде на улицу Лурмель. Задержка на зимней скользкой дороге спасла его от западни. В тот день гестапо арестовало мать Марию и ее сына. Незадолго до победы подвижница погибла в газовой камере, в фашистском женском концлагере Равенсбрюк.
В 1957 году Федору Паторжинскому пришлось перенести тяжелую операцию, которая забрала много сил и средств. Обострился туберкулез, и хирурги вынуждены были удалить одно легкое. Иван Сергеевич пытался материально поддержать брата: обратился к правительству УССР с просьбой разрешить обменять рубли на франки, чтобы переслать их в Париж. Ответили: сделать это невозможно. По дороге на гастроли в США заехал к брату и уговорил его возвращаться на родину. Предложение, очевидно, совпало с давнишней мечтой самого маэстро.
Федор все чаще пишет брату, чувствуется, что потребность общения с родными нарастает.
«Работаю с хором. Последнее выступление было 12 февраля, этого, 1958 года для французской молодежи в зале Гаво. Договорились, что дадим концерт в первом отделении на тридцать минут, а держали нас час десять, все вещи бисировали и сцену покинули, пропев все, что знали. В программу входили русские, украинские, белорусские и грузинские песни, - сообщает Федор Сергеевич в Украину. - Сразу же после концерта я получил предложение: в том же составе напеть новую пластинку. Реализация этого заберет полтора-два месяца. Но ничего не поделаешь: мне и хору необходимо заработать, а без меня здесь все развалится...». Это была последняя его пластинка. В СССР их не выпускали никогда.
В письмах Федора Сергеевича - вера в перемены к лучшему. «Мыслями и душой я уже дома...». «Не успеем и глазом моргнуть, как будем обниматься и говорить, говорить...». «Дорогие, родные, всем сердцем спешу к вам, чтобы прожить остаток дней в кругу близких». «Береги себя до моего приезда, а там уже я тебя буду беречь». «Ох, и заживем же мы здорово на Украине два шкарбунчика неплохие...»
В январе он подал документы в посольство. В апреле из Москвы пришло подтверждение, что ему разрешено возвратиться на родину. Отправив багаж - пять мест морем через Антверпен в Ленинград, 3 июня Федор Паторжинский с женой Ниной Владимировной уехали.
Но Федор Паторжинский, казалось, канул в неизвестность. Ни письма. Ни телефонного звонка. Месяц... полгода... Друзья были в смятении. Особенно Мишель де Сервиль, который считал маэстро своим духовным отцом. Что стряслось с человеком? Как попасть в СССР? В одной из газет появилась информация, что готовится постановка первого советско-французского фильма «Нормандия - Неман». В прошлом артист балета Гранд-Опера, актер театра Комеди Франсез, Мишель де Сервиль позвонил продюсеру картины в фирму «Альком», попросил дать ему любую работу в группе, чтоб только попасть на съемки в Союз и узнать там судьбу друга.
Сценарий уже был закончен, но автор его, жена известного французского поэта Луи Арагона - Эльза Триоле написала роль и для Мишеля де Сервиля, ввела образ еще одного пилота эскадрильи «Нормандия - Неман» - лейтенанта Пикара. Так в феврале он попал в заснеженную Москву. Разыскал по междугороднему телефону Федора Паторжинского, а на майские праздники почти нелегально, без обязательного для иностранцев разрешения прилетел к нему в Киев.
Потом много раз Мишель де Сервиль будет приезжать в город над Днепром. Благодаря Федору Сергеевичу он узнает Киев и влюбится в него, как влюблен в Париж. Здесь великие мастера украинского изобразительного искусства Татьяна Яблонская и Василь Касиян помогут французскому коллеге провести свою первую в Украине и в СССР персональную выставку. Тонкие, поэтические работы художника оставят в душах и в памяти посетителей добрый след на многие годы.
Почему же молчал его кумир, который, казалось бы, должен чувствовать себя счастливым на родной земле? Может, от того, что понял: возвратился уже в другую страну другим человеком. Уже не было того села, которое покинул молодой Паторжинский: улицы, хаты накрыла тяжелая темная толща искусственного водохранилища. Бытовые неурядицы, с которыми пришлось вначале столкнуться, тоже могли разрушать иллюзии.
Профессор Галина Ивановна Паторжинская, возможно, больше других питала к Федору Сергеевичу родственные чувства.
- Он сразу пошел работать в «Думку», взяли туда вторым дирижером. Академическая хоровая капелла. Не нравилось. Возмущался порядками, которые не считал творческими. Целый день обязательно репетиции, а душа спит. Поначалу они жили в папином кабинете. В нашей квартире. Характеры у папы и дяди разные, трудно совместимые. Федор Сергеевич чем-то возмущался, а папа говорил - это не так, и возникал спор. Я решила пойти в горсовет и потребовать для дяди нормальную квартиру с положенной по закону добавочной площадью, как давали больным туберкулезом...
Сломав короткое сопротивление высокопоставленного начальника, объяснив ему, за какого известного за границей человека она просит, Галина Ивановна выбила для Федора Сергеевича двухкомнатную квартиру в новом доме на бульваре Леси Украинки.
Вместе с заведующим Украинским отделением АПН Всеволодом Вединым мне посчастливилось быть гостем Федора Сергеевича в довольно скромной его квартире. Принесли мы по традиции бутылку «Столичной». Хозяин спрятал ее, а на столе появилась настоянная по собственному рецепту на травах «Паторжиновка». Мы пили из махоньких рюмочек, говорили о разных житейских проблемах. В часах торопливо и громко куковала механическая кукушка. Книги о творчестве брата, нежный воздушный рисунок Мишеля де Сервиля, фото: Рахманинов с внуками... Афиши... Мир Паторжинского.
Он был похожим на брата, только худее, разговаривал низким бархатным голосом, чувствовалось, что по натуре этот человек прирожденный лидер и его творческий потенциал еще не исчерпан. Вспомнил свой «золотой диск» и то, сколько предложений получал от солидных импресарио во Франции. Не жаловался, казалось, многим был доволен, острил и между шутками озвучивались какие-то устоявшиеся мысли.
Ему нравилось то, что в Зеленом театре можно за так слушать симфонические концерты, что нет коммерциализации искусства. Но, очевидно, было больно оказаться невостребованным, в тени после активной творческой деятельности и популярности. Дефицит искреннего внимания к себе после возвращения чувствовали многие реэмигранты.
В 1960 году ушел из жизни Иван Сергеевич. В 1968-м не стало Федора Сергеевича. Отпевали усопшего в маленькой церкви неподалеку от Голосеевской площади. Место не на виду. Окраина. Очевидно, о похоронах по православному обряду позаботилась жена. Галина Ивановна вместе с артистом Киевского оперного театра Андреем Кикотем должна была ехать на гастроли за рубеж.
- Я еще думала, Боже мой, его будут отпевать в церкви, мое присутствие там не простят, накроется Канада. Решила: «А ну вас, пусть накрывается. Конечно, пошла. Конечно, все мы крестились... Прилетела в Торонто в четыре утра по нашему времени, глаза слипаются, хотя бы ноты видеть на концерте. Когда объявили: партию фортепьяно Паторжинская - гром аплодисментов. Я же понимала - это не мне, это братьям Паторжинским. Андрея Кикотя отлично принимали... Но когда концерт закончился, с балкона, а затем в зале прозвучало: «Слава Паторжинским!» За 500 миль приехали в Торонто артисты украинского хора Китастова. Подошла жена дирижера Нестора Городовенко, который раньше руководил «Думкой», обняла: «Вы же племянница Федора»...
Братьев похоронили на разных участках Байкового кладбища. Ивана Сергеевича ближе к центральной аллее, возвели памятник и одну из улиц Киева назвали его именем, Федору Сергеевичу определили место к рядовым, на периферию, согласно номенклатурной табели о рангах. Но покоится он тоже в родной земле.
Недавно я побывал там, где он жил. Тыльной стороной дом стоит у холма, на котором выстроились могучие каштаны. Двора почти нет. Возле «его подъезда» припаркована красная «мазда» и водитель, кого-то ожидая, слушал магнитолу.
Я расспрашивал жильцов, что они знают об Иване Паторжинском, о его брате, последние годы которого минули в этом доме. Жили здесь уже новые люди, как и в его квартире. Отвечали охотно, но, словно сговорившись, одинаковыми словами: «Без понятия».
Что ж, времени прошло немало. Каштаны на холме поднялись на высоту нескольких этажей. А тогда деревья были молодыми.