Да хотя бы потому, что петь, собственно, нечего. Ну вот вспомните волнующее до спазм в горле: «Друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг». Или вот еще: «Поднявший меч на наш союз», «значит, как на себя самого, положись на него». Это все о самом главном в жизни - о великой и вечной мужской дружбе, неподвластной зависти и коварству, презирающей мелочность бытия, проверенной и закаленной в экстремальных ситуациях.
А подруга - что она? Разлучница, лукавая «дівка-чарівниця», языкатая бабенка, очень уж смахивающая на змею подколодную. Песня разрешает открывать ей двери, но советует сердца не открывать и наверняка не рекомендует заводить подруженьку-красавицу да еще подробно разъясняет, почему именно.
Литература - начиная от эпоса и заканчивая примитивными боевичками - изощряется в описании примеров нерушимого мужского товарищества и кровного братства. Максимум поблажки слабому полу заключается в том, чтобы изобразить двух невинных, порхающих нежной парочкой девушек, пару-тройку добродушных товарок, веселых кулинарных приятельниц или деловых партнерш. Но все эти связи рвутся легко и бескровно, как только душевное пространство одной из красавиц узурпирует Он.
Миф о том, что женской дружбы нет и быть не может (потому, что просто не может быть никогда) мужчины придумали так давно, он въелся в сознание настолько, что пытаться опровергать его крайне рискованно. Тем более, что несколько примеров тесных творческих женских союзов, случайно сохраненных влюбленной в мужчин историей, с недавних пор стало модным заталкивать в рамки розовых амуров.
Петь о женской дружбе не только рискованно, но и невыгодно. Да вот нам же самим. Если хорошенько поразмыслить, что подруга - и не друг тебе вовсе, а просто напарница по времяпровождению, соседка, сотрудница, то легче соотносить свои поступки не столько с душой и совестью, сколько с обстоятельствами. И рассуждать по принципу: «удобно - неудобно», «что мне с этого толку?»
...После замужества Ирина действительно легко и бескровно оборвала все, что связывало ее с детством, веселыми полуголодными студенческими «общаговками» годами. Поначалу бывшие подружки робко пытались стучаться в ее уютный семейный мирок.
- Но я ревновала Алексея ко всем. Да и он не одобрял моих простеньких приятельниц юности...
Боязнь, что одна из этаких «простеньких» уведет из-под точеного носика Ирины роскошного супруга, вряд ли была серьезной. Просто выстроенный за крепкой спиной преуспевающего, начальственного работника быт не оставлял времени и желаний для чужих проблем и бесполезных контактов. Да и зачем ей нужны были менее благополучные ровесницы, если деловой мир мужа эпизодически обеспечивал Ирину респектабельным общением? Одиночество пришло после развода. Настоящее. Потому что, зализав раны от семейных осколков, Ирина поняла, что забыта и всеми теми, кто нуждался в ее внимании десятью годами раньше. Кто страдал, болел, рожал детей и хоронил родителей без ее участия, радовался, строил жизнь, добивался успехов без ее душевной поддержки и одобрения.
Когда становится очень худо, я пытаюсь цепко удержаться за мысль, что из всех разновидностей одиночества именно такая мне не грозит. Каждый этап жизни - начиная с песочницы, школьной парты и заканчивая работой - неизменно дарил мне подругу, которую я пыталась сберечь, продираясь сквозь неурядицы, нежась в кратковременных благополучиях, вновь ныряя в проблемы. Причем я знаю, что в другой, не менее сложной, жизни точно так же пытаются сберечь и меня. Не за то, что такая хорошая, добрая, отзывчивая, а за то, что случилась - и все тут. Можем не видеться месяцами, ограничиваясь по телефону коротким: «Ты в порядке? Тогда держись дальше!» Можем встречаться еженедельно, откровенно используя друг дружку в качестве «жилетки», а то и в роли разрядчика нервного напряжения (ну кого же еще? Должен ведь кто-то!) Мы не удерживаемся от хвастовства, позволяем себе зависть, а то и легкое лицемерие, мы можем обижаться и обижать по мелочам. Но все мы научились самому главному: отличать и отшелушивать эти мелочи от крепкого ядра дружбы, которая, по большому счету, трудно различается по половым признакам. Той самой дружбы, которая с успехом прошла испытания не только чужой бедой, но и чужой удачей.
- У меня нет подруг, - с полгода назад Милка сказала мне это бесцветно, словно демонстрируя давно пустой кошелек. - Нет, знакомые есть, но подруга была одна. Да ничего особенного не случилось, просто она богатая теперь, а я вот - обыкновенная. Общего вроде между нами уже нет.
Вообще-то, в самом деле противно, когда, нырнув в благополучие, тебя забывают, словно пару стоптанных тапочек на берегу. Только через пару месяцев у моей сотрудницы заболел девятилетний сын. «Богатая», узнав о случившемся через третьи руки, примчалась без зова с деньгами, лекарствами, полной сумкой заморских фруктов и конфет. Звонила по несколько раз в неделю, предлагала помочь с врачом, приглашала Милу с окрепшим сынишкой подышать за город свежим воздухом... Похоже, вчера это именно она с полчаса висела на другом конце рабочего телефона.
- Ничего, что я так долго? - Милка явно пыталась извиниться за треп. - Это звонила моя бывшая подруга...
Наверное, мы что-то не так понимаем, как они, мужчины. Или понимаем, но в силу упрямства не хотим себе признаться. Совершенно поразили рассуждения Людки, вечно озабоченной, но оптимистки.
- Женщинам просто некогда дружить. Мы то на работе, то на кухне, то на даче ковыряемся. Мужчинам дружить легче - посидеть, пообщаться по-человечески. А у меня все ерунда получается, житуха какая-то непролазная.
С Людкой встретились возле метро. По дороге я выяснила, что объемный кулек в ее руках забит не только пупырчатыми огурцами - там кусок чужой рукописи. Какая-то Светка, оказывается, запарилась с работой, ей надо подсобить. На рукопись отпотевала бутылка пива - отступной для приходящего мужа Коли. Чтобы не очень ворчал, когда Люда, наспех сварганив ужин, будет заниматься Светкиной «житухой». Коля вообще нормальный мужик, вот только в многочисленных приятельницах объекта страсти усматривает угрозу собственному благополучию, отчего именует всех коротким, но непечатным словом...
Гиблая это тема, о женской дружбе. Есть она, нет ее - каждая решает для себя. Обидно только, когда берутся решать мужчины. Вот с Ленкой мы бок о бок выросли, почти одновременно обрели статус официальных невест. И крайне обрадовались, когда наши женихи вроде нашли общий язык: дескать, ура, станем дружить домами! Но женихи, оказывается, совместно откупоривали бутылку не ради планов на будущее. Они, представьте только, обсуждали операцию «Ы» - как нас... рассорить. Чтоб от них не отвлекались, или как? Немного позже мы рассорились без посторонней помощи и так же помирились. Глупая юность ушла в прошлое, как и бывшие мужья. А Лена осталась. Наташа, Оля, Таня...
По какой-то немыслимой логике все мужчины, которых эпизодически подбрасывала мне судьба, острее всего реагировали не на издержки характера (вот этого у меня предостаточно), а на факт, что подруги - есть. И я вовсе не собираюсь от них отрекаться ради двух штанин со стрелочками под поясок. Мужчины, хотя и были разными, но рассуждали примерно одинаково: «Все подруги - стервы, а ты - распоследняя дура, если не хочешь этого признать». Не хочу, хотя с пониманием отношусь к такой бессмысленной ревности и даже готова приложить максимум терпения, чтобы аргументировать свою позицию. Думаю, Наташа, Лена, Оля, Надя и другие подаренные жизнью охотно ко мне присоединятся, но...
Разве они, мужчины, станут слушать? Они будут пренебрежительно хмыкать, а то и психовать. После чего крепко жать друг другу руки, понимающе хлопать друг друга по плечам, солидно базарить о делах, философствовать, присягать в благородстве и бескорыстии. А вне кадра этакой красивости - испытывать все ту же зависть, мучиться комплексами, подозревать, сплетничать, обижать, обижаться. И, может быть, еще с большим трудом, чем мы, учиться отшелушивать наносные мелочи от ядра. А еще легко и бескровно они будут уходить от нас, распевая волнующие песни о высшей ценности в жизни - мужской дружбе. Отстенав о коварстве любви, отрыдав о разлучницах, мы привычно потянемся к телефонной трубке и где-нибудь в пыльной аллейке уютно уткнем носы друг дружке в «жилетки». А как иначе?