А.Дюрер. «Воины Апокалипсиса» (фрагмент). Как бы не хотелось, чтобы наша национальная история была похожа на этих воинов, скачущих в неизвестность |
Нация, которая постоянно борется за свое «возрождение», а не стремится к развитию, в условиях глобального мира обречена на прозябание где-то на задворках цивилизации. И в Европе, и в мире широко задекларированный в начале 90-х годов минувшего века, но затянувшийся процесс «возрождения» Украины — даже не третьестепенная тема.
Попробуем разобраться в терминологии. «Возрождение», или «ренессанс», происходит от «renatio» — латинской кальки греческого теологического термина «palignesis», что означает и «духовное возрождение», и «воскрешение из мертвых». Ренессанс был лишь этапом эволюции, который через Реформацию и научную революцию привел к идеям Просвещения. Из него в свою очередь и родилась новейшая история человечества. Бороться за «воскрешение из мертвых» как-то не хочется. А вот вариации на тему развития, в свою очередь, прямо-таки излучают онтологический оптимизм: «процесс перехода из одного состояния в другое, более совершенное», и даже «расцвет», «процветание», «процесс роста».
Стойкого интереса к нам по-прежнему не наблюдается, разве что по поводу очередных предвыборных, и не только, скандалов. Украинистика развивается; но налицо лишь интерес ограниченного круга ученых. Например, любимая многими отечественными историками и журналистами (автор — не исключение) эпоха Казатчины и Гетманата почти никому не интересна в границах Старого Света. Разве что полякам и литовцам (сотни лет общей истории дают о себе знать) и куда меньше россиянам, продолжающим с ностальгией вспоминать имперское прошлое — неважно, романовское или советское — и пишущих «свою» историю, не Украины, а Малороссии. Может быть, еще шведам интересен образ гетмана Ивана Мазепы в аспекте биографии Карла XII и гибели его армии в Украине…
Мне могут возразить, что в Тридцатилетней войне (1618 — 1648) запорожские казаки «отметились» во многих битвах, в том числе у Белой Горы и при Дюнкерке, что сын гетмана Пилипа Орлика Григорий стал маршалом Франции… Но казаки были обыкновенными наемниками, а не волонтерами и тем более не защитниками угнетенных и слабых, каковым был, без сомнения, шведский король Густав II Адольф, пришедший на помощь единоверцам-протестантам. А маршал Людовика XV украинского происхождения, погибший в Семилетней войне (1756 — 1763) — это уже исключительно история Франции.
Национальная революция середины XVII века, соперничавшая по «всемирно-историческому значению» с Английской — сколь много общего у таких двух лидеров, как Богдан Хмельницкий и Оливер Кромвель, мы знаем благодаря компаративистам — и подточившая фундамент Речи Посполитой, не стала для Украины (а могла бы!) тем трамплином, с которого бы мы стартовали в европейской политике не как объект, а как субъект оной. Гетманская держава «Польшу завалила», но так и не стала государствообразующей основой для всей Украины. Переяславская рада 1654 года из в общем-то тактического соглашения практически «равного с равным», Московии и казацкой Украины (но без Волыни, Галичины, Подолья, большей части Киевщины…), стала тем хомутом, который был надет уже не европейским, а азиатским «партнером». В XIX веке Украина окончательно исчезает с исторической карты Европы, практически одновременно с Польшей. История украинских земель растворяется в истории империй — Романовых и Габсбургов. А дальше, как отмечает Лина Васильевна Костенко, «відбувався нечуваний за цинізмом геноцид нації шляхом репресій, голодоморів та асиміляції, послідовна її дискредитація в очах народонаселення, індексування чіпких ідеологем типу «націоналісти», «сепаратисти», «зрадники», і все це в сліпучих перехресних променях добре відшліфованих імперських лінз».
Часто мы слышим стенания о неиспользованных возможностях национальной истории, о беспрерывной череде поражений, о том, что в 1991 году независимость получила УССР, а не Украина. С одной стороны — это факты. С другой — в свете развития, эволюции, к чему мы обязаны стремиться — довольно опасные сентенции. «Случайность» обретения независимости (ни в коей мере «самостийности») вступает в противоречие с тем фактом, что миллионы людей были готовы отдать и отдавали жизни за свободу своей земли во все века. Конечно, не такой они хотели видеть Украину: при власти оказались продукты советской империи — секретари по идеологии, преподаватели истмата, секретари парткомов и прыткие комсомольские вожаки…
Вот тут самое время обратить внимание на роль личности в истории. Наверное, не случайно во всем мире растет интерес к биографиям великих, к серьезной мемуарной литературе. Только XX век взрастил на нашей земле такие монадные личности, как Михаил Грушевский, Александр Довженко, Лина Костенко… И они достойно репрезентуют Украину, как Андрей Сахаров — Россию, Мартин Лютер Кинг — США, Махатма Ганди — Индию, Чеслав Милош — Польшу, Мигель де Унамуно — Испанию. И роль их в представлении эпохи и культуры своих держав и наций куда значимее деятельности десятков политических лидеров и различных партий. Есть и исключения — среди монадных личностей, конечно же, и американец Франклин Делано Рузвельт, и француз Шарль де Голль. Но далеко не все моральные авторитеты — хорошие политики. Своего Пилсудского, Масарика, Гавела или же де Голля в веке минувшем мы так и не дождались.
В борьбе за свое особое место в мировой истории Украина пока терпит поражение. Может быть, потому, что настоящее часто противопоставляется прошлому. Доктор философских наук Сергей Крымский очень тонко заметил: «Прошлое для нас — это не то, что прошло; прошлое — это нереализованные до конца возможности минувшего, которые остались в нашем времени, и используя эти возможности, включая исторический опыт, мы вступаем в прямую действенную связь с прошлым, со своей историей».
История дает нам право выбора в поиске моделей развития. Необходимо развитие, осмысление исторического опыта. При наших стандартах — в экономике, политике ets — повторюсь, в Европе нас никто не ждет. К сожалению, печать национальных катастроф, особенно века XX, будет нести не одно и не два поколения украинцев. Мы так и не стали политической нацией. Но в этой ситуации «возрождение» не должно становиться самоцелью.
Каждая нация имеет свой универсальный опыт сохранения самоидентификации. Те же поляки даже в самые тяжелые годы несвободы, наступившие после разделов Речи Посполитой, продолжали бороться за ауру нации (этот термин прочно вошел в лексику благодаря блестящей лекции Лины Костенко в Киево-Могилянской академии) и оставались нацией потенциально государственной. Они сумели сохранить дух свободы и сопротивления в искусстве, литературе, преданиях, мифах и легендах. Последние могут и должны играть положительную роль. Еще Саллюстий говорил, что «легенда — это то, чего никогда не было, но что всегда есть».
А вот историческая память украинского народа пребывала в анабиозе. Где могилы абсолютного большинства украинских гетманов? Мы не знаем, да и вряд ли когда узнаем. Разве что «последнего рыцаря» Запорожской Сечи, кошевого Петра Калнышевского на далеких Соловках, да гетмана Ивана Мазепы в румынских Бендерах. Сакральных мест (кроме Тарасовой горы в Каневе), пускай и своей «стены плача», к которым могли прийти украинцы и поклониться, нет. В краковском Вавеле бережно относятся к могилам польских королей, а сердце Шопена хранится как национальная святыня в варшавском соборе.
И никакие самые модерные монументы не помогут воскресить пиетет к прошлому и нашим национальным героям — управляют государством, по сути, за небольшим исключением, манкурты. Еще великий немец Фридрих Шиллер писал в работе «В чем состоит изучение мировой истории»: «Человек изменяется и уходит со сцены; вместе с ним изменяются и исчезают его воззрения. Лишь одна история остается неизменно на сцене — бессмертная гражданка всех времен и народов. На кровавые деяния войны, как и на мирное существование народов, безмятежно питающихся молоком своих стад, она взирает одинаково светлым взором гомеровского Зевса... Для нее не увядает лавровый венок, завоеванный действительными заслугами, и она разбивает обелиски, воздвигнутые тщеславием».
Познавать национальную историю необходимо, не забывая и о общечеловеческом, планетарном ее звучании. История — это возвращение к истокам, к самому себе, к постижению божественных смыслов бытия, наших мечтаний, утрат, достижений и заблуждений. История есть нравственный мир Человека во всем его разнообразии и развитии.