После растянувшихся почти на два года дискуссий о финансовых возмещениях бывшим принудительным работникам, угнанным нацистами в Третий рейх из стран Восточной Европы, в июле наконец принят закон о немецком фонде «Память, ответственность, будущее». Предполагалось, что выплаты компенсаций начнутся уже осенью, но теперь становится понятно, что немецкая сторона сможет сделать это в лучшем случае не раньше чем в первом квартале следующего года — уж слишком много осталось нерешенных вопросов.
То, что жест справедливости отодвигается, безусловно, обидно, ведь биологические часы неумолимо отсчитывают время. Утешает то, что в Германии многие люди начинают по-настоящему осознавать уровень и своей моральной ответственности за сотворенное их соотечественниками зло. И пытаются сделать хотя бы что-то для жертв нацизма. Не все, но многие.
В поисках возможностей (а они у меня более чем скромные) помочь читателям, приславшим письма с просьбой получить подтвердительные документы об их работе во время войны в Германии, я добралась до государственного архива земли Гессен, расположенного в Дармштадте, где познакомилась с его руководителем, историком и архивистом, доктором Клаусом-Дитером Раком. Он не может не вызывать искреннего уважения: еще задолго до официальных дискуссий о возмещениях бывшим принудительным работникам он, родившийся в послевоенное время, начал собственное исследование именно этой страницы истории. Без каких-либо распоряжений сверху организовал земельный архив промышленных предприятий, где систематизированы данные о работавших на них остарбайтерах, а в государственных архивах населенных пунктов Гессена созданы картотеки, где можно получить необходимые справки. И хотя в Германии работает Международный центр поиска для бывших принудительных работников в Арользене, куда они в основном и обращаются, однако государственный архив Гессена еще никому не отказал в просьбе помочь найти подтвердительные справки о работе в Германии. Сотрудники этой службы занимаются поиском документов, хотя это и не входит в их прямые обязанности. Не оценить это может только тот, кто не знает, как неукоснительно немецкие государственные служащие следуют и букве закона, и духу инструкции. По инициативе Клауса-Дитера Рака при бундесархиве организован специальный почтовый ящик, куда могут посылать запросы те, кто еще не имеет подтверждений о работе в Третьем рейхе. Отсюда письма будут отправляться в земельные архивы, где специалисты займутся поиском следов пребывания остарбайтеров в Германии. Таким образом, поиск документов намного упрощается.
Предлагаю читателям интервью, которое дал мне руководитель государственного архива земли Гессен Клаус-Дитер РАК.
— В Германии принят закон о фонде «Память, ответственность, будущее», который, казалось, расставил все точки над «i» в деле выплат компенсаций бывшим принудительным работникам. Однако деньги поступят к получателям отнюдь не завтра. Как вы считаете, в чем тут проблема?
— Хотя по поводу выплат участники переговоров — США и Германия, а также представители стран Восточной Европы и дискутировали почти два года, хотя принят закон о фонде немецкого правительства и индустрии, но осталось еще много нерешенных и неясных вопросов. Закон вступил в силу в августе, но до этого как-то не подумали о механизме выплат. Чтобы он был создан, а тем более заработал, следует еще подписать договора с организациями-партнерами — национальными фондами «Взаимопонимание и примирение», где будут четко оговорены функции каждого участника. Процесс довольно длительный, ведь нужно все учесть, чтобы не осталось обиженных. Только после этого можно говорить о начале выплат.
— Когда, на ваш взгляд, они могут начаться?
— Известно, что в начале следующего года. Надо еще многое уточнить и утвердить. Однако люди, ждущие выплат, должны знать: в Германии все понимают, что нужно спешить.
— Известно ли вам, что в Украине многие остарбайтеры до сих пор не получили подтвердительных документов об их работе на Третий рейх? Их положение кажется безнадежным: Международная служба поиска в Арользене, можно сказать, вынесла им приговор, отправив отрицательные ответы. А ведь, как мне известно, там собран самый большой архив, содержащий 17 миллионов данных на бывших принудительных работников, заключенных кон- центрационных лагерей и пленных. Почему же многие люди, по 5—8 лет ожидавшие ответа, получили из Арользена заключение, похоронившее надежды на получение компенсации: «В списках не значится»? Но если даже в списках «не значится», это еще не означает, что человек в Германии не был...
— Да, известно. Наш архив тоже получает такие запросы. Почему возникла проблема получения справок из Арользена? На мой взгляд, существует несколько причин. Во-первых, создание монополий еще никогда не шло на пользу человеку, от них зависящему. Арользену была отведена как бы главенствующая роль в этом деле. Поэтому другие архивы без особого интереса влючились, если включились, в поиск: кому нужны дополнительные хлопоты? Я не скажу, что все, но многие из них отправляли приходящие к ним письма в Арользен с объяснением заявителю, что поиском занимается именно этот архив. Хотя должен заметить, что немало моих коллег из сочувствия к этим людям внимательно отнеслись к письмам и отправили нужные справки адресатам.
Во-вторых, Арользену с его 400 сотрудниками не были установлены сроки поиска, поэтому они и не спешат, хотя на обработку такого письма требуется всего около двух месяцев. В-третьих, Арользен не считается архивом, поэтому в его штате нет ни историков, ни архивистов. Более того, чтобы разобраться с такими письмами, мало быть историком и архивистом, надо еще и уметь сопереживать. Надо сказать, что другие архивы не имеют доступа к документам в Арользене, а сам центр поиска не дает нам никаких справок, что, на мой взгляд, просто непонятно.
И в-четвертых, но вполне возможно, что это самая главная причина, — люди есть люди — в данном случае они имеют работу до тех пор, пока получают запросы. Существует предположение, что в Арользене отложено сотни тысяч писем от остарбайтеров в резерв на будущее. Поэтому заявители могут еще долго ждать ответы...
— Могут ли национальные фонды «Взаимопонимание и примирение» заниматься поиском подтверждающих документов для бывших принудительных работников?
— Откровенно говоря, я не понимаю, почему люди сами обращаются в Арользен — без знания языка, очень часто путая названия и местности, и предприятий или хозяйств, где они работали. Это должны делать фонды на местах, опять-таки привлекая к такой работе не только историков, но и людей, просто не ленящихся заглянуть в географическую карту. Ведь закон о немецком фонде «Память, ответственность, будущее» совершенно четко и однозначно оговаривает, что поиском документов в первую очередь должны заниматься партнерские организации, т.е. национальные фонды «Взаимопонимание и примирение». Немецкое правительство финансирует эту работу, как, собственно, и сами фонды. Кстати, еще одна важная оговорка в немецком законе о фонде говорит, что если у бывшего принудительного работника недостаточно подтвердительных документов, то достаточно свидетельских показаний о нацистских преследованиях. В таком случае фонды «Взаимопонимание и примирение» обязаны направить соответствующий запрос в Международную службу розыска (Internationalen Such- dienst — ISD) или в другие архивы. Поскольку запросы национальных фондов «Взаимопонимание и примирение» рассматриваются в ускоренном порядке, то они получают ответы быстрее, чем, скажем, если бы человек обратился туда лично.
— И теперь создан почтовый ящик при бундесархиве. Появится ли у бывших принудительных работников дополнительная возможность все-таки получить нужный документ?
— Разумеется. Все они будут рассмотрены очень быстро, ведь теперь письма будут обрабатываться не в громадном центре в Арользене, а в архивах тех местностей, где человек работал.
— Я передала вам письма от бывших украинских принудительных работников, которые тоже получили из Арользена отказ или вообще не получили никакого ответа. Прочитав их, а в каждом изложена трудная, порой страшная по страданиям судьба, я поняла, почему нелегко искать такие документы. Люди пишут о том, какие лишения и мучения они пережили, называют имена своих тогдашних «владельцев», что они делали, бывает, излагают свои чувства даже в стихах, но... забывают указать хотя бы местность или название предприятия, где работали. Иные названия искажены — их написали, как когда-то запомнили на слух. Хорошо, если письмо содержит данные, указывающие хотя бы приблизительно на место работы, как, например, один читатель написал, что работал во Франкфурте-на-Майне, но не помнит названия предприятия. Номер трамвая, на котором он ездил на работу, помнит, остановку, до которой ехал — тоже, а вот название предприятия забыл. Я проехала по этому маршруту: действительно, остановка до сих пор так называется, но она находится рядом с парком. Возможно ли разыскать это предприятие, чтобы человек мог получить справку? Возможно ли найти подтвердительные документы других читателей, приславших письма в редакцию?
— Если говорить о последнем примере, то узнать, что это было за предприятие, не так уж и проблематично — стоит посмотреть в архивах списки работавших во Франкфурте во время войны предприятий с адресами. Мы попытаемся помочь всем, написавшим письма. И если в них имеется хоть какое-то название, то вероятность успеха очень высока. Ведь пребывание человека в фашистском рейхе фиксировалось по крайней мере четыре раза: на коммунальном уровне, в окружном и земельном ведомствах, а также в больничных кассах. Кстати, хоть это и было военное время, но все работающие страховались в пенсионном фонде. Если человек проработал не менее 16 месяцев, то он имеет право на пенсию. Мне трудно сказать, как могли бы реализовать это право бывшие принудительные работники из Украины — это хороший вопрос для адвокатов, но уж очень интересная деталь. Кроме этого, свои архивы имеют также предприятия. Я хочу сказать, что, проявив некоторое упорство, следы человека все- таки можно отыскать. Кстати, мы сделали запрос в московское общество «Мемориал», имеющее мощный банк данных на бывших остарбайтеров, угнанных с территории СССР, с просьбой прислать нам данные об украинских принудительных работниках. Оно любезно предоставило такую информацию. Мы ее обрабатываем, чтобы отправить в украинский фонд «Взаимопонимание и примирение» подтверждения для тех, кто работал в земле Гессен.
— Многим людям пришли ответы, что архив той местности, где они работали, сгорел во время бомбардировки...
— Но это уж очень человек должен быть невезучим, чтобы сгорели все 4 или даже 5 архивов! Хотя бы один должен уцелеть. Если, конечно, очень хотеть найти.
— Но ведь промышленные предприятия не желают открывать свои архивы.
— Разве не понятно — почему? Кому охота признаваться, что участвовал в таком постыдном деле? Пусть не ты, то твои ближайшие родственники, оставившие в наследство неплохой капитал. Да и в архивах хранятся такие простые, но такие ужасные вещи, например, кто от чего умер, кто что украл и как был наказан, какую одежду и сколько ее выдавали на каждого работающего, рационы питания и т.д. Если поразмыслить над этими сведениями, то многое можно узнать. Например, что люди умирали от недоедания, а в концлагерь отправляли за сворованную картофелину. Опять-таки, когда встанет вопрос о пенсиях — кто и сколько должен платить? Поэтому не нужно тешить себя надеждой, что в фонд «Память, ответственность, будущее» они вступили потому, что, как написано в преамбуле закона о фонде, «осознали свою моральную ответственность». Чтобы найти ответ на этот вопрос, нужно читать заключительные главы, где указывается, что они получают правовую безопасность и не будут платить штрафы за экспорт своей продукции на мировом рынке. Хотя, конечно, есть исключения. Например, известная вам фирма «Мерк», объявившая о своем намерении выплатить по 10 тысяч марок всем, кто работал там во время войны и кто теперь отзовется. Да и то, как сказать — добровольно: открылись некоторые сведения о том, как именно тут использовался подневольный труд, подняла шум пресса, включились адвокаты жертв нацизма. Тогда фирма согласилась выплатить деньги, но ее архивы так и остались вне доступа к ним. Хотя по закону они должны это делать, однако по тому же закону государство не может претендовать на имущество фирмы, каковым является архив.
— Вы так много работаете в этом направлении, что возникает вопрос о вашем каком- то особенном интересе к этой проблеме. Это так?
— Я же не только архивист, но и историк тоже. А это одна еще мало изученная ее часть. Ведь для многих людей и на протяжении почти полстолетия, собственно говоря, не существовало понятия «принудительные работники». Мы знали, что во время войны в Германии работали иностранные рабочие. Что такого страшного? Их и сейчас у нас несколько миллионов. Но когда об этом стали все больше говорить и обсуждать в обществе, появились статьи в газетах, я стал по-настоящему изучать эту тему. И пришел к выводу, что Германия, отправив такое огромное количество мужчин на войну, не смогла бы прокормить ни армию, ни цивильное население, ее промышленность, особенно военная индустрия, не смогли бы функционировать, если бы она не применяла постыдный рабский труд насильно угнанных в Рейх с оккупированных территорий Восточной Европы. Вдумайтесь: 50% процентов всех работающих с 1942 года в сельском хозяйстве и более 30% процентов — в тяжелой промышленности были принудительные работники. А в коммунальных хозяйствах, легкой и пищевой промышленности, на грязных и тяжелых работах были заняты только они. На маленькой молочной фабрике моего деда тоже работали пленные французские солдаты. Ему их прислали вместо тех работников, которые были мобилизованы на фронт.
Надо сказать, что в немецких архивах очень много таких свидетельств, которые еще не раз взорвутся, чтобы потрясти самих же немцев, не говоря об остальном мире...
— Ваша семья имела какое-то отношение к войне с СССР?
— Непосредственное: на восточном фронте воевал мой отец и два моих дяди. Оба дяди были в советском плену. От них я практически ничего не узнал, т.к. об этой части своей жизни они говорить не желают. Теперь понимаю почему: длительное время у нас считалось, что вермахт не причастен к злодеяниям на оккупированных территориях. Но после нашумевшей фотовыставки о вермахте в годы Второй мировой войны, которая демонстрировалась в большинстве крупных городов Германии, кстати, вызвавшая огромный интерес, это мнение изменилось.
— Скажите, господин Рак, почему вы все-таки занимаетесь этим хлопотным делом — помощью бывшим принудительным работникам?
— Потому что мы, поколение, рожденное после войны, получили сейчас последнюю возможность разделить ответственность за зло, сотворенное старшим поколением. Это важно сделать сейчас, пока еще живы люди, потерпевшие от немцев. Мы еще можем войти в контакт с ними, можем отдать им что-то, изменить их мнение о нас. Это в наших силах. Недавно нобелевский лауреат, читаемый и почитаемый писатель Гюнтер Граас, обратился к немцам с призывом — создать народный фонд с тем, чтобы работавшие в семьях или в сельском хозяйстве и не вошедшие ни в одну из категорий бывшие принудительные работники, претендующие на компенсации, тоже не остались обиженными. Он предложил каждому человеку, в том числе школьникам, перечислить в этот фонд хотя бы по 10 марок — стоимость одного билета в кино. Он надеется, что ему таким образом удастся собрать 10 миллиардов марок для этой категории жертв нацизма. Я тоже стал членом фонда, перечислив часть моего заработка на его счет. Хотя бы так мы должны повиниться за неправое дело.
Выступая в газетах и рассказывая о своих архивных находках, свое отношение к этому периоду, я живу надеждой, что история все-таки чему-то учит нас...
— Многие немцы думают так?
— Не все, но те, которые разделяют мои взгляды, занимают решающие посты в государстве и могут сделать очень многое.