1 августа 1945 года молодой армейский фотограф Йошуки Ямахата был направлен в распоряжение Бюро новостей и информации Западной армии, штаб которой находился в Хаката. Американские самолеты бомбили железные дороги почти ежедневно, так что путь из Токио до Хакаты был не простым и, с тремя пересадками, занял шесть дней.
6 августа Йошуки добрался до места своего назначения, где он узнал, что на Хиросиму, город, который он несколько часов назад пересек, была сброшена какая-то бомба нового типа и невиданной разрушительной силы. В этот самый день Йоши Ямахата исполнилось 28 лет.
Три дня спустя «Б-29» с бомбой по прозвищу «толстяк» на борту пролетел над городом Кокура. Кокура значился в списке номером вторым, но утром 9 августа город был задернут густым слоем облаков, и майор Чарльз Свинней повернул тогда свой самолет к цели номер три — Нагасаки. Здесь тоже видимость оказалась скверной, но вдруг в облаках открылся просвет, и в 10 часов 58 минут «толстяк» отправился вниз с высоты девять тысяч метров; в 11 часов 2 минуты, увидев вспышку, майор Свинней взял курс на Окинаву. «Б-29» буквально на последних литрах горючего дотянул до аэродрома.
«Сразу после ланча мы услышали новость, бомба нового типа сброшена на Нагасаки. Никто не знал никаких деталей, и я был немедленно отряжен фотографировать последствия бомбардировки; вместе со мной были отправлены художник Иджи Ямада и писатель Джан Хагиши», — вспоминает Йошуки Ямахата.
«Если бы поезда ходили нормально, — продолжает он, — путешествие заняло бы 6 часов. Но в то время нам потребовалось 12 часов, и мы прибыли в Нагасаки около трех часов ночи».
На рассвете 10 августа Ямахата приступил к съемке. Вооруженный «Лейкой», которую отец подарил ему в 1935 году и, предположительно, еще одной 35-миллиметровой камерой, он пересек город с юга на север, снимая то, что видел вокруг.
Миссия была закончена около трех часов дня; опять поезду потребовалось 12 часов, чтобы преодолеть 160 километров, разделяющие Нагасаки и Хакату, и в три часа ночи 11 августа Йошуки Ямахата доложил в штаб о своем возвращении.
Даже со своей семьей Ямахата не любил говорить об этом дне. Недавно мне представился случай побеседовать с сыном фотографа Шого Ямахата, и он подтвердил, что его отец рассказывал об этом дне в Нагасаки крайне неохотно.
6 августа 1965 года, в двадцатую годовщину бомбардировки Хиросимы — и в день своего сорокавосьмилетия — Йошуки Ямахата сделался очень болен. Позже, в конце августа, почувствовав себя лучше, Йошуки с семьей отправился отдыхать на остров Хацушима, где он и сделал свои последние фотографии — волны, бьющиеся о берег. По возвращении в Токио врачи поставили диагноз — неоперабельный рак двенадцатиперстной кишки. 18 апреля 1966 года Йошуки Ямахата умер в университетской больнице в Токио.
...Первое, что вы видите на фотографиях Йошуки Ямахата, — тишина.
На снимках немало живых людей, фотограф даже запечатлел какую-то активность: кто-то куда-то идет, мальчик несет за спиной своего умирающего братишку, женщина кормит грудью младенца. Но, одновременно, вы понимаете, что все эти люди погружены в себя, или лучше сказать, отрешены — они могут обмениваться репликами, но им не о чем и незачем говорить.
Вы можете услышать ветер, несущий гарь и пепел, вы можете почувствовать запах, но вы не в состоянии вобрать в себя эти картины, точнее, эту картину апокалипсиса.
На фотографиях мы видим странных людей, словно бы выпавших из времени. Йошуки Ямахата рассказал в одном интервью, как выглядели те, кто ослеп после взрыва: «Словно бельма затянули их глаза... Казалось, что глаза перевернулись и смотрят вовнутрь».
Но и зрячие на фотографиях Ямахаты смотрят вовнутрь. Они не видят эти головешки, бывшие сутки назад людьми, — то, на что с ужасом смотрим мы. Они не разглядывают, на манер веселого могильщика и грустного принца, черепа, философствуя о жизни и смерти. Они поглощены тем, чего мы не видим, и если они смотрят вовнутрь, то не вовнутрь себя, а куда-то глубже.
Разметенный до мелкой щебенки город. Бредущие люди. Голова коня, скульптурно торчащая из-под обломков. Покрытые странными пятнами тела. Оскаленные угольные черепа. Словно прогоревшие в костре поленья, черные, в мелкую трещинку головешки, сохранившие человеческие очертания.
«Отец любил фотографировать волны, — сказал мне Шого Ямахата. — Я помню его в тот день, когда он сделал свои последние фотографии».
Что пытался двадцать лет спустя разглядеть в этих волнах Йошуки Ямахата?
... Выставка фотографий Йошуки Ямахата открылась 18 июля в Фотоцентре имени Анселя Адамса в Сан-Франциско, 21 июля такая же выставка открылась в Международном фотоцентре в Нью-Йорке, 5 августа еще одна выставка откроется в Нагасаки.
Оригинальные негативы Ямахаты сильно повреждены временем и радиацией. Куратор выставки Крис Бивер привез их в Сан-Франциско, и здесь их отреставрировали при помощи современного электронного оборудования. Здесь же были сделаны выставочные отпечатки. Сан-франциское издательство «Pome-granate» подготовило книгу, в которую вошли почти все сохранившиеся фотографии.
Крис Бивер и Джуди Ирвинг приурочили к этой выставке премьеру своего документального фильма «Путешествие в Нагасаки». Один из героев фильма по имени Самитеру Танигучи рассказывает нам с экрана свою историю. После взрыва он пролежал, не вставая, год и девять месяцев, не зная, останется он жив или умрет.
«Множество раз по ночам я чувствовал приближение смерти. Я не знаю, как назвать это, — снами или воспоминанием о боли... Я был ребенком, и меня учили в школе, что Япония обязательно выиграет войну, и это будет правильно. И я верил, что Япония должна победить... В больнице, прикованный к постели, я начал ненавидеть моих родителей. И всех родителей. Я понял, что ненавижу не только войну, но и всех родителей, которые допустили ее».
Этот старый человек с чудовищно искореженным телом, понимает то, чего, кажется, многие не хотят понимать.
...Недавно я видел в «Литературной газете» фотографию, сделанную с вертолета, — центр города Грозного. То есть — бывший центр бывшего города.
Вторая мировая война закончилась 50 лет назад, но, маловероятно, что, лежа на больничных койках, дети из Сараева и дети из Грозного думают о нас иначе, чем Самитеру Танигучи думал о своих родителях.