Через 55 лет разлуки 80-летний Дмитрий Коновицкий возвращался в родное село. Знал, что дома сожгли. Знал, что церковь и колокольня в руинах. Но шел с надеждой, что сразу вспомнит, где было родительское поле, сады и луга. Только увидел дед Дмитрий на месте родного Гильского пустошь, поросшую кустарником и крапивой. С отчаянием касался стволов груш, яблонь, черешен — уже дичек. В густых травах хотел найти хотя бы камешек на месте дома — и не нашел. Не причитал и не плакал. Как бы там ни было, он дожил до той минуты, когда помолится на могилах своих пращуров.
...Деду Дмитрию, родившемуся в селе Гильском в Бескидах, ныне жителю городка Николаева Львовской области, приснилась мать, умершая более 60 лет назад. «Благодарю, сын, что пришел и помолился на моей могиле», — сказала она и исчезла. Проснулся утром дед Дмитрий и удивился. Как мог он молиться на могиле своей матери — ведь она находится на польской территории, а у него даже загранпаспорта нет? Не знал тогда, что сон вещий и на могилу ему суждено попасть. И хотя не осталось ни бугорка, ни креста — быстро он ту могилу нашел. Не забыл, что мать похоронили за шесть шагов от первого окна церкви с правой стороны...
Автобусную поездку в родные места для депортированных в 1951 году организовало общественно-культурное общество «Устріки» из Николаева. Была договоренность между польскими и украинскими пограничниками, чтобы украинцы, родившиеся в Бескидах, пересекли границу по внутренним паспортам. Составлялись списки. Деду Дмитрию, как и его односельчанам, хотя они были депортированы в 1946 году, тоже не отказали.
В автобусе, следовавшем в Гильское, дед Дмитрий был самым нарядным: белоснежная рубашка, костюм-тройка, начищенные туфли. Но на полпути автобус остановился. Как и 50 лет назад, самой трудной задачей было перейти Сян, поскольку именно в тот день ремонтировали мост. Шли пешком более 5 км. И выглядело это так: 80-летний мужчина шел по горам, а остальные девять, в возрасте его детей, внуков и правнуков, за ним бежали. Дед Дмитрий говорил: «Не ноги меня тянут в Гильское, а совесть».
Печальные праздники 46-го...
Троица 46-го года оставила горькие воспоминания. Днем женщины украсили дома зеленью, а ночью село обступило польское войско. Солдаты успокаивали, что переселять Гильское не будут. Предостерегали, чтобы никто не укладывал сундуки и не смел убегать в лес.
Взошло солнце, и новый день принес новую правду: «Собирайтесь, украинцы!» В четыре часа утра в селе уже никто не спал, все второпях складывали пожитки, так как на сборы поляки дали всего лишь час. Сельчане понимали, что большую часть мебели, инвентаря, запаса продовольствия придется оставить. Весь урожай остался в поле. Старенькая Галина Василькив из Николаева вспоминает, как ее безлошадные односельчане запрягали коров. Никто не знал, куда их гонят, что их ждет. Пока одни вояки подгоняли крестьян, другие — жгли село. Военный эскорт препроводил украинцев до пограничного Сяна: идите «на свое».
В советских документах это называется «добровольной эвакуацией». В сентябре 1944 года между Польшей и УССР был подписан договор, согласно которому полякам из УССР предлагалось переехать в Польшу, а украинцам из Польши — в УССР. В первом пункте документа отмечалось, что эвакуация должна носить добровольный характер. В 1946 году стало очевидным, что большинство украинцев ни за что не покинут собственные дома. И тогда польские власти заговорили с ними по-другому...
Жителей просто перегнали вброд через границу без каких-либо сопроводительных документов. Такая же участь постигла почти 20 тысяч украинцев Лисского уезда над горным Сяном. Примечательно, что подобное своеволие польского войска возмутило главного уполномоченного правительства УССР по эвакуации М.Ромащенко. В течение июня 1946 года он написал два письма шефу генерального штаба польского войска В.Корчицу с просьбой «ускорить принятие мер по искоренению ненормальных явлений». И объяснял, что именно он считал ненормальным явлением: «Военные части принудительно выселяют украинцев на территорию УССР, не дают возможность взять… имущество и продукты питания. Поэтому они вынуждены бросать собственное имущество, без оформления документов на выезд в УССР толпами нелегально переходить границу. Имущество, покинутое на произвол судьбы, грабят».
Всего в течение 1944—51 гг. с территории Польши в Украину было насильственно переселено около полумиллиона украинцев. В отличие от крымских татар и немцев, по сей день они не признаны депортированными.
В одном польском краеведческом справочнике прочитала, что Гильское сожгли партизаны УПА, сотня «Біра». В военных документах есть упоминание, что село сгорело из-за стычки между УПА и Войском Польским в 1946 году. Пожилые люди из Гильского, проживающие ныне в городе Николаеве Львовской области, уверяют, что польские «жовнежи» начали жечь дома сразу же после того, как выгнали из них жителей. Дед Дмитрий утверждает, что несколько домов в 1946-м уцелели и еще стояли до операции «Висла». В это можно поверить, ведь нескольким семьям из Гильского все-таки удалось избежать переселения в УССР. По-видимому, в этих уцелевших домах они и проживали.
Полумертвое село
О том, что пережили три семьи, оставшиеся на родине и прятавшиеся в лесах, свидетельствует один документ УПА — рапорт «Мара», проводника надрегиона «Бескид» касательно пацификации сел военными 34-го пехотного полка Войска Польского 31 июля и 1 августа 1946 года:
«31.7.1946 г. 250 воинов ВП полностью сожгли Затварницу, за исключением 6 домов... К вечеру отошли к Гильскому. Чтобы крестьяне не дали знать отделу о нападении, ВП согнало все население в один дом и держало его под усиленной охраной целую ночь. Людям ничего не говорили, почему их забирают, так что все они были готовы к смерти. Утром 1.8.46 г. вызвали Григория Шупивдича и начали его пытать. После этого вызвали еще Коновицкого Михаила и его соседа (Глуха Ивана. — Н. К) и начали их обоих бить куда попало. Избив их, принялись за женщин, несмотря на то, что женщины были с маленькими детьми...»
Одного из свидетелей этого кошмара удалось разыскать в Польше. Он просил не называть его фамилию, так как не хотел, чтобы «были проблемы у детей и внуков». К информации «Мара» добавил лишь то, что Шупивдич после пыток долго не жил и что польские солдаты грозили поджечь дом — так, как было сделано несколько недель назад в селе Терка, недалеко от Гильского, где огонь унес жизни 33 украинцев.
В мае 1947 г. Гильское полностью опустело. Польские солдаты нашли в нем семь человек из трех украинских семей: Глухив, Коновицких и Шупивдичей. Вывезли их на север Польши лишь с узелками в руках. Все, что посеяли, опять бросили. Урожаи на полях украинцев после операции «Висла» собирало польское войско.
В 1956 году, воспользовавшись «потеплением» режима, Глухи и Коновицкие возвратились с окраин Щецина в родные края. Племянники деда Дмитрия, потомки Михаила Коновицкого, ныне живут в Устриках и Черной в Бескидах. Дочка Михаила Глуха, Ульяна, вышла замуж за поляка и жила в Гильском до 1998 г.
Дети пани Ульяны разъехались по всей восточной Польше. Никто из них не хотел жить в Гильском, как родители, — без света, водопровода, транспортного сообщения. Да и настоящего Гильского они никогда не видели.
Поиски новой родины
На первых порах жителей Гильского с железнодорожной станции Комарно завезли в Черновицкую область. Условия жизни там были невыносимыми, и община решила любой ценой уехать. Но вначале нужно было договориться о транспорте. «Пошли к начальнику станции, дали корову, двух свиней и еще кое-что... Тогда позволили грузиться в какой-то вагон, ехавший в сторону Галичины», — рассказывает 60-летний Михаил Качур. Люди из Гильского оказались в Николаеве только на Спас — в августе 1946 года.
— Почему ехали именно в Николаев? — спрашиваю у пана Михаила по дороге к Гильскому.
— Никто нас нигде больше не принимал. Не прописывали, поскольку переселенцы. Мы ехали и ехали.
— Как же жили?
— Попрошайничали, словно цыгане, — опережает всех Мария Серко, тоже из Николаева. — Кричали нам вслед некоторые: бойки, вы думаете, тут колбасами плоты подпирают? Помню, моя мама выменяла два кожуха на бочку муки.
Кто знает характер горца, тот поймет, до какого состояния нужно довести этих людей, чтобы они что-либо попросили. «В Гильском было несколько бедных семей, но никто не просил милостыню, ибо это стыд большой, — говорил дед Дмитрий. — Голодали, но не просили. Сосед соседу помогал, и так бедняки выживали».
В Николаеве на Львовщине требовались рабочие руки. Со временем эвакуированные (в Галичине их называли проще — «ваковані») получили жилье. Потом каждый старался построить собственный дом. Остальные гильчане рассеялись по другим галицким селам и городкам, а еще осели на Одесщине, Днепропетровщине.
Неожиданный поворот судьбы
В 1949 году Дмитрия Коновицкого арестовали за то, что был в УПА. «Меня и еще четырех ребят из нашего села выдал наш взводный, родом из Затварницы, соседнего села, — рассказывает дед Дмитрий. — Он был образованным, работал в Комарно начальником базы. А в 1947 году, когда был голод, к нам приходили просить хлеб из восточной Украины. И один из этих нищих узнал, что начальник базы был в УПА. Забрали нашего взводного, пытали и обещали освободить, если скажет, с кем вместе воевал. Он рассказал обо мне, моем двоюродном брате Коновицком Иване, еще трех парнях из Гильского. Но его не освободили. Всем нам дали по 15 лет лагерей. Я попал в Караганду на шахты, а после смерти Сталина мне сократили срок».
Все перечисленные возвратились из лагерей. Но до дня возвращения в родное село дожил лишь пан Дмитрий.
Горы слезам не верят
Первое воспоминание о Гильском датируется серединой XVI века. Вероятно, 200 лет назад был здесь монастырь. В конце XIX века жители села утратили право пасти скот в горной долине Ветлинской, поскольку собственные владения местный помещик проиграл в карты соседу из Кривого. С тех пор пасли скот на Отрите — высокой горной гряде. В этом уголке люди еще до выселения играли на пятиметровых трембитах, пищалках, знали тысячи коломыек, твердо придерживались не только церковных правил, но и своих старых обычаев. Здесь в каждом селе были колдуньи, забиравшие у коров молоко, а у девушек — красоту, и колдуны, умевшие выстраивать крыс возле потока и укрощать нечистую силу. Слишком уж прочно были привязаны эти люди к своим обычаям и к своим горам. После выселения возвращались к границе в районе села Сянки Туркивского района, просили пограничников, чтобы «пустили домой, в горы». Пограничники угрожали, а иногда и объясняли: назад дороги нет. Говорили, что там, откуда они родом, уже живут поляки, и для них места не хватит. Но это была неправда.
Скупые следы
В большинстве сел над горным Сяном после выселения украинцев уже никто не жил. Гильское — сейчас на всех картах и указателях поляки обозначают как Гульское — принадлежит к гмине (группе сел) Лютовиска Прикарпатского воеводства. Эта гмина — самая большая в Польше по площади, а по количеству населения занимает в стране последнее место. Автохтонов «вырвали» из этой земли фактически с корнями, а для многих новых поселенцев край оказался малопривлекательным для жизни: малоплодородная почва, длинная зима, отдаленность от городов. В 1931 году здесь проживали 22 тысячи человек, а в 1999-м — только две тысячи. До выселения здесь было 28 сел, сейчас люди живут лишь в 15. Из 26 украинских церквей уцелели только три. От мгогочисленных дворов, ферм, от десятков мельниц и лесопилен остались остатки фундаментов. Человеческая трагедия, как пишет польский краевед Мацей Августин, дала в этом уголке Бойкивщины шанс природе. Зеленые луга, а также поля, распаханные несколько веков назад русинами для обработки, начали снова зарастать лесом.
Тропинка к единственному в Гильском дому 43-летнего Марека Щигельского идет вдоль ручейка. Лишь заметил ее дед Дмитрий, быстро перешел через воду по камешкам и завел разговор с хозяином. Пока я дошла до дома, господин Марек был на одной стороне ручейка, а дед Дмитрий — уже на другой. Оба делали вид, что не замечают друг друга и только что не говорили. Пан Марек объяснил, что не понял языка старшего пана, поскольку тот разговаривал с ним по-украински.
Трижды напоминал, чтобы я извинилась за него перед «старшим паном», что он не хотел его обидеть, что ничего против него не имеет. «Старший пан» говорил то же самое. Но навстречу друг другу не сделали ни шагу.
Прощай,
витцивский край
У Дмитрия Коновицкого восемь детей, 18 внуков и ожидается пятый правнук. Ни один из его потомков никогда не был в Гильском. «Дети поехали бы, им хочется, — с сожалением говорит дед Дмитрий. — На это нужно много денег — сделать каждому паспорт, нанять автобус, так как машины здесь не ходят. Но мы не такие богатые...»
Сотни тысяч украинцев не могут посетить могилы своих предков, места, где жили их семьи, на территории Польши именно из-за недостатка средств на поездку. Последнее особенно касается депортированных на восток и юг Украины. Для детей остаются лишь рассказы родственников. В Донецке и Одессе, в степях, растет поколение потомков горцев, видевших горы лишь по телевидению.
«Зачем я буду сюда приезжать, здесь ничего не узнать», — бормочет седой мужчина, вспоминая, как прокладывал через крапиву и сорняки тропу в Гильском.
Когда автобус стремительно отдалялся от гряды Отрита, дед Дмитрий провожал взглядом свои горы — взглядом запертой в клетке птицы.
…На протяжении веков в этих горах люди пели:
«Немає на світі краю, як та верховина,
Жеби мі там погуляти хоч їдну годину…»