Мой призыв в армию совпал с началом второй мировой войны. Везли нас в вагонах-теплушках. Куда едем - не знали.
Прибыл наш эшелон в город Горький. Военную службу я начал в 20-м артиллерийском полку 17-й стрелковой дивизии в сентябре 1939 года. Попал в радисты взвода разведки.
В конце сентября мы выехали в Гороховецкие лагеря. Пока там проводились учебно-боевые стрельбы артиллерии полка, в стране назревали тревожные события. Между Советским Союзом и Финляндией велись переговоры об обмене территориями еще с 1937 года, чтобы обеспечить безопасность самого северо-западного региона и, в первую очередь, Ленинграда. Финская граница проходила от него всего в 32 километрах, город могли обстреливать из артиллерийских орудий. Финляндия, в случае войны Германии с Советским Союзом, могла закрыть нам морские выходы в Западную Европу.
Финнам предлагали вместо части Карельского перешейка, острова Ханко и полуострова Рыбачий территорию вдвое большую - севернее Ладоги.
В начале ноября переговоры зашли в тупик. Финская делегация, считая требуемые уступки угрозой своей независимости и территориальной целостности, прерывает переговоры. Побеждают сторонники «жесткого курса» по отношению к Советскому Союзу.
В советском правительстве берут верх сторонники «силового» решения конфликта. Сталин, недовольный переговорами, на заседании Политбюро заявил: «Нам с Финляндией придется воевать».
26 ноября происходит манильский инцидент. Финская артиллерия обстреляла подразделение Красной Армии. Имелись убитые и раненые.
Советский Союз заявляет категорический протест. Затем в одностороннем порядке денонсирует Пакт о ненападении с Финляндией, заключенный еще в 1932 году. События принимают трагический характер.
30 ноября началась советско-финляндская война. Рано утром войска Ленинградского военного округа, которым командовал командарм 2-го ранга К.Мерецков, наступали на суше, на море и в воздухе. Основной удар наносился на Карельском перешейке.
Сталин поставил задачу путем активных боевых действий в течение двух-трех недель разгромить противника и отодвинуть границу.
Однако первоначальный успех сменился все нарастающим сопротивлением финской армии. В тылу наших войск действовали финские партизаны и диверсанты.
На первом этапе войны войска преодолели сильную полосу заграждений и вышли к главному оборонительному рубежу - линии Маннергейма. В условиях суровой зимы прорвать ее с ходу не удалось и военные действия приняли затяжной характер. Линия фронта к концу декабря стабилизировалась в 50-70 километрах от старой границы.
Следует напомнить, что план проведения финской кампании составлялся поспешно и был рассчитан на слабого противника. Сказывалось головокружение от успехов недавних походов в Западную Украину и Западную Белоруссию. Войну с соседним государством планировали как простую армейскую операцию.
Возможно, имела место и политическая установка: «Победу - любой ценой». По плану, самый короткий путь, чтобы отодвинуть границу, лежал через Карельский перешеек, где нужно было «тараном проломить железобетонный панцырь» укреплений.
Между тем, трехсоттысячная финская армия обладала большими боевыми возможностями. Подразделения и целые части были мобильными. Солдаты и офицеры, повозки, пулеметы и легкие пушки были поставлены на лыжи из карельской березы, солдаты легко и удобно обмундированы.
На вооружении армии появилось автоматическое оружие, снайперы имели винтовки с оптическим прицелом.
Союзниками финской армии оказались погода и местность. Лютые, трескучие морозы, редкие даже в Финляндии, доходящие до 45 градусов, превращали артиллерийскую смазку в лед, буханку хлеба в булыжник, затрудняли отдых бойцов, усложняли работу тыловиков.
Непроходимые чащобы лесов, озера и болота умело использовались финнами для постройки укреплений и заграждений.
Финны стойко обороняли занимаемые рубежи, редко сдавались в плен, что свидетельствовало об их высоком боевом духе.
...На рассвете 30 декабря эшелоны нашей дивизии прибыли в Ленинград. Мы вышли на перрон Финляндского вокзала. Бросилось в глаза большое скопление людей в белых халатах. Из прибывающих санитарных машин выносили перебинтованных раненых и вносили в вагоны поезда. Слышались команды, крики, стоны. Ощущалась близость фронта.
Утром, под Новый год, перед завтраком все подразделения построились на заснеженной поляне. Вдали, метрах в пятидесяти, дымились кухни, суетились повара, хлопотали старшины.
Перед строем, одетые в темные полушубки, стояли командир и комиссар полка. У обоих на груди висели автоматы ППД. Мы впервые видели новое стрелковое оружие и с интересом разглядывали его.
Митинг открыл комиссар. Он хрипловатым голосом убеждал нас: «преподать урок белофинским бандитам» и «защитить колыбель революции - Ленинград».
...Между тем, на фронте произошли большие изменения. Ошибки первого месяца войны были учтены. Войска временно перешли к обороне. Ленинградский военный округ превратился в Северо-Западный фронт. Командующим фронтом назначили командарма 1-го ранга С.Тимошенко. Вместо армейской, спланировали фронтовую наступательную операцию.
Предстояло прорвать линию Маннергейма - главный оборонительный рубеж финской армии. Линия Маннергейма, построенная в межозерье и непроходимых болотных топях, ни в чем не уступала немецкой линии Зигфрида и французской линии Мажино. Ее начали сооружать еще в 1927 году с помощью Англии, Франции, Германии и Бельгии.
Она представляла собой систему укреплений, состоящую из предполья и трех полос обороны, глубиной до 90 километров.
Каждая полоса обороны (главная, вторая и тыловая) имели узлы сопротивления, которые оборонялись полевой и казематной артиллерией и двумя батальонами пехоты.
Узел сопротивления занимал местность четыре километра по фронту и два - в глубину. Он насчитывал до тридцати долговременных огневых точек (дотов). Между дотами рылись траншеи, окопы, ходы сообщения. Перед дотом устанавливалось более сорока рядов колючей проволоки, двенадцать рядов противотанковых бетонных надолбов и сотни противотанковых и противопехотных мин.
Линия Маннергейма казалась неприступной.
Хотя войска фронта перешли к обороне, но на отдельных участках велись бои местного значения. На один из таких «отстающих» участков направили нашу дивизию: свежую, полностью укомплектованную, не измотанную в боях. Мы должны были прорвать подступы к главной полосе - предполью, насыщенному дзотами, завалами и минными полями.
Полк в установленное время занял огневые позиции на небольшом удалении от переднего края. Орудия батареи и ящики с боеприпасами разместили среди побитых сосен. Рядом зияли воронки от разорвавшихся мин и снарядов.
Стреляли с закрытых позиций. В перерывах строили укрытия, блиндажи. Финны на огонь отвечали огнем.
Как радист я с чердака полуразрушенного сарая несколько дней вместе с командиром взвода корректировал огонь нашей батареи. Но финны «засекли» наблюдательный пункт и начали обстреливать из минометов. Тогда командир батареи решил, что безопаснее пользоваться проводной связью. Случилось то, что случается на войне: при прокладке линии связи два наших связиста подорвались на минах. Участь радистов была окончательно решена. Меня перевели в связисты.
Теперь как связист я вместе с командиром взвода отправлялся рано утром на передний край, садился с телефонным аппаратом в первую траншею к пехоте и передавал: «Недолет... перелет!..»
Где-то в начале февраля перед общим наступлением войск фронта нашему полку поменяли стрелковую часть, которую мы должны поддерживать огнем. Необходимо было срочно протянуть телефонную линию в другом направлении до траншеи на передовой.
Создали небольшую группу из пяти человек. Старший группы - помкомвзвода Голубев, командир отделения Карабут и трое связистов: я, Петренко и Добровольский.
Мы взяли с собой несколько катушек провода, телефонные аппараты. Вышли из расположения батареи рано, еще затемно. Двигались гуськом, след в след. Провод с катушек сматывали и клали на бугристую снежную обочину дороги. Примерно на полдороге к нам присоединился пехотинец, отставший от своей части.
Под утро начал опускаться туман. Вскоре слева и справа от дороги на снегу увидели пехотинцев, лежащих на снегу. Уточнили их задачу: отдыхают, идут на передовую.
Ничего похожего на искомую траншею не обнаружили. Решили идти дальше.
Когда с последней катушки смотали весь провод, внезапно закончилась дорога. Впереди, сквозь туманную дымку, показалась поляна, а за ней опушка соснового леса.
Осторожно заходим в лес. Я опускаюсь в траншею и подымаю цветной мягкий провод. Таким пользуются финские связисты. Нам стало ясно, что мы не на своем, а на чужом переднем крае обороны.
Голубев посылает Карабута с пехотинцем осмотреть траншею. Не успели они пройти и двадцати шагов, как раздались автоматные очереди. Карабут и пехотинец, сраженные наповал, тяжело падают.
Мы укрываемся в траншее, советуемся. Я крепче сжимаю винтовку, которую до этого считал лишним грузом.
Голубев мне приказывает: «Беги к проводу, передай на батарею: открыть огонь по опушке леса. Иначе отсюда не выбраться!»
У меня в голове рой мыслей. Бежать по открытой поляне - могут убить. Но приказ командира - закон. Что приказано, должно быть исполнено. Я прошу товарищей:
- В случае чего... напишите матери.
Рывком выбираюсь из траншеи. Ползком добираюсь до поляны. Что есть силы бегу. Слышу выстрелы из леса. Достигаю дороги. Отдышавшись, начинаю медленно забираться на снежную обочину, рукой хватаю провод.
...В какое-то мгновенье ощущаю возле левого уха холодный ветерок пролетающей пули, а затем слышу хлопок выстрела из снайперской винтовки.
Соображаю молниеносно. Спасла деривация пули. Снайпер еще наблюдает. Двигаться нельзя. Притворяюсь убитым.
Теряю представление о времени. Лежу на снегу неподвижно. Деревенеющими пальцами сжимаю провод. Кажется, проходит вечность. Начинаю замерзать.
Решаю: будь что будет! Двум смертям не бывать. Резко тяну провод вниз и скатываюсь с обочины на дорогу.
Подключаю аппарат к линии связи. Прошу командира батареи открыть огонь по опушке леса. Вскоре в сторону финнов с резким, стремительным свистом пролетели четыре снаряда.
Под гул разрывов мои товарищи выбрались из леса. Вместе пробежали метров сорок. Стало светло. Мы увидели справа и слева от дороги траншеи. Это был наш передний край обороны.
Нашли командира стрелкового батальона, установили связь. К сожалению, по дороге на батарею был ранен в руку Добровольский.
Несколько слов о финских снайперах. Наша пехота называла их «кукушками». Борьба с ними велась с помощью сибирских лаек. Они подбегали к стволу сосны, где сидел снайпер, и лаяли. После этого пулеметчики уничтожали «кукушку».
Мне приходилось много раз пересекать поле боя. Утром я шел на передовую, а вечером возвращался оттуда. Каждый раз, конечно, рисковал.
Когда становилось особенно опасно, я добирался ползком до убитого или замерзшего бойца, уже занесенного снегом, и, прикрываясь им, пережидал, пока стихнет стрельба.
Часто непоправимый урон наносили нашим подразделениям финские лыжники. Как правило, они хорошие стрелки. Легко одетые, в белых маскхалатах, вооруженные ножом и автоматом, они подходили бесшумно, действовали внезапно.
От удара ножом в спину погиб мой земляк Николай Подлисный, служивший в нашей батарее, когда утром, выполняя приказание, шел на передовую.
Опасались лыжников и в расположении батареи. Стоишь часовым на огневой позиции и чудится в непроглядной тьме, среди сосен, орудий, ящиков снарядов, что кто-то крадется, подползает к тебе.
Финны, отступая, все постройки жгли, а оставшиеся развалины минировали. Хотелось после тяжелого боя хоть часик поспать в теплой избе.
Отдыхали мы в лесу на морозе. Зажигали костер и вокруг него клали настил из еловых или сосновых веток. Сначала спали головой к огню, а когда замерзали, переворачивались ногами к нему.
Пост здесь считался самым опасным. Костер освещал спящих и часового. Лыжники, используя нашу беспечность, дерзко нападали. Тогда приняли решение: выставлять на пост не одного, а двух часовых. Один был на виду, другой - маскировался в лесу. Безопасность отдыха бойцов резко возросла.
...Кратковременная передышка на фронте заканчивалась. Стало ясно, что прорвать линию Маннергейма лобовым ударом невозможно. Требовались новые боевые приемы и специальная подготовка войск.
11 февраля 1940 года начался заключительный этап советско-финляндской войны. Войска на всем 1110-километровом фронте перешли в наступление.
Артиллерия теперь вела огонь не по площадям, а по конкретным целям. Для разрушения дотов создавались и тренировались штурмовые группы, куда входили стрелки, пулеметчики, саперы и химики; поддерживали их огнем танки, орудия.
Пехота шла в наступление только после разрушения дота. Наш полк вел огонь прямой наводкой. Рядом стреляли из орудий вдвое большего калибра.
В первый день штурма линии Маннергейма погиб от пули снайпера наш командир батареи. Укрывшись за валуном, он в стереотрубу вел наблюдение за разрывами снарядов. Пуля попала ему прямо между глаз.
Санитары в эти дни беспрерывно на волокушах вытягивали раненых пехотинцев с поля боя. Танки БТ-5 и Т-26, действующие вместе с пехотой, также несли потери.
28 февраля сопротивление финнов на линии Маннергейма было сломлено. Наши артиллеристы, танкисты, саперы вместе с пехотой проявили мужество, выносливость и массовый героизм.
Мой друг - командир орудия Николай Ударов стал Героем Советского Союза.
От главной оборонительной полосы финнов остались только проломленные бронеколпаки дотов, вздыбленные бетонные плиты да проложенные пути среди надолбов, колючей проволоки и минных полей.
Потери советских войск в финской войне были большие. Более 272 тысяч убитых, раненых и обмороженных. 17 тысяч бойцов пропали без вести. Это по официальным данным.
Часто на поле боя убитые и замерзшие бойцы лежали целыми ротами. Людей складывали в штабеля, потому что хоронить сразу было невозможно. Землю взрывали. Лопате она не поддавалась.
Горько было смотреть на высившиеся горы валенок, снятых с убитых, и винтовок, оставшихся без хозяев.
Особенно тягостное впечатление оставляли кучи выброшенных писем, которые некому было вручать.
«Береги себя... подай весточку о себе... возвращайся домой с победой...», - читаешь сквозь слезы строки, написанные рукой матери, отца, жены, сестры или брата бойца, которого уже нет в живых.
12 марта 1940 года Советский Союз и Финляндия заключили мирный договор. На следующий день в 12 часов должны были прекратиться военные действия. Наступал долгожданный мир.
Однако с утра 13 марта, вопреки здравому смыслу, наступление войск продолжалось. Поступил приказ открыть огонь из всех видов оружия. Снарядов, мин, патронов - не жалеть! Расходовать весь боекомплект!
Впервые за всю войну на нашем участке появились самолеты и начали бомбить финские позиции.
Финны также открыли ответный огонь. Стоял гул и грохот от разрывов мин и снарядов. Слышалось дикое ржание испуганных лошадей, крики раненых, треск падающих деревьев.
Часов в девять утра, как нарочно, пропала связь батареи с передовой. Где-то осколком перебит провод. Нести боевую службу на линии в последний день войны приказали мне и пожилому «приписнику» из Горького, рабочему автозавода, Колокольцеву.
...Идем вдвоем по глубокому снегу, вдоль проложенного провода, а обрыва все нет. Уже устали, хочется передохнуть, впереди показался огромный замшелый камень-валун. Наверное, еще ровесник ледника.
Колокольцев остановился, торопливо, с надеждой в голосе просит:
- Давай, Ваня, сядем под дикарек. Остался всего часик до конца войны.
- Нельзя, - твердо отвечаю я, - выполняй присягу, батарея ждет связи!
Вскоре мы установили связь с батареей и спустились в траншею на нашем переднем крае.
Огонь постепенно слабел. Стрелки часов показывали 12 часов дня. Ни одного выстрела, ни одного разрыва. Стояла непривычная тишина.
Из финской траншеи медленно подымается высокий рыжий солдат. Отвернув воротник куртки, он вынул нашу шрапнель и показывает нам.
Мы тоже выходим из траншеи, приветливо машем руками. «Незнаменитая» война закончилась.
На второй день мы с воинскими почестями захоронили командира отделения Карабута и пехотинца, отставшего от части. Оба были прошиты десятками пуль из автомата. Земля, за которую они отдали жизнь, по договору отошла к нам и стала советской.
А у порога уже стояла новая война - Отечественная.