Поддержка известным грузинским бизнесменом-оппозиционером Патаркацишвили идеи перехода к конституционной монархии (ранее высказанной патриархом всея Грузии Илием ІІ), а также выступления левых каталонцев и басков против испанской монархии привлекли определенное внимание к вопросу о месте монархической власти в современном мире. К сожалению, как свидетельствуют хотя бы комментарии президента Л.Кравчука на шоу Савика Шустера, часто у нас даже политики путают власть монархическую и деспотическую. (Возможно, вследствие психологического давления опыта российского самодержавия.) Между тем это вовсе не одно и то же, о чем свидетельствует, скажем, история прошлого века, изобилующая деспотами-людоедами, так сказать, демократического и республиканского происхождения, такими как Ленин, Сталин, Гитлер, Мао, Дювалье, Стреснер, Пол Пот... Кое-кто из них успешно перешел и в новое тысячелетие.
Что касается непосредственно монархической идеи, то она продолжает существовать преимущественно на периферии политической жизни. Впрочем, к ней периодически обращаются (на практике — путем реставрации или в теории — вспоминая знаменитые исторические достижения отечественных монархов) в разных странах, особенно тогда, когда необходимо противостоять дезинтеграции и распаду государства. И это, несмотря на всеобщее мнение о списании монархии в архив истории, свидетельствует о том, что последнее слово в споре еще не прозвучало. Думаю, читатели, привыкшие воспринимать как абсолютную истину слова известного французского политика Тьера, что, дескать, конституционный монарх «царствует, но не правит», были бы несколько удивлены, узнав, что английская королева (права которой зачастую характеризуют этой формулой) имеет полное конституционное (хотя в Великобритании, как и в Новой Зеландии, конституция не писана, зато чтима) право не только слушаться «советов» своих министров, но и, если таким будет ее решение, не согласиться с ними, что ведет... к отставке правительства. Британский монарх назначает премьер-министром не автоматически лидера партии, набравшей большинство в парламентских выборах. Исходя из политической целесообразности, чаще всего именно так и делает. Но когда ни одна партия не имеет большинства («расколотый» парламент — hung parliament), монарх может отойти от традиции назначать премьером лидера самой крупной парламентской фракции, если решит, что победитель избирательной гонки не сможет обеспечить политическую стабильность и экономическое развитие. Так, в 1974 году королева поручила формирование правительства лидеру «второго номера» гонки Эдварду Хиту, а когда он не смог обеспечить его утверждение в парламенте, остановила свой выбор на представителе лейбористского меньшинства Гарольде Уилсоне.
Кстати, монарх может остановить свой выбор и не на партийном лидере парламентского большинства, как это было с Ллойд Джорджем в 1916-м и Уинстоном Черчиллем в 1940-х годах. Этот перечень прерогативных прав можно продолжить, но суть в том, что монарх пользуется ими в исключительных случаях, выполняя свои функции гаранта конституции и стража национальных интересов. Пока республиканская машина работает нормально, об этом «предохранителе» не вспоминают. Но он есть, и в этом причина существования современных монархий. В этом их эффективность, о чем хорошо помнят в Испании, которую именно соответствующие шаги короля Хуана Карлоса уберегли от новой диктатуры. Если хотите, монарх все еще остается «отцом своего народа». Но народа уже «взрослого». Как и в любой семье, такими детьми, которые и понимают лучше, чем родители, и зарабатывают больше, особенно не поруководишь. Но в затруднительной ситуации дети все равно будут нуждаться и в мудром слове, и в защите.
Монархический порядок общественного строя, как и идея семейного строя, происходит от роли отца-защитника, который является земным аналогом Бога-Отца относительно всего человечества. Вольтер в свое время говорил, что наилучшая форма правления — это абсолютная монархия, когда государством правит мудрый, опытный, добрый монарх. Проблема лишь в том, что найти такого монарха очень трудно. Поэтому со временем общество изобрело пути уравновешивания монаршей власти для предотвращения неадекватных действий некомпетентных правителей: Великая хартия вольностей, палата лордов, парламент, конституция. Но это не отменило основополагающую функцию монарха как главного арбитра нации (связь с нацией, а не с территорией очень метко отражена в титулах «король французов», «король бельгийцев», «король эллинов»), как ее символа, авторитета, способного выйти на политическую сцену в самые критические моменты, чтобы объединить общество перед серьезной внешней или внутренней угрозой. Иначе говоря (словами французского общественного деятеля конца ХІХ — начала ХХ в. Шарля Мораса): «Чтоб здравствовала Франция, да здравствует король!»
Стабилизирующий фактор монархической власти — ее происхождение от Бога. Это делает ее неприемлемой для атеистического общества. Собственно, с богоборчества времен французских энциклопедистов и утопистов и началось оголтелое наступление на монархию как социальный институт. Человек, которого убедили, что он равен Богу или что Бога нет, логически переставал нуждаться в «родительской опеке» помазанника Божьего. Но в том и заключается различие между властью от Бога и властью от людей, что первую не могут отрицать люди, а вторую, наоборот, никогда не может принять все общество: у людей разное мнение по всем вопросам, поэтому оппозиция будет существовать всегда. Причем оппозиция непримиримая. Такая, что не воспринимает саму эту власть. Настолько не воспринимает, что в конце концов с оружием в руках старается ее свергнуть. А почему бы и нет: если власть не от Бога, а от людей, то людям и решать, кто будет у власти. И если, по мнению одних (большинства), власть должна принадлежать тем, за кого проголосует больше людей, то по мнению других (более богатых) — тем, кто может больше заплатить, а по мнению третьих (самых сильных) — тем, кто сможет ее захватить. Таким образом, открывается прямой путь к братоубийственным гражданским войнам, которых некому прекратить, поскольку никто не является авторитетом для всех. Новейшая история дает яркий (уже упомянутый выше) пример примирения общества, которое совершилось благодаря королю Хуану Карлосу І в послефранкистской Испании. К сожалению, почему-то отказались от использования «монархических лекарств» для стабилизации ситуации в Афганистане, куда уже был готов вернуться король Захир Шах. Как показал опыт другой азиатской страны, крайне коммунизированной «красными кхмерами» Камбоджи, возвращение, даже на непродолжительное время, короля Сианука позволило снять напряжение и постепенно перейти к нормализации ситуации в стране.
Вообще, если мы, не углубляясь в историю (что дало бы нам еще больше примеров), посмотрим на изменения на политической карте последних десятилетий, то сможем заметить, что ни в одной из стран, в которых была упразднена монархическая форма правления, это не привело к однозначно положительным результатам. Иран, Камбоджа, Афганистан, Эфиопия... Информация о критической ситуации в этих странах и вокруг них годами не сходит с полос газет всего мира.
Следовательно, периодическое стремление к возврату монархии прежде всего является реакцией на политическую нестабильность. Попыткой противопоставить монархию приходу анархии. Ведь люди хорошо помнят, что распаду, скажем, Российской или Австро-Венгерской империи предшествовало свержение монархического строя, и просто пытаются найти противоядие. (Вполне логично, что сепаратисты, наоборот, нападают на монархию или находят собственного, местного монархического лидера). Реставрация монархии, которая уже столько раз происходила в истории человечества после, казалось бы, полного уничтожения самого упоминания о ней, не кажется такой уж теоретически невозможной в наше время, как это кому-то может показаться. Нельзя сказать, что сугубо «технические» проблемы реставрации монархии легко решаются. Однако история дает ответы, пожалуй, на все вопросы. Проще всего происходит реставрация монархии в тех случаях, когда ее отменили относительно недавно, когда не до конца разрушена сословная структура общества (сохраняется аристократия или самоидентификация ее потомков), есть живые, неопровержимые правопреемники престола. Так произошла реставрация монархии в Испании. И даже отсутствие не только признанного потомка престола, но и правящего рода вообще не может быть преградой для установления монархического режима. Монархи правят по воле Божьей, а реализуется она в действиях человеческих. Это может быть легализация монархической сути фактической власти (как это произошло с французским первым консулом — императором Наполеоном). Можно сделать это путем избрания родоначальника новых династий, как это произошло с Романовыми, когда в Московии после смерти Ивана ІV не осталось прямых потомков Рюриковичей.
В случае полного отсутствия достойных претендентов на трон в государстве можно выбрать монарха среди лиц королевской крови из других государств. Например, на польский трон неоднократно выбирали не только польских магнатов, но и королей и принцев других государств — Швеции, Венгрии, Франции... Однажды на польскую корону претендовал и царь московский... Да и сами московские бояре в Смутное время сначала пригласили царствовать Владислава, сына польского короля Сигизмунда III, и только позднее избрали царем Михаила Романова.
Не все случаи избрания монархом чужестранца были неудачными. Когда в ХІХ веке освобожденная от турецкой неволи Греция стала перед проблемой реставрации национальной монархии, на трон был приглашен датский принц Георг, который под именем Георгиоса I стал творцом новой династии. Королевская династия Бернадотов, которая правит в Швеции до сих пор, происходит от наполеоновского маршала, которого пригласили занять престол в Стокгольме. Сегодня никто не ощущает их французского и даже некоролевского происхождения. На болгарский престол после получения независимости от Турции также были избраны немцы Кобурги (известного, но не королевского рода). Как видим, в истории есть немало случаев «приглашения варягов».
Причем фактическое восстановление монархии не всегда является конечной целью новейших роялистов: может оказаться достаточно просто использовать «идейный флаг». Мы можем увидеть неожиданный для мыслящих по-марксистски наблюдателей ренессанс монархической идеи в странах бывшей Югославии, Албании, Румынии и даже в наиболее коммунизированной Болгарии. Сколько угодно примеров возврата к монархической идее в России. Недавно звучали предложения перейти к наследственной монархии (султанату) в Казахстане. Только на первый взгляд все это кажется шуткой. Скорее всего, это пробные камешки. Один точный бросок может вызвать целый камнепад.
Монархия как институт общественной организации и создания государства прошла испытание тысячелетиями. Со времени появления человеческой цивилизации практически все государства существовали в форме монархии, а республики, возникавшие кое-где, со временем попадали под власть сильной личности и через систему цезаризма все равно приходили к монархической (фактически, а зачастую — и юридической) форме правления. Так что кризис этой формы правления, наступивший в ХХ веке, вряд ли может рассматриваться как абсолютное торжество республиканизма. Последнее слово остается за историей, и никто не может гарантировать, что через 100—200 лет (непродолжительный срок на фоне семитысячелетней истории цивилизации) человечество не будет вспоминать период сплошного республиканизма как досадное недоразумение на пути своего развития.
Напоследок хотелось бы сказать несколько слов и об Украине. Кое-кто считает, что в Украине вообще нет монархической традиции. Во всяком случае, в ее классическом виде. Но если сделать небольшой ретроспективный обзор, то можно прийти к другому, для многих — неожиданному выводу. Украина почти не имеет традиций республиканской власти, зато практически на протяжении всей своей истории находилась под монархической властью: княжеская эпоха, Великое княжество Литовское, Речь Посполитая, империи Габсбургов и Романовых... (А какой монархией de facto был СССР!) Гетманская власть тоже не была республиканской. Власть гетмана по сути была монархической. (Иногда, правда, гетманов меняли еще при их жизни, но это были исключительные случаи, примеры которых мы легко найдем в истории любой монархии). Как властелина, то есть суверенного монарха, его воспринимали и иностранцы. Да, гетмана избирали. Как избирали польского короля или германского императора. Кстати, раньше так же избирали монархов и многие другие народы. Например, франки. Переход к наследственной монархии происходил постепенно. У тех же франков этот процесс проходил в VI—VIII веках, когда действующие монархи назначали своих сыновей совластителями или принуждали подданных избирать их королями еще при своей жизни. Собственно, так попытался сделать и Богдан Хмельницкий. И есть все причины думать, что он смог бы сделать гетманскую власть наследственной, если бы ее передали не Юрию, а более талантливому и уважаемому старшему сыну, погибшему еще при жизни Богдана. Уместно вспомнить, что и в Киевском государстве существовала недоразвитая форма наследственной монархии — наследование признавалось по роду, а не по конкретному лицу. К сожалению, именно это привело к постоянной вражде между князьями, ставшей роковой для всей страны.
Что касается нашего монархического движения, то сегодня оно в большинстве случаев имеет опереточный характер (с самозванными «великими князьями Киевскими» или самоназначенными «королями Украины», щедро раздающими титулы и награды), но есть и более серьезные приверженцы, которые, скажем так, не дают погаснуть «идейному огню», топливом для которого служат или теоретическое наследие В.Липинского (теория «дідичного Гетьманства» или «трудовой монархии»), или воспоминания о Василии Вышиваном и опыт вхождения в просвещенную монархию Габсбургов.