Из Маркияна Иващишина получился бы если не превосходный министр культуры, то интересный — это уж точно. Начнем с конца.
В-третьих, ой как хотелось бы увидеть в Украине министра культуры не в галстуке и налакированных ботинках, а ростом под два метра, богатырского телосложения, с бородой, взглядом психоаналитика, длинными волосами, собранными в лохматый хвост, и в цветных рубашках, которого люди называли бы без какой-либо фамильярности «Марек»!
Во-вторых, Иващишин обладает удивительным даром — все, за что он берется, становится не просто заранее выписанным проектом, а явлением. Явлением стал культурный центр «Дзига», вокруг которого тусуется все творческое и живое во Львове. Явлением стали «Львовская газета», литературно-вывихнутый журнал «Четвер», музыкально-вывихнутый проект «Є», джаз-фестиваль каждую осень. Сам Иващишин также явление, он заряжает собой все свои проекты.
Ну и во-первых, за его плечами — огромный груз политического опыта и хорошая закалка. А это важно, поскольку у нас даже культурой руководят по политической квоте. Когда-то Иващишин, тогдашний председатель Студенческого братства Львовщины, был прямо причастен к первой украинской революции — студенческой на граните (16-я годовщина — как раз в октябре). Потом — уже не студент, а степенный бизнесмен лелеял надежды изменить государственную верхушку в рамках акции «Украина без Кучмы». В 2004-м Марек принимал активное участие в оранжевой революции, приложив руку к созданию тогда еще просто движения «Пора» (сейчас Иващишин возглавляет городскую ячейку партии «Пора»). Он видит политическую перспективу на порядок дальше, нежели те политики, которые стремятся получить результат сейчас и немедленно.
Поиск свободы и Венгрии
Интервью проходило (естественно!) в «Дзиге» на Армянской, город Львов. Полдень. Выбило электричество, поэтому мы с Иващишиным сидим в полутемном зале поближе к свету. Светом будем считать средневековое а-ля тюремное окошко под самым потолком. Сок, сигарета. Иващишин, как всегда, немногословен и немного сопит, когда говорит. Для одних он уже легенда, для других — недооцененная легенда, для третьих он вообще не легенда. Но Марек really существует во львовском контексте, и многие сугубо львовские феномены (смотри выше, там, где «во-вторых») возникли из головы и кошелька Иващишина. Как-то все вмещается в этом хмуром, внушительных габаритов человеке: и политик, и депутат горсовета, и партийный функционер, и культурный менеджер, и бизнесмен, и неформал. Поэтому первый вопрос невольно вышел мегаконцептуальным:
— С кем вы себя идентифицируете?
Иващишина вопрос застал врасплох:
— Основное для меня — поиск свободы. В широком понимании. В определенной степени да — я неформал. То есть человек, который стремится быть минимально зависящим от обстоятельств, в конце концов от того, что мы называем обществом, государством. И это желание сохранить свою свободу заставляет делать какие-то контроверсионные шаги независимо от конъюнктуры.
Иващишина не хочется называть патриотом, поскольку в галицком варианте это всегда что-то шароварное с инфантильным называнием своей страны «ненька». Интересно другое. Иващишин-деятель «начался» в конце 80-х. Какой он и его студенческие побратимы после революции представляли себе будущую Украину?
— В первую очередь она должна была быть новой. Мы видели Украину эдакой Венгрией.
— Венгрией???
— Это путь молниеносной и болезненной реформы, даже с элементами «хирургии». Именно это позволило Венгрии и сейчас оставаться самодостаточным государством — даже в рамках ЕС она выделяется своей независимой экономической политикой. Для меня Венгрия выглядит целостной. Такой мы видели Украину.
...Тогда за окнами еще был Союз. И Марек признается: та легендарная студенческая среда не имела даже представления, что независимость государства наступит через год. Хотя пафосная «борьба за независимость» была им присуща. Даже больше:
— Это было в крови. Одним из требований нашей голодовки было — чтобы ребята, выходцы из Украины, проходили срочную службу только в Украине. Мы считали, что советские войска, находящиеся в Украине, должны состоять только из украинцев. И это в перспективе позволило бы с помощью армии бороться за независимость.
— У вас была концепция борьбы за Украину или же это был интуитивный порыв?
— На бумаге ничего не было расписано, но у всех нас было понимание, что это путь, который выбрала Прибалтика. У нас — это в Западной Украине. Задачу добиться независимости государства, например, наши друзья из Киева или с Востока не ставили. Почему мы думали по-другому? Потому что это был Львов.
Начать дело и отдать в чужие руки
Ядром тогдашнего Студенческого братства Львовщины, возглавляемого Иващишиным, была «Львовская политехника», с ее прославленной коммуникацией на всех уровнях — от учебного до бытового. Даже женились тогда все в одной среде.
— Как эта жизнерадостная молодежь вышла на такие глобальные темы — Украина, независимость?
— Это была условно молодежная среда, не тинэйджеры или первокурсники. Большая часть ребят, принявших активное участие в революции на граните, были уже после армии. Объединили нас многие вещи. Цели. Черно-белый мир. Есть мы — и они, мы — и старые политики, мы — и СССР. Именно тогда, кстати, у нас был конфликт с Народным рухом Украины. Мы ставили более радикальные цели, поскольку уже тогда имели другой образовательный уровень и обладали технологиями другого уровня, в том числе политическими. Мы — в отличие от них — понимали, насколько важной является медийная работа, общение с европейцами.
— Спецслужбы вас пасли?
— Пасли. Их люди были в нашей среде. Сейчас это видно по их погонам и по тому, что работают они в органах. И это преимущественно те люди, на которых бы никогда не подумал. Слава Богу, у меня тогда хватило ума не искать их среди нас, поскольку это было нереально: поставишь под подозрение абсолютно невинных людей.
— Какой была роль этих агентов — рассорить, подставить?
— Информативная. Но мы слишком быстро развивались и действовали, поэтому они ничего не успели. Это уже потом мы на себе почувствовали работу спецслужб, когда по сути было ликвидировано молодежное движение силами национал-социалистов. Там доходило и до физических расправ. В 1992 году мы создали фонд «Молодая Украина», а когда попытались выйти на общеукраинский уровень, дорогу нам преградила одна организация. У нас были лоббисты в парламенте, и люди возле Кравчука поддерживали идею создать альтернативу комсомольской бюрократии. Но тогда очень хорошо сработали экс-комсомольские организации и правые националисты типа Корчинского и Криворучко. Против наших креатур выставились они и старая гвардия комсомольцев. И победили. Потому что опорочили нашу идею молодежного движения.
— Ваша студенческая революция проиграла или победила?
— Как процесс — победила, безусловно. Как результат — мы не были готовы как политическая элита. Возникли трения с национал-демократами, которые почему-то отказались от идеи досрочных выборов. Потом ввели возрастной ценз на депутатство. Старая номенклатура не хотела быстрых изменений, а «Национальный совет» тоже решил год переждать. Этого хватило, чтобы старые кадры переформатировались. Если бы идея с досрочными выборами прошла, то была бы другая история Украины. Пришло бы много новый людей как со стороны национал-демократов, так и со стороны партократов. Даже не молодые люди — а просто новые.
— Какие уроки вы извлекли из того времени?
— Занялся культурой (улыбается). Меня научили главному — видеть конечную цель, отслеживать процесс с начала до конца. Нельзя ограничиваться какой-то частью, выразить идею, получить в ответ кивок головой — и все это отдать в чужие руки.
«Дзига» завертелась
Теперь более понятными становятся причины неуемной инициативности Иващишина. Сделай сам, с начала до конца. Иващишин создал культурный центр «Дзига». Такой крен — из политики в культуру — может удивить многих, но не тех, кто знает «Дзигу» глубже. Для них это не антикварная лавочка, кофейня или выставочная галерея. «Дзига» — это атмосфера, точка пресечения всех креативных и немного ненормальных людей Львова. Это действительно культурный центр в полнокровном, а не «министерском» понимании этого слова.
— Для чего вы организовали «Дзигу»?
— Это опять же вопрос поиска свободы. В том числе и финансовой. Мы решили, что культура — это тот базис, на котором можно последовательно реализовывать многие проекты — медийные, бизнесовые, политические. Для этого регистрировали «Дзигу» как предприятие, вокруг которого можно будет многое создать. Оно не сразу пошло. Первый год был очень сложным. Потому что просто спекулировать мы не хотели.
— Начало бизнеса, даже культурного, — это стартовый капитал. Для «Дзиґи» что ним было?
— Сбросились по 30 долларов (смеется). Но главный капитал — репутация и связи. Тогда в культурологической среде появляется возможность работать с музыкантами и художниками, приглашать их в проект и таким образом получать кредит. В бизнесе нужно было умение на равных разговаривать с инвесторами, которые шли сюда в 93-м. Это были рисковые люди.
— Говорят, работать с друзьями — неблагодарное дело. Вы тоже, очевидно, с кем-то ссорились?
— Конечно. Когда было сложное финансовое положение, тогда никто не откололся, а когда пошли первые заработки, стало понятно, кто чего хотел. Некоторые — только улучшить свой материальный статус. Для таких людей культурная или общественная деятельность уже стала неинтересной и отягощающей. Тогда произошел первый раскол. Вышел Андрей Рожнятовский (нынешний член политсовета ЛОО «Пора»), в Моршине забрал один наш клуб и начал заниматься коммерцией. Просто это разное виденье. Мы тогда как раз журнал «Четвер» зацепили, разные фестивали. Это были убыточные вещи, но нам они казались нужными.
Руководить «Порой» наперекор Каськиву
С политической орбиты Иващишин не сходил никогда. Раньше он незримо присутствовал в среде «Новой волны», НДП, ПРП. Сейчас зримо возглавляет городскую ячейку «Поры».
— Для чего вы снова пошли в реальную политику?
— Для меня это был вопрос принципиальных расхождений на предмет того, что Влад Каськив хотел делать с «Порой» и что я предлагал. Я отстаивал свою точку зрения: если из «Поры» делать партию, то она должна принимать участие только в местных выборах. Это давало возможность избежать страха, что мы не пройдем в ВР, и, соответственно, можно не идти на разные компромиссы — в результате все это блокирование с ПРП, Кличком навредило имиджу «Поры». Поэтому я подумал, что по крайней мере на уровне Львова могу продемонстрировать, что в определенное время поставленная цель может быть результативной.
Этот политический эгоизм «поссорил» Иващишина с бывшим другом Тарасом Стецькивым. Иващишин был куратором «Поры», Стецькив — ПРП. В Киеве это был единый блок, во Львове (!) — развод. Стецькив потом говорил: «Я бы никогда не подумал, что не найду общего языка с Мареком! Вместе мы бы взяли больше». Иващишин же придерживался своего мнения:
— Считаю, что проект «Пора» во время местных выборов был важен именно в процессе. Он мог дать возможность через пять лет появиться качественно новому центру молодых людей. Блокирование с ПРП — это была технологическая ошибка. «Пора» выделялась тем, что декларировала прозрачные стремления, которые иногда даже граничили с наивностью. Тем она и была симпатична людям. Однако симпатии к «Поре» не конвертировались в голоса избирателей. Какой вывод? Это не люди виноваты, это мы не готовы. Мы потеряли свой козырь — наивность и политическую чистоту. Декларируя, что технология в политике — это плохо, мы сами пошли на технологию.
— Как чувствует себя в политике неформал, который стремится минимально зависеть от обстоятельств?
— Не слишком комфортно. В провластной политике — в особенности. Здесь нужно искать компромиссы. На многие вещи нужно учиться закрывать глаза. А переходить в оппозицию и превращаться в популиста — тоже неинтересно.
— Вы вкладывали немалые деньги в разные протестные акции, в ту же «Пору». Зачем это вам?
И в третий раз получаю лаконичный ответ:
— Свобода...
Я оранжевый, но без Ющенко
Желанием свободы и желанием отстоять свои идеалы Марек объясняет создание «Львівської газети»:
— Это самый убыточный наш проект, который и Рущишину, и мне разрушил бизнес и отбросил нас в развитии года на три назад. Войны с налоговой, невозможность зарабатывать деньги... Но мы не могли отказаться от газеты, поскольку на то время для города и журналистской среды это была бы катастрофа...
Возможно, нынешний спад в «ЛГ» и объясняется отсутствием Иващишина — новый собственник трактует газету как один из торговых залов своей сети супермаркетов, а не как явление.
— Вы называете местных политиков провинциалами. В чем это выражается?
— У них нет понимания того, что проекты должны быть самодостаточными, последовательными и продолжительными во времени. Есть желание быстро получить быстрый результат. Оно провоцирует страх не получить этот результат в течение какого-то времени. Только сегодня! Никто не хочет думать о 2009-м или о 2012 годе. В этом есть провинциальность. Я не уверен, что наши оппоненты, донецкие, думают о 2012-м, но мыслят они все равно дальновиднее.
— Ваша цитата: «Львовская политика не может отказаться от штампов конца прошлого века. Один из них — борьба за независимость».
— Вечная борьба за независимость — это спекуляция для самих себя, когда самому себе нужно объяснить политический вакуум. Сейчас в политической мысли — полный вакуум. Понимания своей причастности к процессу нет. А у нас как только возникает этот вакуум политической мысли, сразу все начинают бороться за независимость Украины. В этом вопросе нужно поставить точку. Украина уже независимая страна и будет таковой.
— Вы призывали депутатов пройти испытание — переболеть комфортом. Что это?
— Ты получаешь рычаги власти, и текущие вопросы не побуждают тебя заботиться о просителе, избирателе. И это создает условия, когда комфортнее плыть по течению, где-то мимоходом пробуя делать маленькие шаги. «Пора» хорошо кооптирована во власть, у нас хорошие отношения с новым мэром, и нет повода ссориться, но то, что НЕ происходит в городе, — это беспокоит. И мы, и мэр обещали, что реформы будут быстрыми и качественными. Этого нет. Внутренняя паника, по крайней мере у меня, уже появилась. Комфорт заключается в том, что можно и не обращать на это внимания, заняться популизмом, хорошо провести День города, а системные проблемы снова переложить на следующего мэра.
— Вы оранжевый?
— Можно сказать, что я оранжевый, но без Ющенко. Во время революции я был удивлен тем, как включился в события средний класс, как он поставил вопрос своей свободы. Но меня удивил и культ Ющенко на Майдане. Самое дорогое, что было у оранжевой революции, — это средний класс, а все свелось к культу одного человека. У Ющенко есть какой-то стержень, но мне это трудно понять. Пожалуй, что-то на уровне Триполья...
— Вам комфортно живется в стране, где существует двоевластие двух Викторов?
— Очень некомфортно! Комфортнее было в оппозиционной нише, а сейчас — вакуум, раздвоение. Желание быть конструктивным дает себя знать все больше и больше. Если бы я был молодым, то, наверное, был бы очень левым украинским социалистом. Молодые люди в принципе всегда левые.
...Да ну его! Не получился бы из Иващишина министр культуры. Все-таки галстук и налакированные ботинки — намного надежнее.