Коллаж Андрея КУШНИРА |
На прошлой неделе в Киеве как-то незаметно прошла конференция, которой, на самом деле, мы очень ждали. То есть не то чтобы мы так ожидали именно конференции — мы надеялись, что придет кто-то и объяснит нам, что такое социальная концепция Русской православной церкви и как она соотносится с нами. Напомню, «ЗН» анализировало эту концепцию еще год назад, сразу после того, как она была принята Архиерейским собором РПЦ. Тогда у нас, конечно, возник один вопрос: насколько все то, что провозглашено в этой концепции, должно и будет проводиться в жизнь нашей УПЦ? А если будет, то как? Ответа на эти вопросы мы дожидались без малого год. Причем, как выяснилось, не только мы — с не меньшим интересом ждала его и УПЦ, которой последний год довольно часто задавали вопросы по поводу этой концепции. УПЦ уходила от ответа. И как становится теперь ясно, делала она это не потому, что пренебрегала нами и нашей любознательностью, а потому, что и сама толком не знала, что ответить. Ведь и ее, «держащую» наибольшее количество приходов Московского патриархата, сподобились просветить только год спустя…
Вообще надо отметить потепление в отношениях с Московским патриархатом. Выходит он потихоньку из скорлупы неприступности. И ситуация меняется так стремительно, что вот уже и возникает вопрос не просто о нашей церковной независимости, но и о том, как именно и кем она будет предоставлена. Поспешу призвать к спокойствию энтузиастов: цель в данном случае уж точно не оправдывает средства. Хотя бы потому, что независимость для церкви — это серьезное испытание, как показывает, в частности, опыт наших недавних «республик-сестер».
Анатомия церковной независимости
Довольно часто наши почему-то преимущественно политики ссылаются на так называемый «эстонский опыт» отрыва от Московского патриархата путем ухода под омофор Константинополя. Собственно, понятно, почему именно политики — церковники и в Москве, и в Стамбуле, и даже в Киеве хорошо знают, что ссылки на «эстонский опыт» себя не оправдывают. Можно даже сказать, что нам пытаются навязать своеобразный «эстонский миф» мирного перехода из-под омофора одного патриарха под омофор другого. Нам указывают на Эстонию и призывают видеть в этом образец. Несмотря на ту массу конфликтов, которая фактически расколола и так не очень многочисленную православную церковь в преимущественно протестантской стране. А то, что именно православию существовать в протестантской среде особенно тяжело, тоже надо учитывать. И подвергать расколу и так небольшую церковь — расколу вполне прогнозируемому — вряд ли было разумно и правильно с церковной точки зрения. Этот эпизод останется на совести Московского и Константинопольского патриархов, не сумевших договориться между собой, подчинившихся политическим интересам абсолютно светских сил.
Как раз эстонская церковь дает нам бесценный материал для анализа. И, к сожалению, утешительных результатов этот разбор не предлагает. Потому что церковь и прихожане в результате оказываются в проигрыше. Увлекаясь идеей независимости, церковь неизбежно теряет как раз эту самую независимость. Любое государство, «отделившееся от России», старательно тянет прочь от Москвы свою церковь. В данном случае столь любимый самой РПЦ миф о чуть ли не соответствии границ канонической территории политическим границам империи, за который ее так ценит Кремль, здесь играет против нее. Какое молодое независимое государство согласится терпеть на своей территории эдакую «пятую колонну»? И на этом фоне государство создает другой миф: отделение церкви от Москвы оно представляет как «духовное освобождение», которое должно привести к возрождению некоей «нашей духовности». Политическая подоплека ясна: пока церковь остается в канонической связи с патриархией, находящейся в другой, причем сравнительно сильной, стране, она опасна, поскольку профессионально владеет душами и мыслями людей. Церковь же, имеющая центр здесь, дома, находится в определенной (в первую очередь материальной) зависимости от государства, поэтому ей можно диктовать условия. Последние, в свою очередь, могут не совпадать с интересами мирян, для которых нередко, особенно в неславянской стране, церковь оставалась едва ли не последней опорой в этнической самоидентификации, своего рода «диаспорой». Государство же не может не настаивать на том, чтобы ЕГО церковь не занималась пропагандой чужой и чуждой культуры. Высшая иерархия, зачастую обязанная своим возвышением светским властям и недовольная безголово тираничной политикой РПЦ в отношении своих митрополий, конечно, поддерживает реформаторские инициативы государства. Более того, государство, чтобы показать свое одобрение действиям СВОЕЙ церкви, старается затруднить существование в стране для всех прочих. Так назревает конфликт внутри конфессии, который, при подогреве извне, как правило, заканчивается расколом.
Причем расколы эти бьют слегка по государству, сильнее — по местным церквям и очень сильно — по людям. В случае с Эстонией для Москвы это был удар по политическому имиджу и потеря одной из духовных провинций, для Константинополя — первая ласточка возрождения былого могущества, а для эстонского православия — уродливое вырождение идеи религиозной в идею этничности и государственности. Предвидя возможное «уличение», я отвечаю: нет, я не связываю идею чистой религиозности с единством с Московским патриархатом. Я приветствую независимость Эстонии, как и любого другого государства. Но я так же хорошо знаю, что православие сильно хромает на ножку прочной зависимости церкви от светской власти. И, к сожалению, еще ни одной из восточных церквей, прочно связанных с определенной административной территорией, не удалось избежать участи стать идеологической прислугой при власти. В результате в устах, на полосах газет, на стенах церквей появляются фразы об «оккупационности» какой-то церкви. И это кажется мне ничуть не менее уродливым, нежели высказывания о «молебнах протеста», характерных, между прочим, для моей родины. Согласитесь, вряд ли можно считать нормальной ситуацию, когда Устав церкви предлагает Министерство внутренних дел и только в случае его принятия церковь может претендовать на регистрацию.
Раба любви
«А как ведет себя сама РПЦ?» — спросит меня читатель — сторонник исторической справедливости, указывая на участие Московского патриархата в отказах в регистрации разнообразным религиозным объединениям в России, на не очень любезное обхождение с католиками на своей территории, на популяризацию налоговых номеров авторитетом церкви и т.д. Пожалуй, он будет прав: сама РПЦ ведет себя даже не то чтобы не лучшим образом. Просто ей кажется, что она не может вести себя по-другому: иначе ее «не поймут». Создается впечатление, что Московский патриархат согласен принести в жертву едва ли не любую свою митрополию ради сохранения определенного имиджа в Москве. Не следует забывать, что РПЦ не исключение среди восточных церквей — она тоже «раба любви» с Кремлем. Чего стоит само воспоминание Б.Ельцина о том, как в день ухода чуть ли не последним, что он сделал еще на посту президента, была «передача» В.Путина в трепетные руки патриарха Алексия с наставлением «слушаться советов этого мудрого человека». Патриарх Алексий как «мудрый человек» не может не понимать, что нужно сохранять место негласного советчика. А положение, как известно, обязывает: надо хранить имидж человека, глубоко обеспокоенного государственным интересом России.
И если в интересах государства создавать новый миф Великой России, большой и влиятельной страны, привыкшей и имеющей право диктовать модели поведения соседям, глава «службы по душам» просто обязан соответствовать: негоже ему просить, искать компромиссы, признавать ошибки. И даже более того: если имперская слава государства российского осталась в прошлом, после того как абсолютное большинство «сестер» выбрало независимость, патриарх Московский остается не просто главой церкви, включающей митрополии бывших республик, но и распространяющей свое влияние на их территории. Московское православие очень трепетно относится к такому странному понятию, как «каноническая территория». Понятие, замечу, не только и не столько географическое, сколько политическое. Ведь оно подразумевает не церкви — сооружения, людей, учебные заведения, а именно территории. И идеология Московского патриархата и России в их неразделимости поставлена таким образом, что признание определенной административной единицы «канонической территорией» Московского патриархата автоматически относит ее к Российской короне. Сколько раз сочетание «каноническая территория» прозвучало из уст московских иерархов в связи с визитом Папы Римского? Ведь на самом деле не такую уж серьезную роль играли в этом случае противоречия между православием и католицизмом в принципе. Здесь важен был тот факт, что Папа нарушил границы определенной территории без разрешения того, кто считает себя ее хозяином. РПЦ как некое «государство над государством» провозглашает себя владельцем определенных земель, а то, как деятельно отстаивает ее претензии российская власть, заставляет думать, что сия последняя готова хотя бы негласно отождествить свои границы с границами «канонической территории» «своей» церкви.
О деятельной поддержке патриархом Алексием «братания» между постсоветскими славянскими народами — отдельный разговор. Три «братские республики» — это цитадель РПЦ. Особенно теперь, когда отпало почти все остальное, а на горизонте медленно и неуверенно, но все-таки всходит обновленная звезда Константинополя. Просто дух захватывает от благолепия плакатов витебского «Славянского базара», на котором изображены три президента и один патриарх, замерший в жесте благословения. Что это значит? Скорее всего то, что Беларусь никуда не денется сама, а вот Украину патриарх постарается не упустить…
Эта всячески пропагандируемая позиция Московского патриархата и губит самую возможность сохранения сегодняшнего статуса. Ведь на самом деле главным фактором дискредитации Московского патриархата в Украине остается он сам. Идея столь тесного сотрудничества церкви и государства совсем не является неотъемлемой идеей христианства вообще и православия в частности. Более того, у Украины мог быть прекрасный шанс представить своеобразную «католическую» модель православия, в которой высшая церковная власть находится довольно далеко и никак не зависит от воли местной светской власти, что позволяет церкви сохранять внегосударственный статус. Вот только не реализуется эта модель. Потому что Москва — не Рим, сколько бы она ни пыталась утверждать обратное, приделывая к имени вечного города имя числительное. Да и сама РПЦ в этом не виновата — она же «раба любви», а потому должна выполнять волю господина. Чтобы он не потерял к ней интерес…
На перекрестке
трех дорог
Конечно, Украине повезло, что на этой благословенной планете не один Рим, а целых три. И наша страна сумела завлечь в свою религиозную орбиту все. Вот и скажите после этого, что украинский «центропупизм» безоснователен… И что интересно, наш Президент, взявший на себя роль уже не только арбитра нации, но и церковного мессии украинского масштаба, совсем не собирался и не собирается порывать отношения «с каноническим православием», т.е. с Москвой. Просто последний год многому его научил. И ведь просил он этого патриарха год назад по-хорошему: предоставьте нам автокефалию. Но тогда Алексий II явно недооценил собеседника, решив, что украинского гаранта можно безнаказанно щелкать по носу указаниями, что гоже, а что негоже светским лицам. Напомню, это произошло как раз на том юбилейном Соборе, на котором была принята и упомянутая социальная концепция.
За год ситуация несколько изменилась: на арене, которую Москва привыкла считать канонически своей и абсолютно покладистой, прочно закрепились представители двух конкурирующих Римов при полном споспешестве украинских властей. Неслыханное неповиновение Украины в вопросах диалога с патриархом Варфоломеем и визита Папы Римского несколько отрезвили главу РПЦ. Теперь он сам и его иерархи стали осторожнее в формулировках, встретились с представителями Константинополя по поводу «украинского вопроса» (напомню, подобная встреча планировалась несколько раз и срывалась из-за отсутствия представителей Москвы), да и слово «автокефалия» они теперь произносят без запинок и не морщась. И вот всего год спустя после исторического щелчка Алексия II Л.Кучме официальная делегация РПЦ искала встречи с украинским Президентом.
Президент же сохраняет благопристойный вид человека, никогда не отказывавшегося от принципов каноничности и вящего развития украинской духовности. Он только дал понять, что диалог о судьбе этой духовности ему есть с кем поддержать даже в том случае, если Москва от него самоустранится. Но раз Московский патриархат не против поучаствовать в диалоге, то он, Президент Украины, предлагает ему присоединиться. Он милостиво обещает как-нибудь на досуге ознакомиться с социальной доктриной, переданной ему митрополитом Смоленским Кириллом. А в знак нашей дружбы и почитания принципов мы вместе с президентом Путиным установим крест на Владимирском соборе в Херсонесе и передадим его, разумеется, канонической УПЦ. Кстати, мэр Киева приглашает главу РПЦ на празднование 950-летия Киево-Печерской лавры. Что, приглашение не было получено? Странно. Наверное, почта плохо сработала — не обращайте внимания на формальности, Ваша Святость. Между прочим, проскальзывает суждение о том, что Украине в лице ее высшей власти совершенно безразлично, из чьих именно рук будет получена автокефалия — Москвы или Константинополя. Это вы, братцы, сами решайте. Занавес.
От всего происходящего на сцене сдают нервы у УПЦ КП. В ответ на передачу Владимирского собора в Севастополе УПЦ братство Андрея Первозванного направило Президенту обращение. В необычайно резких для этой лояльной конфессии выражениях Президенту напомнили о совести и прочих страшных вещах, для вящей убедительности пересчитывая «кровавую работу украинцев» на гривни. Патриарх Филарет в свою очередь соглашается на визит патриарха Алексия, хотя его, кажется, опять забыли спросить. Так что УПЦ КП нервничает не напрасно: уж этой-то конфессии точно не все равно, из чьих рук и каким образом будет получена автокефалия. Поэтому следует ожидать активизации усилий УПЦ КП в деле объединения с УАПЦ и диалога с Константинополем не на правах «просто присутствующих», как это случилось в Цюрихе, а в качестве активного собеседника. Причем тут уже все зависит от личных качеств главы УПЦ КП и его умения заставить собеседника принять свою точку зрения. Потому что лично он, похоже, остается последним камнем преткновения в диалоге об автокефалии, с которым не сможет смириться Московская патриархия, а УАПЦ, в свою очередь, может вспомнить о предостережении патриарха Димитрия против объединения с патриархом Филаретом и заартачиться в процессе объединения.
Константинопольскому патриарху, который вряд ли может считать своей удачей «эстонский опыт», может на этот раз показаться более приемлемым поискать компромиссы с Москвой. Да и Москва уже не будет столь гордо уходить от диалога. Ведь в том случае, если автокефалия придет от нее, она сохранит гораздо больше влияния на украинскую церковь, чем в том случае, если эту партию выиграет патриарх Филарет. Таким образом, остается открытым только один вопрос: кому союзником станет Константинопольский патриарх Варфоломей?