В каждом стамбульском книжном магазине я встречаюсь с Назимом Хикметом. Полки его книг, полки посвященных ему книг, рекламные плакаты, компакт-диски... Откровенно говоря, я не был готов к такой встрече. Хикмет остался в моем сознании как колоритный персонаж советской эпохи, как писатель-коммунист, вынужденный именно из-за своих убеждений провести четверть жизни в тюрьмах Турции и последние годы — в Советском Союзе... Человек, которого советская пропаганда называла тогда не иначе, как «великий поэт-коммунист», чьего освобождения требовали на специально созванных митингах рабочие, не читавшие и строчки Хикмета, сейчас у нас практически забыт вместе с остальными пропагандистскими клише. Самое удивительное, что советская пропаганда тогда была абсолютно правдивой: Хикмет и впрямь был великим поэтом, и сейчас, когда его уже давно нет, на родине его воспринимают как классика, одного из самых выдающихся турок прошлого тысячелетия, изучают в школах, переиздают, пишут о нем книги и диссертации, снимают фильмы... Кажется, Хикмет был первым современным великим поэтом Турции — Пушкиным или Шевченко своей литературы... Но для своего времени и правительства он был только опасным коммунистом, как Пушкин для своего — приятелем декабристов и редактором неблагонадежного «Современника» или Шевченко — членом подрывного Кирилло-Мефодиевского братства... Все совпадает, и абсолютно не обязательно жить в ХІХ веке, чтобы иметь возможность творить великую литературу в тюрьме или ссылке. (К тому же не следует забывать, что классику должно повезти с правителем. Хикмет, к его счастью, сидел у Ататюрка и верил в Сталина, а не наоборот. Именно поэтому у нас нет ни одного из лагерных стихов растерзанного Мандельштама или поэтов нашего расстрелянного возрождения, а Хикмет не в санаторных, по всей видимости, условиях турецкой тюрьмы писал поэмы и переводил «Войну и мир»...).
Его популярность у нас в 60-е хорошо понятна. Хикмет был живым символом оттепели хотя бы потому, что его убеждения были выстраданными, доказанными годами заключения и ничего общего не имели с номенклатурным цинизмом членов Союза писателей. Хикмет был «совсем» коммунистическим и... абсолютно антисоветским, хотя сам, по-видимому, не осознавал этого. Однако быть живым — это и означало быть антисоветским в нашем прогорклом обществе. Мы еще долго продолжали ценить этот утраченный и нами, и высушенной советской литературой вкус к жизни. Однако с исчезновением того общества и его литературы потеряли интерес и к Хикмету, и к его стихам, будто бы его среди нас и не было, будто бы он не сказал нам перед смертью: «я жил в этом дворе и был неимоверно счастлив». А на родине вспомнили именно его стихи и через них вернулись к его исполинской личности — как будто он Турцию и не покидал. Поскольку написал из изгнания: «Вдали же от Стамбула грущу обо всем, даже о месте свиданий в Ускударской тюрьме...»