Странно писать о нем в прошедшем времени. В сотый, наверное, раз вспоминаю, как он, улыбаясь, говорит: «Когда меня не станет, кто-нибудь в приватной беседе произнесет мою фамилию, и вы сразу воскликнете: «Виккерс? Да он умер на моих руках!» — Вам, Аркадий, я разрешаю так говорить»...
Увы, он умер не на моих руках. Он умер в больничной палате за несколько часов до прихода нового тысячелетия. За несколько дней до этого он говорил мне: «Врачи говорят, если сделаю операцию на сердце, проживу еще лет двадцать. А зачем? Я уже все видел, все понял и все, что мог, успел сделать...»
А сделать он успел действительно немало: почти 30 лет писал для Тарапуньки и Штепселя, издавал книги, писал сценарии для кино и анимации, его песня «Четыре таракана и сверчок» стала народной. КВН, мюзик-холл, балет на льду, голубые огоньки — у истоков неизменно стоял он. Предмет его особой гордости — юмористический журнал «БЛИН».
В последние 10 лет мы общались почти ежедневно. Он никогда никого не поучал, не давил авторитетом, не вспоминал о былых заслугах. Пафос ненавидел. Для всех, кто с ним общался, это было настоящим мастер-классом...
* * *
90-й год. Сидим с Виккерсом на концерте. Скучаем: что ни номер — то халтура. Наконец, объявляют выступление театра эротики, что было по тем временам еще в диковинку. Выбежали четыре девушки, быстренько разделись под музыку и убежали. Виккерс облегченно вздыхает: «Слава Богу! Эти хоть что-то показали!»
***
Одна из его любимых фраз была: «Надо взорвать!»…
Однажды мне в пожарном порядке пришлось писать сценарий телевизионного ток-шоу. Вроде бы получилось: понравилось и режиссеру, и артистам, и ведущей, и публике. На следующий день встречаемся с Виккерсом:
— Ну что вам сказать? Смешно, забавно, динамично, но как у всех. А надо было взорвать!
— Легко сказать. Это ведь ток-шоу — устоявшийся жанр. Если вы такой дерзкий, подскажите, как его взрывать.
— Не знаю, — развел он руками, — но все равно НАДО БЫЛО ВЗОРВАТЬ!!!
***
22 августа 1991 года. В день окончания путча хороним тещу Виккерса — женщину, с которой у него были прекрасные отношения. Всей редколлегией выносим гроб. По дороге на кладбище кому-то из нас приходит в голову идея свежего номера: переворот в «БЛИНе». Начинаем оговаривать детали, обращение путчистов к народу и т.д. В результате на кладбище гроб из автобуса выносят шесть улыбающихся мужиков.
— Ну и видик у нас у всех был! — говорит на поминках Виккерс. — А вообще-то, я лично был бы рад, если бы меня хоронили с улыбками. Можете считать эти слова завещанием.
***
91-й год. Вечер «БЛИНа» в Доме актера. Член редколлегии Виталик Проценко исполняет парафраз на тему известного романса: «Горите горны пионерские. Гори продажное перо. Огнем горите рожи мерзкие из галерей политбюро!..» Вдруг в зале вскакивает с места женщина с пунцовым от злобы лицом и, потрясая кулаками, кричит, что не позволит издеваться над всенародно любимым романсом. Секундное замешательство. На сцену выходит абсолютно спокойный Виккерс:
— Мадам, я понимаю ваши чувства. Но не разделяю. Подозреваю, что здесь я такой не один. Поэтому прошу поднять руки тех, кому выступление юмориста нравится. Единогласно. Продолжай, Виталик.
***
Июль 1991 года. На три дня дворец «Украина» отдан программе «БЛИН» в «Море Смеха». Вместе с блиновцами на сцену выходили лауреаты первого международного фестиваля «Море Смеха» из Риги, Тбилиси, Москвы, Минска и, конечно же, лауреаты Гран-при Моисеенко и Данилец. Из-за внезапно назначенного правительственного концерта график наших выступлений сдвинули на пару дней, из-за чего в последнем концерте «Кролики» выступать не могли —уезжали на гастроли.
В этот последний вечер на Виккерсе лица не было — «Кролики» после фестиваля вышли на пик популярности и концерт без них смахивал на обман зрителей. Уже перед началом Саша Володарский вспомнил, что в Киев на именины к маме приехала Клара Новикова. Из автомата на служебном входе позвонили Кларе, вытащили ее из-за стола... Во втором отделении, когда из зала уже начали кричать: «Кроликов» давай!», «Где «Кролики»?», Виккерс обратился к публике:
— Вы можете за секунду пережить плохое известие и перейти от разочарования к восторгу?
— Можем!!!—дружно ответил зал.
— «Кроликов» не будет!
— У-у-у!!!
— Выступает Клара Новикова!
— А-а-а!!!
Вечер прошел на ура.
***
Первый вечер «БЛИНа» состоялся 12 января 1991 года в Республиканском доме кино. Для большинства авторов, как и для автора этих строк, это был первый выход на сцену. Помню, когда вышел к микрофону и посмотрел со сцены в зал, показалось, что падаю в пропасть. Вечер удался, и буквально через пару дней в квартире Виккерса, где мы тогда работали за неимением офиса, зазвонил телефон. Дирекция Октябрьского дворца предлагала выступить и давала нам на выбор две даты: 30 или 31 марта.
— И 30-е, и 31-е! — не задумываясь ответил Виккерс.
— Я сначала изумился, потом испугался: как, сразу два концерта? И где — в Октябрьском! С нашим-то опытом!
— Да! Именно сразу! Именно два концерта! Именно в Октябрьском! — горячился Виккерс.
— Да что вы на меня кричите?
— «И уверенность в победе слышат тучи в этом крике». Все будет нормально. Прорвемся!
Еще как прорвались! Два дня супераншлагов. Так начиналась наша концертная деятельность.
***
После первых «блиновых» концертов наша почитательница и подруга Фаина Львовна Кац сказала Виккерсу: «Роба, я поняла, что нужно сделать для того, чтобы вечер юмора удался».
— И что же?
— Нужно, чтобы это было смешно.
С тех пор фраза «Нужно, чтобы это было смешно» стала нашим кредо. Спасибо вам, Фаина Львовна, секрет успеха теперь всегда с нами!
***
Творчество — это кровавый пот. Только дилетант или невежда может подумать, что хоть что-нибудь можно сделать легко. ЗА ВСЕ НУЖНО КРОВЬ ОТДАТЬ! Подруга из ансамбля Вирского жаловалась: «Вирский просто садист! Орет, бьет линейкой по ногам, хамит, гоняет всех так, что судороги хватают! Все! Уезжаю в Москву к Игорю Моисееву!». Через пару месяцев встречаемся: «Моисеев — чудовище! По сравнению с ним Вирский — невинный младенец»... Вот это и есть профессионализм!
***
— Что такое для драматурга работа в кино или на телевидении? Это КЛАДБИЩЕ НАДЕЖД!
***
— Однажды, когда я только начинал, мне позвонил один композитор, попросил написать слова на его музыку и продиктовал «рыбу». («Рыба» — это стихотворный и ритмический размер для песни). Надиктовал он мне что-то примерно такое: «Я тебя любил. Ты меня любила. Ты меня убил. Морда крокодила»... Через много лет, после смерти папы, прочитал в его дневнике: «Нечаянно прочитал Робины стихи (далее цитируется «рыба»). Какая тонкая лирика! Мой мальчик стал настоящим поэтом!»
***
В 60-е годы мы с Сашей работали над программой для первого Украинского балета на льду. Вдруг в Киев приезжает американская труппа «Холидей он айс». Приходим во Дворец спорта. Зал битковый. В одном из номеров вся труппа выстраивается в линию, и линия эта начинает вращаться вокруг своей оси — все быстрей и быстрей. Вдруг видим, как крайний фигурист отрывается от линии и центробежной силой отбрасывается к дальнему бортику. Фигурист пытается догнать построение и уцепиться за крайнего. Он прилагает отчаянные усилия, кажется, вот-вот уцепится, публика в едином порыве поддерживает его, наконец, под овацию зала он воссоединяется с труппой.
— Вот что значит Его Величество Случай!— говорим мы друг другу по дороге домой. — Никакая фантазия не придумает того, что подскажет жизнь!
На следующий день приходим опять. И что же мы видим? Ту же хохмочку в том же месте... Нет, лучшие импровизации всегда придумываются заранее...
***
— Когда команда КВН ГВФ стала чемпионом СССР, мало кто знал, что авторы их реприз — мы с Сашей. Тогда такие вещи держались в секрете. Встречает меня однажды Ира Молостова и говорит: «Эх вы, профессионалы! Простые студенты утерли вам нос. Вот что значит молодежный задор, помноженный на импровизацию! Учитесь, пока не поздно!» …Импровизация, однако.
***
— И еще об импровизации. Когда в прощальном матче Блохина во втором тайме на поле выбежала его дочка Ирочка и за руку увела папу с поля, все репортеры во всех газетах написали, что то, что подсказала жизнь, не придумает ни один сценарист в мире... Ну, один все-таки нашелся… И еще: в сценарии прощального матча было мало текста, а мне нужно было оправдать гонорар. Поэтому я начал его так: «Теплый солнечный вечер»… «С чего вы взяли, что вечер будет теплый и солнечный?» — спросили меня члены приемной комиссии. «Если я так написал, значит, так и будет», — отвечаю. Так и случилось. Тоже импровизация...
***
— Что за поветрие пошло — называть своего героя непременно Сидоровым? Что в этой фамилии такого смешного? Если не верите, найдите какого-нибудь Сидорова и внимательно на него посмотрите. То же самое в анекдотах: если еврей, то обязательно или Абрам, или Хаим. Ведь есть же и другие замечательные еврейские имена. Иван, например…
***
— Создатель мультсериала «Ну, погоди!» Котеночкин был, конечно, великим режиссером, но и выпивохой был не из последних. Когда мы приехали в конце 70-х на кинофестиваль в Белград, югославы, узнав о его приезде, тут же выплатили ему какую-то баснословную, по тогдашним нашим меркам, сумму в долларах, поскольку выпускали обои с Волком и Зайцем.
Тут же к Котеночкину прилепились собутыльники, сразу нашлись новые друзья, и пошел пир горой. Ни на один просмотр он не являлся — приползал в наш с ним гостиничный номер поздно ночью на бровях и мгновенно засыпал. В вечер перед отъездом он приполз совершенно зеленым: «Все, Роба, допился! Умираю. Жене и детям скажи, что в последние минуты думал о них».
— Да перестань, — говорю, — оклемаешься.
— Нет, не надо утешать. Я же чувствую — мне конец. У меня к тебе последняя просьба. Обещай, что выполнишь.
— Обещаю.
— У меня в боковом кармане еще остались 50 баксов. Достань их и принеси из бара бутылку рома... Да! И пивка прихвати для утренней опохмелки!..
Могучий был человек!
***
— Врагов я, конечно, научился наживать себе на ровном месте. Вот, например, И. (называет фамилию известного юмориста). Сидим в ресторане ВТО в Москве. За столом — коллеги-юмористы. И. теоретизирует: «Название произведения у человека с чувством юмора должно быть коротким, как выстрел. Вот как у Гоголя: «Нос», «Шинель», «Вий»... И я тут же добавляю: «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»...
И всё! Все хохочут, а И. — враг на всю жизнь. Оно мне нужно было?
***
Ведущий артист БДТ Михаил Волков (он же — Вилф) начинал в Киевском театре юного зрителя, откуда его выперли со скандалом. Поехал он в Питер к Товстоногову. Взяли. Вскоре утвердили на главную роль советского разведчика в фильме «Операция «Сатурн». В фильме есть эпизод: разведчику в руки попадает список советских предателей из немецкой разведшколы. Миша прочитал на репетиции список и возмутился: «Ну что это за фамилии? Где вы их взяли?!»
— Да какая тебе разница? — пожал плечами режиссер. — Не нравятся эти, назови другие.
И Волков тогда внес в список предателей фамилии всех бывших коллег по ТЮЗу. Отомстил!
***
— Первый артист, для которого мы с Сашей написали интермедию, был известный в Киеве конферансье. Он прочитал, пришел в неописуемый восторг и отвалил нам невероятную по нашим меркам сумму. Попросил еще. Написали. Принесли. Не понравилось. Написали еще. Принесли. Опять не понравилось. После пятого раза он нам сказал: «Мальчики, я понял: то, что вы принесли мне в первый раз, — это был ваш «Чапаев».
— ???
— Братья Васильевы тоже после «Чапаева» ничего путного сделать не смогли. И вы больше не напрягайтесь...
Слава Богу, он ошибся. Но ситуация очень распространенная.
***
В 50-е годы невероятно популярен был певец из Баку Рашид Бейбутов. Песни в его исполнении «Ах, эта девушка!», «Только у любимой могут быть такие необыкновенные глаза» и т.д. пользовались бешеным успехом. В странах Востока его принимали у себя шейхи, эмиры, султаны и дарили деньги, драгоценности, ковры, а один шейх даже стадо слонов подарил. Забавно было наблюдать, как он, выводя рулады: «Нефтяник, ты мой брат!» и прочая, и прочая, тянул к «братьям», сидящим в зале, унизанные драгоценными перстнями пальцы.
Однажды Бейбутов предложил Тимошенко и Березину: «А давайте сделаем совместную программу и будем катать ее по всей стране».
Юра и Фима удивились: «А как же мы будем работать вместе?»
— Очень просто, — пояснил Рашид, — концерт мы построим так: песня — стенка, песня — стенка, песня — стенка... До Юры и Фимы не сразу дошло, что «стенка» — это сценка.
А вообще-то, очень точный рецепт любого эстрадного действа: песня — сценка, песня — сценка. Я об этом принципе с тех пор всегда помню. И вам советую.
***
— Что такое попса? Это популярная музыка, в которой нет мысли. Что такое попса в юморе? Это юмор без подтекста. То есть почти щекотка.
***
Одним из корифеев эстрадной драматургии в СССР был Владимир Соломонович Поляков. Он писал для всех: Мирова и Новицкого, Шурова и Рыкунина, долгие годы был единственным автором Аркадия Райкина.
Денег у него по тем временам было немеряно, но его губила одна привычка — любил жениться на молоденьких. Часто и регулярно. Причем жены его столь же часто и регулярно бросали, предварительно обобрав до нитки. В конце 60-х Поляков разругался с Райкиным и создал свой театр миниатюр. Конечно же, начались козни, интриги, какие-то деятели решили театр у него отобрать, выставляя главным аргументом недостаточное «облико морале» Владимира Соломоновича. И тогда Поляков вспомнил о своем давнем армейском дружке — начальнике политотдела знаменитой 18-й армии Леониде Ильиче Брежневе. При политотделе был армейский театр, худрук которого Поляков успешно поставлял замполиту хорошеньких артисточек...
Короче, находит он концы и добивается приема. Генсек в те годы был еще, как говорится, в здравом уме и трезвой памяти. В приемной худрука предупреждают: «У вас пять минут» и заводят в кабинет. Генсек раскрывает ему объятия и начинает рыдать. Рыдает и спрашивает: «А помнишь Галочку? А помнишь Анечку? А помнишь Капитолину Арнольдовну?..» Через два часа опомнился: «А зачем ты, собственно, пришел?».
— Так и так. Театр отбирают. Прошу помочь. Вот заявление.
— Да на хрен мне твое заявление? Ты думаешь, меня здесь кто-нибудь вообще слушает? Все эти мои портреты, кинохроника, теленовости — только видимость власти. На самом деле они все прикрываются моим именем и творят, что хотят. Так что извини, рад бы помочь, но не могу.
Вот что значит — опытный аппаратчик... Правда, Поляков не очень-то и огорчился. Слух о том, что он два часа просидел в кабинете Брежнева, шел уже впереди его, и все споры с тех пор решались только в его пользу.
***
У нас с Сашей был похожий случай: Министерство культуры Украины совместно с «Укрконцертом» объявило конкурс на лучший политический фельетон. Все члены комиссии в один голос уверяли нас, что лучшая работа — наша, а в результате — полный пролет.
После объявления результатов хмурые, злые проходим мимо главпочтамта. «А давай наш фельетон в «Правду» отошлем», — говорит Саша. «Ты с ума сошел! Кто мы такие? Кто мы для «Правды»? Два неизвестных киевских еврея!»
— Значит, имеем шанс стать известными. А «нет» у нас всегда в кармане. Отослали. Через две недели наш фельетон выходит в «Правде». И сразу же раздается звонок из «Укрконцерта»: «Где же ваш фельетон? Приносите, обязательно будем ставить!»
***
— И еще о «руке Москвы». Песню «Четыре таракана и сверчок» мы написали для политического фельетона, который исполнял Константин Яницкий. Песня моментально стала шлягером. Но недолго музыка играла: нас, голубчиков, за ушко вытащили на бюро Ленинградского райкома партии, разделали в пух и прах, обвинив песню в безыдейности, низкопоклонстве перед Западом, безвкусице и еще бог знает в чем. Постановили: вредную песню запретить. В тот же вечер по московскому радио «Маяк» и Центральному телевидению ее исполнил детский хор Локтева. О запрете мгновенно забыли все.
***
— В какой-то момент нас с Сашей стала раздражать консервативность режиссеров-постановщиков, работающих с Тимошенко и Березиным. Мы ворчали, ворчали и доворчались. Сидим однажды у Юрия Трофимовича дома и опять заговариваем о режиссуре.
— Ну, и кто же на сегодняшний день у нас лучший режиссер, по-вашему? —спрашивает он.
Отвечаем, не сговариваясь: «Любимов!»
Ю.Т., ни слова не говоря, тут же подходит к телефону, набирает номер и поет в трубку: «Цветок душистых прерий!».
— Лаврентий Палыч Берий! — отзывается на другом конце Любимов. — Юрка! Привет! Ты куда пропал?
Оказывается, оба служили в ансамбле МВД, куратором которого был сам Берия.
— Так, так и так — говорит Тимошенко. — Когда можешь приехать?
— Сегодня уже не успею, а завтра встречай.
И действительно, приехал, причем не один, а с художником Давидом Боровским. Заехали к Ю.Т., вспомнили былое, заговорили о постановке. И здесь Любимов стал потрясать нас творческими находками. Для театра, это, конечно, было и смело и дерзко, но для эстрады — жанра, который должен быть понятен любому дебилу, это не годилось никак. Доконал нас Боровский, набросавший на следующий день эскиз декораций. Задник сцены украшала костяшка домино размером где-то 3х4 метра.
— Что это, Давид?
— У вас есть номер о рыбе. А эта костяшка и есть «рыба». Только доминошная. Правда, классно?..
В общем, три дня мы с ними выпивали-закусывали, а когда провожали на вокзал, речи о постановке уже никто не вел. Так и работали дальше с режиссерами-консерваторами.
***
— С композиторами было полегче. Пригласили однажды написать музыку к спектаклю находящегося в зените славы после «Бременских музыкантов» Геннадия Гладкова. Встречаем на вокзале его с братом, а они из купе выйти не в состоянии, так накачались. Завезли их в гостиницу, и неделю они оттуда даже не выходили, только квасили. Через неделю звонит Гладков — приезжайте. Садится за рояль и играет буквально с листа всю музыку к спектаклю. Мы только ахнули. Приняли все без единого замечания.
В общем, загрузили мы с братом их, как дрова, в купе и, когда поезд тронулся, только головами покачали. Воистину, талант не пропьешь!
***
С Тимошенко и Березиным постоянно работал легендарный администратор Александр Эткин. Все наши сценарии начинались словами: «Выходит Эткин». Это значило, что за каждый выход Эткину полагалось пять рублей.
В Днепропетровске к Эткину пришел корреспондент вечерней газеты. Эткин, как и положено, выписал ему лучшие места, а на следующий день с удивлением прочитал рецензию. Журналисту нравилось все: спектакль, декорации, музыка, игра артистов, тексты. И только одна мелкая деталь вызывала его недоумение: «Совершенно непонятно, зачем на сцене появляется артист Эткин и артист ли он вообще?»
Вечером перед спектаклем журналист с газетой в руках появился в гримерке:
— Ну, как вам моя рецензия?
— Молодой человек, — ласковым бархатным баритоном начал Эткин, — у нас в стране, конечно, свобода слова, и вы можете писать все, что хотите, но позвольте и мне в таком случае сказать все, что я о вас думаю... Ах ты, говнюк!.. — Эткин схватил журналиста за воротник, встряхнул так, что на пиджаке оборвались пуговицы, приподнял над полом и, матеря на чем свет стоит, спустил со всех лестниц.
***
— Эткин славился своим женолюбием. Всех своих пассий в лицо не мог запомнить и на вопрос: «Вы меня узнаете?» отвечал: «Год? Город? Гостиница?»...
В последние годы жизни его прибрала к рукам дама, которую мы с Сашей за хищный профиль прозвали «Орёл».
Едем как-то на гастроли в Крым. На какой-то станции я купил в киоске тоненькую книжечку из библиотечки «Огонька» — стихи какого-то никому не известного поэта. Стою в вагонном коридорчике у окна. Читаю. Подходит Эткин: «Ты, Роба, в своем репертуаре. Все нормальные люди в дороге бухают, закусывают, знакомятся с дамами, а ты читаешь всякую… А ну, дай сюда… Твою мать! Поэт такой-то: Хотел бы я держать тебя за руки,/Когда тебя я вижу, я живу./Родная, я не выдержу разлуки/Прийди ко мне во сне и наяву!»…Тьфу, б..! Фуфло какое! И пишут же такое фуфло! Ну, ты читай, а я пошел в ресторан... Хотя, знаешь что? Перепиши мне эту кирзу. Я ее Орлу пошлю»...
Прошли годы. Похороны Эткина. Над свежезасыпанной могилой стоит скорбящая семья. Чуть поодаль рыдает Орел: «Это был такой человек! Многие считали, что он грубый, наглый, циничный, а он... Он был таким тонким! Таким ранимым! Он же стихи мне посвящал! Послушай, Роба: «Хотел бы я держать тебя за руки/Когда тебя я вижу, я живу...» Да! Поэзия творит чудеса.
***
— Однажды Эткин сказал: «Все у меня в жизни уже было: водка, бабы, деньги. Машину купил, квартиру купил, дочке квартиру тоже купил. Теперь смерть бы себе легкую купить. Вот как у Илюши Набатова — пришел домой после концерта, лег в постель с газетой — и все...»
Прошло несколько дней. Эткин должен заехать за Тимошенко и Березиным на машине. Проходит десять минут, двадцать, полчаса, а Эткина, который всегда славился пунктуальностью, нет. Телефон не отвечает. Едут к нему на такси. Дверь никто не открывает. Тимошенко через соседский балкон перебирается на балкон Эткина и через оконное стекло видит своего администратора в постели. На лбу — очки, в руках — газета...
***
В последний год своей жизни Тимошенко, уже зная, что обречен, ходил прощаться с друзьями, мирился с недругами, извинялся перед теми, кого обидел, хоронил сверстников. После похорон обычно рассказывал: «Вчера гуляли на похоронах у… Повеселились!»
***
Прихожу его проведать после первого инсульта.
— Ну не смотрите на меня так озабоченно. Лучше вспомните анекдот. Умирает старый еврей. Врач напутствует его друга перед тем, как впустить в комнату умирающего: «Ему нужны положительные эмоции. Побольше веселья и оптимизма!» Гость, потирая руки, входит в комнату: «Ну что, умираем?!»
***
Самый короткий анекдот: еврей-колхозник. Партия решила претворить этот анекдот в жизнь. В 1941 году на Киевской киностудии снимался кинофильм «Фроим-Сокол» о еврейском колхозе. 10-летний Роба Виккерс был утвержден на одну из главных ролей. Компания подобралась неплохая: Наталья Ужвий, Амвросий Бучма, Соломон Михоэлс. Между Михоэлсом и Робой завязалась крепкая мужская дружба. 22 июня застало их под Черниговом. Все дороги были забиты беженцами, добраться до Киева было невозможно, но отец Робы каким-то образом пробился до Чернигова и увез сына в Ельцовку под Новосибирском. Там мальчик работал на авиазаводе и учился в школе.
Зимой 43-го театр Михоэлса прибыл в Ельцовку. Роба прибежал в Дом культуры. Войти невозможно: слишком много желающих. Мальчик все же как-то исхитрился проскользнуть мимо билетеров и пробрался в гримерку к артисту. Михоэлс его не узнал — перед ним стоял исхудавший от недоедания, вытянувшийся чумазый мальчишка в летном шлеме. «Чернигов. «Фроим-Сокол» — прошептал мальчик. У Михоэлса задрожали губы: «Роба», — выдохнул он и заплакал. Все три дня артист не отпускал его от себя. Это была их последняя встреча.
***
В больнице на следующий день после выписки из реанимации:
— Завозят меня в реанимацию, кладут под капельницу и оставляют одного. Причина уважительная — день рождения старшей медсестры. Лежу, умираю. Слышу, как доносятся издалека отголоски чужого веселья. Часа в два ночи за стенкой слышу голоса: в пустой соседней палате врач убалтывает медсестру. Сначала она не давала, потом часа в три дала, потом начала плакать, он ее утешал, а я лежал и думал: «ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!»
***
— Обратите внимание на койку у окна. Этот мужичок достал всех: требует выдать ему индивидуальную ложку на том основании, что он чернобылец. И все ему вежливо объясняют, что правила здесь для всех одни, а ложку будут выдавать перед приемом пищи. Дошел до главврача больницы — результат тот же. Сегодня утром он лежит и рассуждает вслух: «Значит так, сегодня воскресенье, наши все разъехались по огородам, надо найти одежду, одолжить денег, добраться до автовокзала, а оттуда — автобусом на Житомир…»
Все ему: «Да ты с ума сошел! Тебя же еле откачали! И вставать тебе нельзя! Зачем тебе ехать?»
А он: «Как зачем? Ложку взять»…
Ну чем не Чехов?
***
В последние годы его часто обманывали. Один известный издатель, много и часто призывающий всех к честности, порядочности и благородству, издал книжку еврейских анекдотов, над которой Виккерс работал не один год, и даже не сообщил об этом автору. Другой фальшивый симпатяга уговорил его подготовить в сжатые сроки календарь юмора. Результат тот же. Таких случаев было, увы, много. Но он не озлобился.
— Что в таких случаях главное? — говорил он. — ПЛЮНУЛ, ОТМЫЛСЯ И ПОШЕЛ ДАЛЬШЕ.
***
Вечером 31 декабря сын оставил его на попечение платной сиделки, которую предложила администрация больницы. В 9 часов утра, когда сын явился в больницу, ему сообщили, что отец умер.
— Как?! Когда?
— Может, в восемь вечера, а может, в десять, МЫ ШО, ДОЛЖНЫ ПОМНИТЬ?
— Как же так, Женя, — спрашиваю сына, — неужели у них не было твоего номера телефона?
— Был. Может, они просто не хотели нас огорчать?
Наивный парень…
Грустная символика: он со своей интеллигентностью, порядочностью и высоким чувством ответственности остался в минувшем тысячелетии, а жлобство, бессердечие и бескультурье в новую эпоху легко перешагнуло.
Слава Богу, у него остались ученики, которые навсегда запомнят его МАСТЕР-КЛАССЫ.