Сообщение о гибели Аслана Масхадова оставляет ощущение даже не человеческой, а исторической несправедливости. Человек был убит на фоне его собственных призывов к миру, прекращению огня, организации встречи с российским президентом... Убит в результате тщательно подготовленной специальной операции — в то время как за организаторами масштабных террористических актов, такими, как Шамиль Басаев, никто почему-то не гоняется... И в самом деле — зачем?
Аслан Масхадов стал заложником собственной миссии. Его избирали президентом как человека, который приведет чеченцев к достойному миру. С кандидатурой бывшего офицера Советской армии соглашалась Москва — Масхадов выгодно отличался от не симпатичных Кремлю полевых командиров. Он нравился самим чеченцам — сейчас уже мало кто помнит, что на выборах президента Ичкерии Масхадов конкурировал с Басаевым — и победил его. Вот какой возможностью можно было бы воспользоваться! Но уже после своего избрания Аслан Масхадов должен был убедиться, что мир на его родине никому не нужен... Он не нужен был его соратникам — полевым командирам, многие из которых научились зарабатывать на войне бешеные деньги и не хотели отказываться от этого выгодного бизнеса. Не нужен он был и тем политическим силам в Москве, которые считали возможным строить на кавказской войне репутации новых лидеров. Ну и деньги, конечно, большие деньги. Эта обоюдная заинтересованность открыла чеченский сундук Пандоры, на дне которого еще копошились последние чудовища. Масхадов с его президентской должностью, незначительным объемом возможностей, небольшим политическим опытом и, кажется, с искренней уверенностью, что его давняя легитимность должна помочь развязать узел трагедии, давно уже стал выглядеть не лидером республики, каким он себя представлял, не предводителем повстанцев, образ которого рисовали его представители на Западе, не жутким боевиком из кремлевского официоза — нет, намного больше он походил на кавказского Дон Кихота, не способного представить себе силу и коварство ветряных мельниц, с которыми он пытался бороться. Смерть Масхадова не кажется ничьей победой — недаром даже его непосредственные убийцы утверждают, что он погиб случайно. И она не кажется утраченным шансом — с Масхадовым все равно никто не собирался разговаривать. Нет, это, прежде всего, напоминание о том, что даже избранный своим народом человек, на которого возлагались большие надежды, может оказаться бессильным перед неумолимой логикой политических процессов. Масхадов пытался опровергнуть эту логику — и тем, что осуждал людоедство, с чьей бы стороны оно ни проявлялось, и тем, что оставался в Чечне, стремясь хотя бы этой подпольной жизнью доказать свою легитимность. Однако на него просто перестали обращать внимание — и в Москве, после того как здесь утвердилась новая власть, и в Грозном, где также появились новые хозяева. И, честно говоря, в блиндаже Басаева на Масхадова тоже не слишком обращали внимание. Когда его призывы к миру начали звучать чересчур назойливо — вопрос уничтожения последнего президента Ичкерии стал делом нескольких недель... Следовательно, попытка достичь мира — скорее, финал, чем начало удачной политической карьеры? Но я все равно уверен, что на наглом использовании войны будущее тем более не построить...