После Оранжевой революции "социалка" вошла в моду. А вместе с ней - и "детская" тема. В тот период с экранов телевизоров и со страниц газет чуть ли не ежедневно говорили о правах ребенка и необходимости реформирования системы опеки и попечительства; о постепенном отказе от интернатных учреждений и развитии института приемных семей и детских домов семейного типа (ДДСТ), а также о введении должности специального уполномоченного по правам ребенка. Можно за многое критиковать президентство В.Ющенко, но надо отдать должное - никогда ни до, ни после "детская" тема в Украине не была столь популярной, а предпринимаемые в ней шаги - столь системными. Политическая воля президента, инициатива тогдашнего "семейного" министра Юрия Павленко и его заместителя Татьяны Кондратюк, подпитываемая мозговым центром - Людмилой Волынец, позволили сделать в этом направлении многое, в том числе создать большое количество дискуссионных площадок.
Этому периоду и посвящена книга Л.Волынец "Detstvo@ukr.net. Про дітей, яких лелеки приносять державі. Нотатки несторонніх", увидевшая свет накануне Дня усыновления, отмечаемого в Украине 30 сентября. Автор надеется, что опыт ее команды 2005–2010 гг. когда-нибудь кому-нибудь обязательно пригодится, и отмечает, что, видя ошибочные шаги в сфере детства, было трудно удержаться от перескакиваний на день сегодняшний. "Есть некоторые темы, в которых каждый считает себя специалистом, -говорит Людмила Волынец. - Моя - одна из них. Многие думают, что достаточно быть родителями, чтобы построить политику относительно детей. На самом деле это такая же профессиональная и сложная тема, как, например, банковская, экономическая или медицинская. В ней точно так же есть то, что делать нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах; и есть вещи, делая которые, нужно, как в реанимационной палате, постоянно проверять пульс сферы".
О книге и о сегодняшних болевых точках детской сферы мы говорили с руководителем секретариата межфракционного депутатского объединения "Защита прав ребенка" и сопредседателем Общественной организации "Служба защиты прав детей" Людмилой Волынец.
- Людмила Семеновна, 2005–2010 гг. были, пожалуй, самыми громкими и результативными в сфере детства. Но прошло семь лет, и, возможно, работая над книгой, вы увидели какие-то собственные ошибки и недочеты?
- Конечно. Результаты реформы продолжают жить, несмотря на множество негативных влияний. Видя, как меняются жизненные обстоятельства, понимаешь, что если бы тогда некоторые моменты были учтены, сейчас негатива могло быть меньше.
Например, в 2006 г. между Государственным департаментом усыновления и Государственной социальной службой была жесткая дискуссия по поводу того, кто будет готовить приемных родителей и родителей-воспитателей. Ошибка это или нет, но если бы я тогда понимала, что через 10 лет от государственной социальной службы почти ничего не останется, то была бы настойчивее в заведении функции только на службу по делам детей. Хотя тогда, наверное, были бы какие-то другие ошибки.
Еще: я всегда считала, что вопросами усыновления в министерстве должен заниматься отдельный орган с определенной автономией, что означало бы не только скорость в решении вопросов, но и высочайшую ответственность. Наша ли это ошибка, что, зафиксировав все в законодательстве, мы не предвидели ликвидацию министерства и потерю департаментом ответственности за свои действия? Сейчас даже согласие на усыновление подписывает не директор департамента, а министр или его зам.
- Ваша книга ведь не случайно увидела свет к Дню усыновления?
- Не случайно. Были две возможные даты - 1 июня или 30 сентября. Два первых драфта я дала почитать Ю.Павленко и Т.Кондратюк, потому что книга - о том, что мы делали вместе. Самый первый драфт, сделанный вручную, 23 февраля мы презентовали к Дню рождения В.Ющенко - как дань признания того, что без президента и его ощущения проблемы нам не удалось бы сделать столько и так, сколько мы сделали. У каждого был свой сегмент работы, которую мог выполнить только он. Я, например, не смогла бы сформировать готовность глав райадминистраций держать тему в приоритете. Ведь усыновление - деятельность не центрального органа.
- Вы говорите о политической воле проводить реформу?
- Да. Но хочу объяснить, что такое политическая воля. Этот инструмент может творить чудеса с точки зрения положительных последствий, но если политическую волю сформировать и просто выпустить в мир, она может быть очень опасной.
Например, когда была сформирована политическая воля, процедура была следующей: мы готовили совещание под председательством президента, и на протяжении месяца после него обязательно выходил указ президента - конкретные поручения Кабмину, центральным и местным органам власти, а дальше - почти 30 нормативных актов. Все сказанное должно быть переложено в режим государственного документа - не плана на план, а прописанной процедуры. Тогда политическая воля превращается в созидательный инструмент, а не в задание без способа его реализации.
Сегодня воля президента сформирована, он говорит о деинституализации. Но проходит месяц-полтора, а ни одного указа о том, как и кому это делать, нет. И политическая воля превращается в разрушающий инструмент. Президент хочет, чтобы было "это". И если непонятно, как "это" сделать, начинаются вариации - кто-то просто закрывает интернаты, кто-то выводит из них детей.
Нельзя просто заявлять лозунги. Детей завтра не будет в интернатах. Но где они будут? Не возобновим ли мы беспризорность в новом виде? Если "мы хотим, чтобы детей в интернатах не было", то создайте нормативную базу, как это делать.
- В чем важность Дня усыновления, введенного в 2008-м? И к чему мы пришли в 2017-м?
- Когда вопросы усыновления перешли в нашу компетенцию, мы поняли: нужно повышать социальный имидж усыновителя. Люди должны получать признание государства за то, что воспитывают нерожденных ими детей. С другой стороны, было важно не сформировать идолопоклонения, потому что служение детям человек все-таки взваливает на себя добровольно. Мы старались объяснить социуму, что у ребенка есть право быть усыновленным, а у взрослого - возможность его усыновить. А потому вопрос не в том, какого ребенка вы хотите усыновить, а в том, какой вас ждет - с братьями и сестрами или один, с ограниченными возможностями или практически здоровый.
Мы понимали, что высокий имидж людей, берущих детей на воспитание, может повлиять на заскорузлую тайну усыновления, когда усыновлять хотят только маленьких детей. Процедуру усыновления общество рассматривало как констатацию собственного несовершенства - усыновляют, потому что сами не могут родить. Другого не было.
Нам нужно было многое поменять, и для этого необходимо все время работать с социумом, чтобы он это принял. Поэтому мы запустили также принятие закона о том, что факт усыновления приравнивается к факту рождения - усыновители получили такое же право на помощь при усыновлении ребенка, как если бы они его родили. Нам было важно сравнять эти процессы появления в семье ребенка - физиологического и в результате судебного решения.
Так что у Дня усыновления было много задач. И день для него мы выбрали не случайно - когда православная церковь празднует день Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.
А потом были годы, когда президент не поздравлял страну с этим праздником. Это не казалось ему важным.
В 2014-м у нас появился еще один, активно отмечаемый праздник - День молитвы за сирот. Я ничего не имею против него, но не понимаю, почему президент, не поздравляя украинцев с Днем усыновления, приходит на День молитвы за сирот, происходящий во время американского месячного праздника усыновления.
- Какие проблемы вы сейчас видите в сфере защиты прав детей? Те, самые острые, заставлявшие вас выскакивать в книге за рамки определенного временного промежутка?
- Прежде всего, в государственных отчетах очень много неправды. Например, сейчас все отчитываются процентами детей-сирот и лишенных родительской опеки, которые были усыновлены или устроены в семейные формы воспитания. Но в абсолютных цифрах все выглядит иначе. Количество национальных и иностранных усыновлений, устройства детей в приемные семьи и ДДСТ уменьшается. Так, в 2013-м украинцы усыновили 1831 ребенка, а в 2017-м - 1440 (по прогнозам). За рубеж - 668 и 266 соответственно.
Конечно, люди реагируют на войну изменением готовности брать в свои семьи детей. Это справедливо для Донецкой и Луганской областей. Но на остальных, мирных территориях - наоборот.
- С чем тогда это связано?
- Детей, подлежащих усыновлению, стало меньше искусственно. Социально-правовой институт усыновления, в широком понимании, - инструмент очень хрупкий, зависящий от многих обстоятельств. Например, от судебной реформы. Когда около 100 судов не работают вообще, еще в 200 нет достаточно судей, то для детей это означает, что дела, поданные на лишение родительских прав родителей, которые не справляются со своими функциями и опасны для ребенка, не рассматриваются, поскольку судебная система переживает проблемы. С одной стороны. А с другой - система научилась защищаться, выставляя фильтры. И хотя все знают, что я неравнодушна к службам по делам детей, их сотрудники сегодня стараются уклониться от лишения родительских прав, потому что как только ребенок остается без родителей, у службы появляется обязанность его устроить в семейную форму воспитания.
Путь ребенка в усыновление начинается не с желания взрослого его усыновить, а с потери ребенком родителей. И если есть проблемы в процедуре ограничения родительских прав, то дальше не может быть и усыновления.
Война в любой стране приводит к тому, что родительский потенциал, в силу разных причин, уменьшается. Соответственно, увеличивается количество детей без родителей или без ответственных родителей. Когда президент заявляет о 10 тыс. погибших мирных жителей, то для меня как специалиста это означает, что дети остались без родителей. Но их нет. Донецкая область заявляет, что в результате войны сиротами стали 18 детей…
- Сколько, по вашим оценкам, сегодня таких, "зависших" детей?
- Около 15–20 тыс. детей в стране находятся либо в крайне тяжелом состоянии в родительской семье, либо в интернатах по заявлению родителей, которые их не посещают и не общаются с ними. Эти дети должны быть ограждены от негативного влияния родителей - изъяты из семьи без или с лишением родительских прав. От этого зависит и дальнейшая форма их устройства - в первом случае ребенок может быть устроен под опеку, в приемную семью, ДДСТ, во втором - усыновлен.
- В последнее время было немало громких случаев, когда ненадлежащее выполнение родительских обязанностей приводило к очень плачевным результатам. Все 15 тыс. детей - в группе риска?
- Жесткого риска. Около 3 тыс. из них находятся в ситуации каждодневного риска. И либо страна проанализирует ситуацию и начнет что-то делать по спасению этих детей, либо через два года мы вынуждены будем констатировать увеличение детской смертности от внешних причин.
Сегодня нет ни одного мощного исследования по социальной реакции детства и родительства на войну. Все средства, в том числе грантовые, ушли на описание ПТСР. А нам нужна родительская реакция на войну, на снижение уровня жизни. Сколько детей в результате этого потеряли родителей не физически?
- Луганская и Донецкая области всегда были в этом плане менее благополучными. Сейчас волонтеры нередко говорят просто о вопиющих случаях. Какую "скорую помощь", на ваш взгляд, должно было оказать государство, параллельно проводя исследования?
- Первую помощь сейчас предоставляют волонтерские организации. Она очень индивидуальна и должна оказываться ребенку в зависимости от того, что с ним произошло.
В чудо-пакет, который государство организует для каждого ребенка, попавшего в критическую ситуацию, я не верю.
Государство обязано предвидеть ситуации, требующие первой помощи. Для этого как минимум должны быть те, кто ее ребенку окажет, подумает, что нужно делать, и не будет голодного ребенка вести в туалет, а того, которому туда нужно, пытаться накормить.
Сегодня госслужащих, которые могут это делать, нет. Мы должны признать, что три года назад государство не поняло, не предвидело, не просчитало последствия потери родительского потенциала для детей.
Количество соцработников в зоне войны должно быть в пять раз больше, и подготовлены они должны быть в пять раз лучше. У них должен быть транспорт, чтобы добираться туда, где они нужны. Но с началом войны соцработников, наоборот, сократили.
Донецкая и Луганская области - это не облгосадминистрации, а ВГА. И это означает, что служба по делам детей должна иметь совместные протоколы с военными в случае необходимости изъятия ребенка из опасной ситуации.
Первый пакет помощи от государства - это адекватный и сильный госслужащий, имеющий полномочия решать проблемы детей. Не так, как сегодня, когда в больницах Донецкой области, по официальным данным, находятся 42 ребенка в возрасте до трех лет. Часть - после лишения родителей прав, поскольку их некуда устроить. Часть - по просьбе служб по делам детей. Есть дети, от которых отказались родители, потому что они родились в результате изнасилования, в том числе военными.
- Почему эти дети не в Доме ребенка?
- Краматорский дом ребенка - единственное учреждение для детей до трех лет, оставшееся на подконтрольной Украине территории Донецкой области. На 1 января 2017 г. он был заполнен на 70%, сегодня - на 130%.
- Я слышала, что сегодня усыновить новорожденного ребенка обходится украинцам в 12 тыс. евро.
- Не буду с этим спорить. Я пережила тот романтический период, когда говорила: "Я отвечаю за систему служб по делам детей и авторитетно заявляю, что они не берут взятки".
Могу сказать одно: я много времени уделяла тому, чтобы система была максимально защищена от коррупции. Профессиональный руководитель всегда знает, что нужно делать для того, чтобы, например, минимизировать или даже исключить взятки.
К сожалению, мы не успели дойти до урегулирования процесса, когда ребенок становится сиротой уже в роддоме. Сейчас активизировалась новая схема, когда женщины рожают по паспортам тех, кто потом планирует этого ребенка воспитывать.
- То есть суррогатное материнство?
- В своем роде. Об этом многие знают. Как и о взятках. Чем меньше детей, которым мы должны и не предоставляем статус, тем больший ажиотаж в сфере усыновления, потому что каждый день 1800 чел. в стране ищут детей и соответственно реагируют, дескать, я не буду обращаться к государству за статусным ребенком, а просто дам свой паспорт, чтобы по нему родили. Все эти схемы рождаются не на ровном месте. В отличие от государства, которое не хочет анализировать, потому что ему всегда некогда, люди, придумывающие новые схемы, анализируют процессы.
Если мы и дальше будем делать вид, что всего этого нет, то рано или поздно получим повтор ситуации 1992–1994 гг., когда детей вывозили по принципу "кого хотите, того туда и везите". Боюсь, дефолт системы произойдет очень скоро. Ибо критическая масса быстро накапливается.
Есть еще одна проблема - бесконтрольный выезд детей-сирот и лишенных родительской опеки на обучение за рубеж. Сейчас появились очень активные лоббисты того, чтобы опекуны, приемные родители и родители-воспитатели направляли своих детей на учебу за границей.
- Почему это плохо?
- Потому что у нас в законодательстве нет процедуры порядка выезда детей-сирот и лишенных родительской опеки на обучение за рубеж.
Я не против того, чтобы дети учились в другой стране. Но государство должно понимать, куда едут дети, насколько безопасны для них условия, нет ли риска торговли детьми. Это дети, которые числятся в интернатах, приемных семьях и ДДСТ. 52 ст. Конституции о том, что государство несет ответственность за воспитание детей-сирот и лишенных родительской опеки, еще не отменили.
- Давайте попробуем оценить по 10-балльной шкале ситуацию с наличием коррупционных рисков в детской сфере с 1991 г. (10 баллов).
- Думаю, сейчас 8,5–9 баллов.
Одна из бед нынешнего департамента по защите прав детей в том, что он не видит своей темы в действиях других министерств, не мониторит законодательную базу, которую они принимают. Не могут судебная или реформа системы образования проходить без участия департамента по усыновлению.
Еще один пример. Три года назад в результате мучительных процессов в разных министерствах был принят нормативный документ СБУ - Порядок пересечения линии разграничения. Департамент по защите прав ребенка не стал вмешиваться в эту процедуру. Собственно, его и не привлекали. Минсоцполитики визировало документ, не понимая, что это нужно.
Теперь, согласно п. 5, дети, родившиеся на неподконтрольной территории после начала АТО, завозятся на мирную территорию Украины без каких-либо документов.
А дальше должно быть о том, что должностное лицо, осуществляющее пропуск, обязано известить о таком ребенке ближайшую службу по делам детей. Но этого нет. Знает ли государство, что с этими детьми происходит? Кто и в каком статусе поехал дальше? Какое количество всяких дельцов зашли с этими детьми с паспортами других людей и оформили факт рождения? И вообще, сколько таких детей?
Поэтому я не утверждаю, но и не исключаю случаев торговли этими детьми.
- Неспособность департаментов анализировать и вырабатывать какие-то политические решения во вверенной сфере связана в том числе с тем, что у них слишком много текучки несвойственных функций. Сейчас объявлена реформа госуправления. Решит ли проблему создание директоратов, на ваш взгляд?
- Проблемы решают люди, а не структуры. Систему нужно построить. И где-то должен быть исполнитель политики. Аналитика - это выявление, определение и задание. Кому?
Кроме того, проблема всегда в состоянии структуры, которая ближе всего к детям. С детьми работают на районном и городском уровнях. Если эти уровни недееспособны, то от того, кто сверху, мало что зависит. И если пересмотреть функции директората, но не изменить сегодняшнего состояния служб по делам детей, то реформа не состоится.
К тому же, я анализирую основные месседжи министра А.Ревы: службы по делам детей плохие, их нужно реорганизовать и переподчинить; Минсоцполитики не занимается усыновлением; дети в зоне АТО психологически не травмируются. Все это не вызывает у меня оптимизма. Как и тот факт, что премьер-министр о детях-сиротах и лишенных родительской опеки вспоминал только однажды - на встрече с общественными организациями 2 декабря 2016 г. Президент же вообще сказал только, что деинституализация должна быть, и дети - это очень важно.
- Вы закончили книжку, Людмила Семеновна. У вас масса знаний, опыта и желания что-то делать в сфере детства. Сейчас вся ваша активность уходит, по большому счету, в аналитические записки, отчеты, которые не читают, а если читают, то выводы не делают. Что дальше?
- Ну, возможно, кто-то не делает откровенных глупостей, зная, что их деятельность отслеживают.
Я и дальше буду заниматься тем, что знаю и умею. Не исключаю, что в ближайшее время начну проводить гораздо более активно тренинги по обучению местных органов власти и общественных организаций, т.е. людей, непосредственно работающих с детьми, как оказывать вот эту первую помощь с четким соблюдением законов. Я вижу в этом потребность на местах, потому что ныне действующий департамент дает задания, но не учит, как их выполнять.