Ложь накрепко вошла в нашу жизнь. Так уж сложилось исторически. С октября 1917 года. Мы поневоле вынуждены были свыкнуться с ней. Сжиться. К этому неустанно приучали. Вот и принимали ее как нечто само собой разумеющееся. Привычное. Обыденное. Притерпелись к ней. И, что самое нелепое, вынуждены были верить в нее, даже поклоняться ей. И все время мы вынуждены были соглашаться с несокрушимостью государственной силы лжи. Любые же попытки хоть на мгновение усомниться в справедливости навязываемых догматов обрушивали на головы даже просто колеблющихся карательную мощь государственного всевластия. Так и строилась жизнь на протяжении десятилетий по законам всепроникающей, всеохватывающей лжи.
Лгали напропалую. Даже не задумываясь об элементарной логике.
Все эти рассуждения — не для того, чтобы кинуть еще один камень в сторону почти поверженного недруга. Обо всем этом подумалось именно в эти дни 95-летия Кровавого воскресенья 9 января 1905 года. И обо всем, что связано с этим событием.
Ложь на длинных ногах
Говорят, у лжи короткие ноги. Ан нет. Большевики изловчились наращивать их до бесконечности. На протяжении десятилетий нам внушали, что события 9 января были по заданию царской охранки спровоцированы священником Гапоном. Так в законодательнице советской исторической науки и массовой пропаганды «Истории КПСС» писалось, что «по заданию царской охранки священник Гапон с провокационной целью предложил организовать шествие рабочих к Зимнему дворцу, чтобы вручить царю петицию». И далее там так живописуется: «В воскресенье, 9 января, свыше 140 тысяч петербургских рабочих в мирном шествии с хоругвями, иконами и царскими портретами направились к Зимнему дворцу. Безоружных рабочих, их жен и детей по приказу царя встретили ружейными залпами, саблями и нагайками. Более тысячи человек было убито, около пяти тысяч ранено». И результатом этой бесчеловечности стала первая русская революция.
Но почему? Почему все это произошло? Вразумительных ответов не давалось. И тем не менее, запомним все это. Особенно впечатляющее количество жертв. Этот день, день памяти Кровавого воскресенья, как одно из самых трагических событий российской истории, годами отмечался в стране. Но никто не ведал, что все это время, описывая тот день, официальная пропаганда обходилась не просто полуправдой, но откровенной ложью.
Начало ХХ столетия ознаменовалось для России бурным промышленным ростом. Естественно, это повлекло за собой стремительное увеличение количества наемных рабочих. Условия их жизни и труда были ужасающими. Это сознавали все. Так вот, для удовлетворения их духовных потребностей, но отнюдь не для улучшения условий быта и труда, а уж если быть совсем точным, то для отвлечения, и это скорее всего именно так, от множившихся в те времена революционных организаций различного толка, в феврале 1904 года властями было узаконено С.-Петербургское собрание фабрично-заводских рабочих. Его организатором стал «ушедший в народ» тридцатипятилетний священник Георгий Гапон. Миссионер по призванию, весьма честолюбивый человек, он стал одной из самых популярных личностей в рабочей среде Петербурга. «Собрание» ставило перед собой не только политические, но и экономические цели. Его деятельность была сконцентрирована вокруг религиозно-нравственных и культурно-просветительских проблем. И к январю 1905 года «Собрание» насчитывало уже более 9 тысяч человек.
Большевистским агитаторам не составляло особого труда влиться в ряды «Собрания». При этом они, конечно же, намеревались использовать его по-своему. Вскоре им удалось спровоцировать стачку рабочих на крупнейшем Путиловском заводе. Поводом стали распространенные ими слухи о якобы беспричинном увольнении администрацией четырех рабочих — членов «Собрания». На поверку все это оказалось ложью. Как писал потом об этом «Правительственный вестник», проверкой было установлено, что люди уволились по своей воле. Но дело было сделано. Стачки одна за другой охватывали предприятия города. Заводские окраины бурлили. Пресса неистовствовала. Напряжение нарастало. Слухи, один невероятней другого, сеяли панику, переметнувшись с окраин в центр. Заварив эту кашу, объединенными усилиями, как писала потом Н.Крупская, петербургского и центрального комитетов РСДРП, большевики пустились во все тяжкие, лишь бы придать всем тем событиям революционный размах. Ленин из безопасного далека наставлял в газете «Вперед» еще 22 февраля 1904 года своих подручных в России, чтобы «в рабочих демонстрациях подчеркивать, выдвигать на первый план те черты, которые все больше приближают их к настоящей борьбе за свободу». И в той же газете 1 января 1905 года уже открыто проповедовал вооруженный мятеж, заявляя, что «если последует серьезный революционный взрыв, то более чем сомнительно, чтобы с ним сладило самодержавие».
Тем временем в Петербурге «Собрание», возглавляемое Гапоном, не проверив достоверности слухов, доверившись большевистской лжи, возмущенное своеволием владельцев Путиловского завода, решилось на крайние меры. Вначале Г.Гапон попытался встретиться с министрами юстиции и внутренних дел. Но те отказали ему в приеме. Тогда именно он предложил организовать мирное шествие к Зимнему и вручить царю петицию. Текст был подготовлен. В нем перечислялись просьбы об улучшении условий труда и быта.
Почему решили идти к самому царю? Да ведь на Руси испокон веку была наивная слепая вера в «милостивого верховного правителя». Ему били челом, просили защиты от угнетателей, ему жаловались, уповая на справедливость. Что и говорить, традиции живучи. Эта рабская психология сохранилась и по сей день. Разве что адресат изменился…
Упустить же такую возможность и не вмешаться в столь благоприятную ситуацию большевики не могли. Они настояли на включении в текст петиции политических требований. На первый взгляд, в том не было ничего ни крамольного, ни предосудительного. Тем более что демократизация империи стала уже крайне необходимой. Закостенелость системы была притчей во языцех, о ней не толковали только ленивые. Но то, что эти требования навязывались «Собранию рабочих», их мирной акции протеста, тем более в самой радикальной форме, преследовало другие цели. Сформулированные по большевистскому принципу «все и сразу», они были обречены. Ведь заведомо было известно, что власти на удовлетворение столь далеко идущих требований не пойдут. А вместе с ними отвергнут и просьбы рабочих об улучшении условий труда и быта. Более того, могут спровоцировать конфликт, вовлечь в него десятки тысяч ничего не ведающих об этом людей. Это нисколько большевиков не смущало. Цель оправдывала средства.
Тем не менее, именно этот текст 8 января развезли по питерским заводам и фабрикам. Среди рабочих распространили призыв собраться всем к двум часам дня на следующий день, 9 января, на Дворцовой площади. И через Г.Гапона передать прямо в руки царю прошение о нуждах рабочих. Подчеркиваю, о нуждах рабочих. О политических требованиях почему-то умалчивали. Ведь главное было вывести на улицы города многотысячные толпы. Неуправляемые толпы. Иными словами, действовали по-ленински: «главное ввязаться в драку, а там уж как пойдет». То, что драка произойдет непременно, они знали. Более того, были уверены в этом. Ведь шествие, даже и мирное, было назначено без разрешения властей. А это не может не вызвать совершенно предсказуемую реакцию властей. Ставка делалась на «бессмысленный и жестокий бунт», который может стать результатом столкновения с правительственными силами правопорядка. Бунт, который при желании и известном умении можно превратить в мятеж. Лучше всего вооруженный. Результаты же всего этого были предрешены.
И как один умрем
Памятуя ленинские наставления, что «террор должен быть сливаем фактически с движением массы» и «необходимо слияние террора с восстанием массы», питерские большевики делали ставку именно на это. Кстати, дабы ни у кого не было сомнений относительно слова «масса», уточню: по- ленински это «народ», а отнюдь не физическое понятие. Или толпа, которой можно манипулировать во имя достижения всевластия.
Сознавая же, что вряд ли Дворцовая площадь вместит всех манифестантов и они наверняка запрудят все прилегающие к центру города улицы, надеясь на провоцирование «эффекта толпы» с непредсказуемыми последствиями, большевики 8 января распространили прокламацию «Ко всем петербургским рабочим». В ней шла речь уже об открытом мятеже, о восстании. Но ведь любому непредубежденному человеку было ясно, что призыв к совершенно неподготовленному восстанию, тем более толпой, состоящей из детей, женщин и стариков, предопределял и его конечный результат. Итоги были очевидны и предсказуемы.
«Свобода покупается (?!) кровью, — вещали большевистские пифии, — завоевывается с оружием в руках, в жестоких боях. Не просить царя и даже не требовать от него, не унижаться перед нашим заклятым врагом, а сбросить его с престола». Словом, «смело мы в бой пойдем за власть советов и как один умрем в борьбе за это». Вот уж поистине большевистская некрофилия. Ведь и на самом деле, ничего, кроме страшного кровопролития, кроме гибели тысяч и тысяч людей, участников манифестации не ожидало.
Да и о каком вооруженном восстании вообще могла идти речь, коль скоро у рабочих практически не было никакого оружия. Они были неорганизованны, неподготовлены. Но, судя по всему, подстрекателей-провокаторов именно это меньше всего заботило. Надежда же на «булыжник — оружие пролетариата» — да на возможность обезоружить полицейских и случайных офицеров, которые попались бы на пути, более чем призрачная.
Так оно и было. Вот что писал об этом участник тех событий большевик С.Гусев 10 января 1905 года: «Рабочие разбили оружейную фабрику, обезоружили проезжающих офицеров». С присущей большевикам любовью к правде он почему-то умолчал, что на той самой оружейной фабрике Штифа удалось раздобыть всего-то около… ста клинков. Да и те вскоре были отобраны у рабочих войсками и полицией.
Все свидетельствовало о том, что безрассудство, спровоцированное большевистской ложью, было даже не бездарно подготовленным восстанием, а просто стихийным мятежом, изначально обреченным на кровавую неудачу. Впрочем, надо ли удивляться. Для них все эти тысячи людей были не народом, а массой.
Несомненно, большевистская прокламация, как и петиция рабочих, не могли не оказаться в жандармском управлении Петербурга. И вполне закономерно, что градоначальник генерал Фуллон, дабы уберечь город и горожан от нежелательных последствий возможного стихийного мятежа, предпринял превентивные меры. Тем более что разрешения на манифестацию власти не давали. Да за ним, судя по архивным документам, никто и не думал обращаться. Поэтому в город были подтянуты войска. Были подняты по тревоге полицейские и жандармские подразделения. Шутка ли сказать, ожидалось участие в шествии до 150 тысяч человек. К тому же не исключалось, что в их ряды могут затесаться и различные криминальные элементы, всевозможное ворье, которого в городе было предостаточно. А уж они-то не преминут воспользоваться представившимися возможностями и в возникшей суматохе организовать грабежи. А то и погромы. А это по «правилу горного обвала» могло вовлечь в бесчинство множество людей. Озлобленных людей. Ведь шествие предполагалось по центру города. А там было достаточно богатых магазинов. Да и дома состоятельных людей несомненно стали бы вожделенной добычей уголовщины. Естественно, это могло бы повлечь за собой множество жертв. Короче говоря, власти на то и власти, чтобы обеспечивать порядок.
Ну, а что касается самого Николая II, то он, как это было заведено у него по субботам, еще 8 января отбыл вместе с женой и детьми в Петергоф.
О событиях тех дней подробно писала вся петербургская пресса. «Фанатичная проповедь, которую в забвении святости своего сана вел священник Гапон, — писал «Правительственный вестник», — и преступная агитация злонамеренных лиц возбудили рабочих настолько, что они 9 января огромными толпами стали направляться в центр города. В некоторых местах между ними и войсками, вследствие упорного сопротивления толпы подчиниться требованиям разойтись, а иногда даже нападения на войска, произошли кровавые столкновения».
Пресса подробно перечислила все места столкновений. Не преминула особо отметить, что вечером на Большом и Малом проспектах все же было разграблено пять лавок. Но это мелочь по сравнению с тем, чего опасались власти. Обошлось...
И самое главное, количество жертв кровавого воскресенья — дня несостоявшегося бунта, спровоцированного большевистской ложью. Помните, как писала по этому поводу «История КПСС»? Напомню: «Больше тысячи человек было убито, около четырех тысяч ранено». А вот данные из официального сообщения «Правительственного вестника»: «Число пострадавших в течение 9 числа по точному подсчету, оказывается: убитыми 96 человек и ранеными 333 (в том числе 53 зарегистрированы в амбулаторных пунктах)». В это количество были включены «тяжелораненый помощник пристава, легкораненый рядовой жандармского дивизиона и городовой». Учитывая, что номер «Вестника» вышел в свет 11 января, трудно сомневаться в достоверности этих данных. Тем более что сообщение составлялось по «сведениям, доставленным больницами и приемными покоями». Как бы то ни было, но и такое количество жертв, спровоцированных большевистским бездумием, не может и не могло оставить равнодушным нормального человека.
Все цивилизованное российское общество было повергнуто в шок. Таких жертв среди мирного населения в Петербурге страна еще не ведала. Но, увы, мало кто знал истинную подоплеку той кровавой трагедии. Люди даже не догадывались, что это преступное кровопролитие было по сути дела спровоцировано большевиками. А их вождь и не думал утихомириваться, сочиняя в своем безопасном далеке одну за другой лживые нелепицы. То обнародовал какой-то мифический «список 4600 убитых и раненых». То прибегал к цитированию некоего французского журналиста, якобы видевшего на улицах Питера трупы навалом. В параноическом упоении вождь витийствовал, выстраивая умопомрачительные фантазии: «Начинается восстание... Кипит уличный бой, воздвигаются баррикады, трещат залпы и грохочут пушки, разгорается гражданская война за свободу».
Страна с трудом приходила в себя. И, может быть, впервые российское общество по- настоящему начинало осознавать, что произошла не просто величайшая национальная трагедия. Но все явственней начали понимать, что дальше так жить нельзя. Неминуема национальная катастрофа. Нужны, необходимы демократические реформы. И, может быть, именно это стало главным уроком того кровавого воскресенья.
Савва Морозов рассорился с Максимом Горьким, который вместе с Георгием Гапоном выпустил 9 января вечером подстрекательское воззвание, призывающее всех граждан России «к немедленной, упорной и дружной борьбе с самодержавием». И, будучи по своим убеждениям сторонником демократических реформ, сразу же после 9 января встретился с председателем Кабинета министров России графом С.Витте. Их беседа была посвящена крайней необходимости установления в стране парламентской системы с всеобщими прямыми выборами. А Гапон выехал за границу. Там его ожидала триумфальная встреча. Встречался с Лениным. Издал книгу воспоминаний «История моей жизни». И на щедрые гонорары пустился в безудержный купеческий загул.
Отрезвление от эйфории большевистских призывов к гражданской войне, получения «всего и сразу» наступило и среди рабочих Петербурга. Осознание трагедии подтолкнуло их к тому, что на своих сходках они составили депутацию из 34 человек и обратились к царю с просьбой принять их. Николай II, наученный горьким опытом недавней трагедии, принял их в Царском селе. Выслушал их просьбы. Заверил, что зла на них не держит. Пообещал принять меры по улучшению их жизни.
Прознав об этом, Ленин воспылал гневом. И тут же разразился очередной статьей «Трепов хозяйничает», в которой назвал ту рабочую депутацию и заводчан, пославших их, «отбросами рабочего класса». В завершение же своей гневной филиппики пригрозил российскому престолу: «Пролетариат поговорит еще с царем иным языком». А вскоре большевики обвинят Георгия Гапона в предательстве интересов трудящихся. И 10 апреля 1906 года в 7 часов вечера на даче под Петербургом революционеры-экстремисты повесят его.