Эти размышления являются репликой на статью профессора Юрия Мыцыка «Новое или позабытое старое?» («ЗН», 7 февраля 2009 г.). Напомню, мой коллега обвинил нас, группу историков, которые по инициативе Украинского института национальной памяти проанализировали учебники истории Украины, в «ненаучности» и, даже страшно сказать, в попытке «под маркой самых современных подходов» реанимировать арсенал «компартийных идеологов» и «русской и польской великодержавно-шовинистической историографии». Несведущему читателю объясню, что резоны для такого грозного залпа у бывшего председателя комиссии МОН по содержанию школьных учебников истории и редактора, а также и рецензента нескольких тех самых учебников были. Потому как мы, просмотрев тексты учебников по поводу их соответствия а) сегодняшним потребностям общества, б) современной исторической науке, в) европейским критериям исторической дидактики, пришли к неутешительному выводу, что используемые в школе книги отделяет, можно сказать, космическое расстояние от каждого из этих трех требований. Добавлю также, что на материалы анализа, опубликованные в брошюре «Шкільна історія очима істориків-науковців» и разосланные заинтересованным лицам и институциям, отклики были в большинстве своем солидарные. Впрочем, нас справедливо упрекнули в недостатке конструктивных предложений. Дискуссия проходила во время круглого стола осенью 2008 года, ее сводный итог со дня на день будет опубликован, и мы призываем всех небезразличных к публичному обсуждению. Речь идет, конечно, не о фактографии, а о сквозных принципах представления прошлого в школьной программе.
Учитывая сказанное, можно было бы оставить без ответа пафосную филиппику профессора Мыцыка, достойную украсить пособие незабываемой памяти истмата (кто вымучил, сдавая экзамены, — расшифрует). Но вижу перед собой как председателя инициативной группы две обязанности. Первая — это рассказать, чего мы хотим от школьной истории, чтобы люди действительно не поверили Ю.Мыцыку вроде бы мы — тайная ложа заговорщиков. Вторая — это вежливо ответить услугой на услугу: профессор пишет, что провел для нас «ликбез», разъяснив «элементарную истину», а я попытаюсь сделать то же для него, а заодно и для всех, кто сомневается в неошибочности «элементарных истин», разъяснив, в чем именно учебник совпадает с привитым профессору Мыцыку в юности историческим материализмом.
Итак, сначала об учебнике — дело уж слишком важное, исходя из перспективы интересов нации, потому что, как когда-то резонно заметил Бисмарк, войну между Францией и Пруссией выиграла не столько прусская армия, сколько прусский учитель истории. Украина, слава Богу, не собирается воевать, но от этого роль школьной истории не уменьшается. Легко пребывать вне времени и пространства школьной математике. Но отношение к прошлому по определению не бывает таким же нейтральным, как отношение к теоремам. Известно и то, что отождествление себя с прошлым своего народа занимает ключевое место в формировании лояльностей, и в этом смысле всякая история, особенно школьная, «современна». Это означает, что на учебник возложена общественная функция — представить «от лица науки» определенный сгусток знаний, нужных подростку, чтобы он отождествил себя со страной, в которой живет, и с сообществом, к которому относится. В украинском случае этот «символический обмен содержаниями» между наукой и обществом усложняется тем, что население Украины является сообществом, которое пока что не достигло взаимопонимания — и из-за расхождения в мировоззренческих ориентирах, и ввиду различного понимания так называемой исторической памяти. Тот вариант коллективной идентичности, который предлагают сегодняшние учебники, по нашему мнению, такому взаимопониманию не только не содействует, но и вредит — прежде всего потому, что опирается на цель, сформулированную в другое время и для других потребностей.
Речь идет не столько об устаревшем историографическом каноне ХІХ — начале ХХ ст., хотя и с ним проблемы, сколько о школьной лектуре первого десятилетия украинской независимости. Ее целью была декоммунизация прошлого и формулирование новых ценностей, среди которых наиболее важной (и справедливо!) выступало национальное государство. Эту ступень обновления школа в течение 1990-х — начала 2000-х успешно преодолела, так что время чертить новую карту. Между тем только что упомянутые акценты по инерции продолжают дублироваться, и это приводит к разрыву между логикой авторов, которые и дальше переосмысливают еще живое для них советское прошлое, и потребностями воспитания сегодняшнего ребенка, в чьем восприятии история СССР уже стала музейным экспонатом. Тем самым достигается результат, противоположный желаемому: школьная «государственнотворческая» и нациоцентричная версия прошлого, наделенная статусом истинной, вступает в противоречие с разнообразием «исторических памятей», окружающих ученика вне школы, следовательно — учебник сталкивается с опасностью быть воспринятым как «неправда», псевдопатриотическая риторика. Чем такое оборачивается — вспомните советские школьные пародии и анекдоты о Чапаеве! Таким образом речь идет об угрозе обесценивания романтико-героических и патриотическо-воспитательных страниц прошлого. Думаю, серьезность этого вопроса достигает уровня национальной безопасности. Желающих растолковать при случае к очередным выборам нашу историческую идентичность долго искать не нужно — сноровистые политтехнологи всегда нарасхват.
Прежде всего, надо определиться с тем, чего мы ожидаем завтра от школьного исторического образования, а точнее — от тех маленьких людей, которые ныне протирают форменные штаны на школьной скамье. Если не только набить детскую голову именами/датами, а и научить познавать мир «через историю», то есть показать возможные способы поведения в сложных обстоятельствах, то следует привить умение своими силами различать «правильное» и «неправильное». Что является первым, что вторым — проблема вечная, но система ориентиров сейчас направлена на гуманистические ценности — право индивида на жизнь, свободу и независимое суждение (в сегодняшней, растерзанной политиками Украине последнее дорогого стоит). Современный мир, как известно, строится на основах демократии, а действенной демократии требуются граждане, которые сознательно выбирают собственную позицию и не менее сознательно признают за оппонентом такое же право. Это означает, что ребенка надлежит сызмальства приучать к мысли, что убеждения бывают разными и что оппоненты «нашей» точки зрения тоже руководствуются достойными уважения мотивами — как и мы сами. Учебники по истории могут предоставить для этого безграничное количество наглядных примеров, поскольку во все времена и везде совмещались различные модели поведения и типы лояльностей (не могу удержаться от напоминания профессору Мыцыку, что, по логике нынешней школьной истории, его надо было бы заклеймить как советского «коллаборанта»). Затрагивая такие вещи, мы, во-первых, будем рассказывать правду, которую дети могут соотнести с ситуацией вокруг себя, а во-вторых, приучим их к мысли, что в борьбе за ценности всегда сталкиваются несколько мнений, и каждое из них будет требовать понимания, и даже больше — умения опровергнуть его не кулаком, а доказательствами.
Тем временем нынешние учебники прочно придерживаются линии советской школы, ориентированной на то, чтобы вбить в ученические головы только «правильные» в последней инстанции знания. Более того, школьная программа зиждется на основах советской «коллективистской» истории, разве что вместо «прогрессивных» сословий/классов героем рассказа стала монолитная нация. Такая история, написанная из перспективы «общего интереса нации», по определению предусматривает только одномерную «правду», а это, в свою очередь, опосредованно закладывает в учебник зерно антагонизма, вредного для того же «общего интереса». Ведь «правильное» поведение автоматически постулирует наличие «предателей» или «отступников», среди которых окажется часть собственного народа. Эту манихейскую (а точнее — большевистскую) оппозицию преодолеть несложно — через рассказ о разнообразии поведенческих мотиваций в различных социальных или локальных группах. Приводя (и объясняя!) разнонаправленные или же и вражеские позиции таких групп, учебник должен не расставлять их по обеим сторонам баррикад, а искать общие ценностные параметры для носителей разных убеждений, различных представлений о патриотической обязанности, разных побуждений. Это кажется особенно важным с учетом того, что история Украины преисполнена конфликтов и что украинцы часто воевали друг против друга, а между тем учебник призван содействовать достижению консенсуса — не обходя точек зрения, разъединяющих общество, но и уделяя больше внимания тому, что не вызывает агрессивного отторжения.
История, которую предлагает сегодняшний учебник, — это, в основном, история «барабана и горна», то есть восстаний, борьбы и героических поступков, слегка разбавленных вставками о культурных достижениях. Украинское прошлое действительно не безоблачно, но учебник тем и отличается от научной работы, что он направлен не только на познание прошлого, но и на воспитание у школьника чувства гордости за свою страну. Между тем школьная лектура идет по пути массированного вливания негативной информации. Почитайте сами и убедитесь, что от падения Галицко-Волынского княжества аж по 1991 год тянулись пасмурные столетия «чужеземной оккупации», «денационализации» и/или «колониального гнета». Вопреки хорошим намерениям авторов, это навевает депрессивный образ прошлого, иногда разбавленный вспышками «освободительной борьбы» — как известно, не слишком успешной. С одной стороны, подчеркивание страданий и потерь действительно способны заострить патриотическое чувство, но, с другой — оно потенциально формирует комплекс нации-жертвы, приговором судьбы обреченной на неудачи. Соответствует ли это цели сегодняшнего общества — вопрос риторический. Выход усматривается в принципиальном переакцентировании повествования о так называемых безгосударственных периодах, в которых, вместо накопления жалостливых картин в стиле «захватчик — жертва», следует сделать акцент на самодостаточности украинского народа, подкрепив это примерами творческой креативности и разноплановости ролей украинцев в государствах, в состав которых входила украинская территория. Во-первых, это будет правдой (вспомните хотя бы Российскую империю и Советский Союз), а во-вторых, история, в которой «неукраинские» государства описаны как в немалой степени построенные украинскими руками, будет восприниматься как доказательство талантливости и силы своего народа, а не как мартиролог его поражений.
Сказанное, ясное дело, не означает, что члены мониторинговой группы сознательно стремятся унизить повстанческую героику. Речь идет скорее о преодолении апологии конфликтов, которая была вживую перенесена на страницы учебников из «марксистско-ленинской» парадигмы истории, где «восставшие народные массы» и их «классовая борьба» (сегодня заменена «борьбой за национальное освобождение») наделялись ролью демиурга исторического процесса. Преодолеть этот анахронизм можно путем представления общества как совокупности многих социальных групп и слоев с отдельными — в чем-то антагонистическими, а в чем-то общими — интересами и жизненными стратегиями и с собственной логикой поведения, базировавшейся на соответствующем времени комплексе идей, представлений и символов. Такое «раздробление» общества требует и того, чтобы в учебник наконец попали сюжеты, способные убедить, что жизнь человека отнюдь не сводится к подчинению государству. Речь идет об институтах и формах самоуправления, где реализовался частный интерес и где человек обходился без государственного вмешательства, а часто и вопреки ему (насколько это перекликается с актуальной ситуацией, думаю, можно не напоминать). Ведь, воспевая «государственническую идею», учебник в упор не видит ни частного пространства, ни личной активности индивида, то есть вещей, которые эмоционально «очеловечивают» прошлое, а заодно учат стратегии выживания в социальных пертурбациях.
Наконец, последний сюжет, на который пал гнев профессора, — это наш призыв избавиться от присущего учебнику этноцентризма. Напомню очевидное: книга носит название «История Украины», а не «История украинцев». Нет никакого сомнения, что стержнем рассказа в ней должен быть украинский этнос как сердцевина государства и ее титульное ядро. Вместе с тем школьной истории не следует стерилизовать украинское пространство. Ведь здесь рядом с украинцами с давних пор жили и другие этнические сообщества, а учебник адресован ребенку любой национальности, причем общество заинтересовано, чтобы и он понимал свою причастность к общему прошлому. Это соответствовало бы как актуальным политическим потребностям, так и требованиям современной дидактики, основанной на уважении к «другому». И это уже не говоря о культурных достижениях других этнических групп, которые тоже являются достоянием современной Украины.
Ю.Мыцык пространно апеллирует к тому, что, дескать, и соседи не без греха, поскольку учат в школе чему-то подобному. Чему учат в путинской России — их дело, в чужом доме ума не прибавишь. А вот с Польшей у профессора вышла неувязочка. Не знаю, где используют упомянутые им учебники, но знаю, что, во-первых, с 2002 г. здесь уже нет обязательной программы: учитель или сам выбирает из около 20 предложенных министерством, или, когда его ни одна не устраивает, составляет собственную. Во-вторых, в обороте функционирует несколько десятков книг, отличающихся между собой как концептуально, так и структурно. В-третьих, наконец, польская история уже соотносится со всемирной, и преподают ее по так называемому цивилизационному принципу, что автоматически превращает бывший «глобус Польши» в обсуждение нюансов польского прошлого в европейском контексте.
Это об учебнике. А теперь о «дорогих сердцу истинах», о которые споткнулся профессор Ю.Мыцык. Воюя с ветряными мельницами частностей, он не заметил главного: члены мониторинговой группы не просто «намекают», по его выражению, на «зависимость авторов учебников от советской историографии», но и выстраивают всю систему упреков, собственно, на этом тезисе. Ведь тень «марксистско-ленинского» истмата возвышается как над селекцией и интерпретацией деталей, так и над концепцией учебника в целом. Не оттуда ли перетек в школьную историю воинствующий пафос и разделение мира на «своих» и «врагов»? Не оттуда ли абсолютная моральная оправданность насилия в социальном/национальном конфликте? Не оттуда ли обесценивание человеческой жизни на фоне борьбы за идею? Не оттуда ли апологетизация охваченной единым порывом «массы», где нет места инакомыслящим? Не оттуда ли советский изоляционизм, выявленный в этноцентрическом отсекании прошлого? Наконец, не творением ли зараженных истматом мозгов является сама мистическая тягучесть исторического процесса, который следует (ясно, в соответствии с «законами исторического развития») к неуклонному прогрессу? И разве несложная операция по подмене содержания вот этого «прогресса» (был светлой целью человечества — коммунизмом, стал светлой целью украинцев — собственной государственностью) изменила сущность мышления?
Поэтому, действительно, коллега, стоит, как вы сами посоветовали, заглянуть в святцы, прежде чем бить в колокола.