В кабинете главного режиссера Московского театра на Малой Бронной на стене - большой портрет Анатолия Эфроса. Лев Дуров, нынешний хозяин этого кабинета, перехватив мой взгляд, кивает: «Да, это его кабинет, и я сознательно ничего не менял здесь; все так же, как было при жизни Эфроса. Это, если хотите, дань памяти моему учителю, великому режиссеру и великому человеку». Так началась наша беседа с одним из наиболее популярных и уважаемых актеров и людей России, главным режиссером театра на Малой Бронной Львом Дуровым.
- Лев Константинович, если не возражаете, начнем издалека. Совсем недавно я узнал, что вы имеет отношение к знаменитой цирковой династии Дуровых. Впрочем династия основана еще раньше знаменитой кавалерист-девицей, героиней Отечественной войны 1812 года, писательницей Надеждой Дуровой...
- Еще раньше, в 1540 году. Легенд, связанных с нашей фамилией немало. Одна из них такова. Во времена Ивана Грозного фамилия произносилась как Туровские, потом - Туровы. Было два именитых рода Туровых. И царь, вроде бы, издал указ: чтобы не путались, один будет на «Т», а другой - на «Д» - Дуровы. А как на самом деле, кто знает.
- Не давит на вас генеалогия?
- Абсолютно нет. Наш герб родовой - на золотом поле черный орел несет красную змею в когтях. Поскольку я актер, то в шутку предложил изменить цвет змеи с красного на зеленый.
А вообще-то у Дуровых два герба. Второй - рука, держащая меч.
Конечно, нужно знать предков. Ведь стыдно: многие бабушек не знают, не то, что чуть дальше. Не стоит кичиться знатностью происхождения. Это полная чушь. Как можно кичиться тем, что ты потомок Пушкина? Добейся сам чего-то! Другое дело, что гордиться славными предками можно и нужно. И я горжусь, что имею отношение к роду Дуровых. Уж если Пушкин привечал Надежду Дурову как писательницу, кроме того, что она участвовала в войне как гусар, значит она была действительно талантливый человек. Конечно, я не хвастаюсь на каждом углу, но в душе знаю, что должен тянуться и быть достойным предков.
То, что нас в свое время лишили такой памяти, сделало нас нищими.
- Вы рассказывали мне о своем товарище, знаменитом оперном певце Александре Ворошило и о его драме: потере голоса. Наверное, в каждом актере в душе сидит такой страх: а вдруг я завтра не смогу выйти на сцену? У вас бывали минуты, когда чувствовали, что больше не сделаете так, как нужно?
- Думаю, что такой страх живет в каждом артисте.
- В хорошем артисте...
- Да. Я не причисляю себя к плохим артистам. Я могу профессионально оценить свою работу. И знаю, все хорошие артисты перед премьерой беспомощны. Артист средний или плохой никогда не переживает.
- А в быту вы человек занудливый? Вы жалуетесь всем, что вот не выходит, не получается что-то?
- Никогда в жизни, вы что, шутите?! Почему американцы улыбаются? Да не потому, что они прекрасно все живут, там проблем выше крыши. Просто такая у них замечательная привычка: не нагружать своими неприятностями кого-то. И я воспитал в себе тоже эту привычку.
- Есть вещи, которых вы боитесь?
- Да, больше всего боюсь равнодушия. Вот относительно недавно возле наших дач ходят пьяные деревенские парни. Куражатся, матерятся, оскорбляют всех подряд. А дачники молчат, глотают оскорбления. Боятся. Я пытался с этими ребятами разговаривать. Был спокоен. Но тут подошла дочь. И один из них полез с кулаками на Катю. Ну тут уже автоматически сработало. В руках у меня был ключ. Я как дал им по башке, парень и отключился. На них подействовало. Может быть, потом они и сожгут мою дачу. Но это не так важно. Важно то, что они поняли: бандитизм не пройдет безнаказанно. Мне потом соседи говорили: «Ну, ты молодец». А мне хотелось ответить: «Ладно, молодец, но вы-то почему столько времени терпели?» Нужно уметь перебороть страх. Иначе скоро нельзя будет выйти на улицу.
- Порой бывает, человек отчаянно смелый в жизни, а в кабинетах начальства трясется, слова боится сказать.
- Бывает, сколько угодно таких встречал.
- К вам это, насколько я знаю, отношения не имеет. И все-таки. Как же звания, ставки, ведь тогда все от них зависело, от власть имущих?
- А мне и не давали. Много лет. И я знал за что. Я, положим, отказался вступать в партию.
- Из принципиальных соображений?
- Да. И так прямо и сказал. Не стал выдумывать всякие уловки, что, мол, не дорос, не заслуживаю. Нет, я так прямо и сказал: «В партии, которая травила Пастернака, мне делать нечего». И не кому-нибудь, а секретарю райкома, который пришел к нам на спектакль.
Секретарь выслушал меня, багровый такой стал, потом говорит: «Хоть один честный человек нашелся». И уехал. И три года держал мое звание в столе, надеясь, что я приду и брошусь в ножки. Мне не раз об этом намекали. Но я так и не пошел. Я - работник. И я знал себе цену без их званий и без их подачек. А что касается честолюбия... Конечно, оно было. Но оно у меня не болезненное. Для родителей это было важно. А все остальное - чушь. Знаешь, что такое вдохновение? Это радость от умения. Я могу сыграть какую-то невероятную, экстремальную ситуацию, скажем, смерть ребенка. Это страшно тяжело, но и прекрасно. Потому что знаешь, так больше никто не сыграет.
- Что ж, риск - одна из составных профессий актера. Наверное, с этим приходится считаться. Ну, а риск в жизни? Случалось вам, что называется, идти ва-банк?
- Всякое бывало. Не хочется высокопарно говорить. Вот помню, в Киеве как-то стояла толпа на остановке автобуса. Вдруг какие-то крики в кустах. Все стоят, точно не слышат. Я полез. Отбил девчонку у насильников. А мне финкой под левую лопатку засадили. Потом врачи сказали, в миллиметре от сердца нож прошел. Но это потом. А так не думаешь о риске, когда это случается.
Вообще было бы глупо говорить, что я такой уж бесстрашный человек. Да ну. Могу и стушеваться перед шпаной. Всякое может быть. Но стараешься переламывать себя. Все мы сегодня живем в состоянии постоянного напряжения. На улице, в лифте, в троллейбусе - где угодно можешь нарваться на хамство, на бандитизм. Я знаю, что многие уезжают из страны, потому что их детей дразнят в школе. Я - русский, моих внуков не назовут «жиденками», «армяшками», «узкоглазыми», но именно поэтому я приходу в ужас. Мне стыдно, что подонки, которых развелось так много, тоже причисляют себя к моей нации, великой нации, давшей миру Пушкина и Толстого. И пока я живу, буду с ними драться. Хоть и страшно, все равно буду.
Знаешь, если все мы, честные люди, сможем понемногу свой страх пересиливать, Россия избавится от сволочей. И тогда наступит настоящая жизнь. Хочется в это верить.