Благодарен жизни за то, что привелось работать, душевно общаться с Иваном Гуровичем Ткаченко.
Благородство его характера было самой высокой пробы. Лучше всех это чувствовали дети, тянувшиеся к нему с доверчивым взглядом, словом, вопросом. Горячее, доброе сердце его не могло оставить без внимания, помощи ни одного нуждавшегося человека - и своего брата-учителя, и журналиста-единомышленника, и колхозную бабушку, огорченную слабой успеваемостью внука...
- Вас надо звать «Ласкаво просымо», - сказал я ему в Богдановке, когда несколько раз перечитал пронзительно нежное украинское приглашение над крыльцом его школы.
Но те же деликатность, доброжелательность гранитно твердели, сталкиваясь с дуболобым чиновником, партократом, будь это на Кировоградщине, в Киеве или в Москве. И дуболом помнил этот ушиб, лишний раз не совался к ежистому директору сельской школы, искал обходные пути, чтоб посчитаться, прижать его.
Помню, на одном таком обходном пути и меня накрыла «бомба», предназначенная Ткаченко.
Утром, незадолго до заседания редколлегии «Правды», ко мне подошло высокое лицо: «Все, Матятин, ты спекся - в ЦК поступили вести из Украины: Ткаченко не герой, как ты пишешь, а фашистский пособник, предатель.
- Письмо подписное или анонимное? - спрашиваю.
- Есть и то и другое - писем два.
- Никогда не поверю!
- А зачем тебе верить? Органы разберутся. А ты лучше работу поищи: тем, кто так ошибается, в «Правде» не место.
Противно вспоминать дальнейшие подробности. Одним словом, у клеветы оказались короткими ноги. К 40-летию Великой Победы, в 1995 году, мы поздравляли Ивана Гуровича и его супругу Татьяну Емельяновну с награждением их военными орденами за подпольную антифашистскую деятельность. Эти награды присоединились к тем, которые они получили сразу после войны.
Беззаветно верил и верю в Ткаченко, в его бессмертную душу, блистательную педагогику. А на сердце тревога: уцелело ли в Богдановской школе при нынешнем бедламе и нищете то, что он растил, лелеял, утверждал?!
В его педагогике чудесно соединялись нравственное, интеллектуальное и трудовое воспитания. Он растил мыслителей и земледельцев, отцов и матерей, интеллигентов и не хотел, чтобы кругозор его питомцев замыкался на сельской околице. Зная, любя свою землю, дети смотрели и в небо, через линзы школьного телескопа, различали по именам звезды и созвездия Вселенной. Эту свою мечту он осуществил. Устанавливая связи Богдановки с миром, Ткаченко обращался не в НАТО, а в Лондонскую библиотеку. Переписка с этой библиотекой есть в школьном музее.
В ящике моего письменного стола хранится горсть грецких орехов и несколько каштанов. Иногда пересыпаю их в ладонях и снова слышу приветливый шелест листьев дерева-великана во дворе Ивана Гуровича. А каштаны мы подобрали с Ярославом Береговым в золотистых сумерках чудесного киевского вечера на Владимирской горке.
Наверное, многими соблазнами не раз пытались искушать знаменитого народного учителя. Но он прожил свою жизнь, не запятнавшись, и мог бы сказать словами Григория Сковороды: «Мир ловил меня, но не поймал». И по справедливости таким людям, как Иван Гурович Ткаченко, должно быть суждено царство земное и небесное.