Истории этой без малого три с половиной десятилетия. Мне тогда только исполнилось двадцать два года, никаких особых заслуг и связей я не имел, правда, печатался в областной молодежной газете — наверное, потому мне и предложили стать лектором областной организации общества «Знание».
В те времена большой удачей у нас считалось попасть с циклом лекций на пассажирские суда загранплавания. Мне выпала счастливая карта — командировка на лайнер «Шота Руставели» — гордость советского пассажирского флота.
Зафрахтованный западногерманскими фирмами, он совершал круизы на острова Фиджи и Новая Каледония и приходил в родной порт только для смены экипажа. Так как простой судов такого класса стоил очень дорого, во время смены совершались недельные рейсы по Крымско-Кавказской линии — до Батуми и обратно в Одессу, с заходами в Ялту, Новороссийск, Сухуми и Сочи. «Мастером», то есть капитаном «Шота Руставели» был сорокалетний Александр Назаренко — самый молодой на ту пору капитан в пароходстве.
Опекать меня он поручил второму механику Жоре Пшенко, который показал мне мое место за капитанским столиком — так как по статусу я был гостем капитана.
В те времена для развлечения пассажиров стремились пригласить на круиз известных артистов. С нами ехали Зиновий Високовский, Ольга Аросева, Федор Чеханков, пианист-импровизатор Леонид Чижик.
Однако велико было мое изумление, когда я узнал, что на борту находятся Владимир Высоцкий и Марина Влади.
Должен признаться, что ни Высоцкий, ни тем более Марина Влади, которую я до этого считал едва ли не секс-символом, внешне не произвели на меня никакого впечатления. Киногеничность — штука противоречивая. На экране можно выглядеть красавицей или суперменом, в жизни же, как я не раз потом убеждался, все может обстоять совершенно иначе. Высоцкий и Влади — оба невысокого роста, худощавые, загорая на полотенцах в их излюбленном месте — на носу шлюпочной палубы, не привлекали особого внимания.
Перед заходом в Новороссийск мне по секрету сообщили, что сегодня во время стоянки Высоцкий даст концерт для членов экипажа и их семей, на который приглашают меня.
В музыкальном салоне собралась вся команда. Молоденькие официантки надели по этому случаю лучшие наряды, сверкали золотом и бриллиантами жены комсостава. На сцене стояли стул и столик, на котором лежала гитара.
Шло время, а Высоцкого все не было. В ожидании прошло минут сорок. Публика начала потихоньку роптать. Сидевшая рядом со мной за капитанским столиком Марина Влади также недоуменно поглядывала по сторонам.
И когда, казалось, температура дошла до точки кипения, в музыкальный салон в сопровождении первого и пассажирского помощников, тяжело передвигаясь, вошел Высоцкий.
Одет он был в джинсы и простую трикотажную футболку, с его мокрых взъерошенных волос стекали капли воды. Впечатление было такое, что он только что из-под душа.
— Да ведь он натурально пьян! — раздался чей-то обличительный голос. Зал загудел.
Высоцкий молча сел на стул, сделал большой глоток из стоявшего на столике стакана, взял в руки гитару и начал перебирать струны. Публика притихла.
И вдруг тишину в зале как нежданный громовой раскат, буквально разорвал низкий хрипловатый голос, от которого мгновенно бросило в дрожь.
— Мы говорим не штормы,
а шторма,
Слова выходят коротки
и смачны.
Ветра — не ветры —
сводят нас с ума,
Из палуб выкорчевывая
мачты! —
запел Высоцкий, и зал сорвался неудержимым шквалом аплодисментов.
— Был шторм — канаты
рвали кожу с рук —
не дав затихнуть аплодисментам, продолжал певец, —
И якорная цепь визжала
чертом,
Пел песню ветер грубую —
и вдруг
Раздался голос
«Человек за бортом!»
Высоцкий был в ударе, перед нами был абсолютно другой человек, совершенно не тот, который вошел в зал несколько минут назад.
Он пел страшную песню «Спасите наши души», «Охоту на волков» и многое другое, чего я не слышал прежде.
Не отрывая от него глаз, загипнотизированный тембром его необычного голоса, который мне впервые приходилось слышать «живьем», я был совершенно потрясен и пребывал почти в шоковом состоянии…
На другое утро Жора Пшенко принес фотографии, на которых я был запечатлен в компании с капитаном, Высоцким и Мариной Влади.
— Пошли, старик, на палубу. Я представлю тебя Высоцкому.
Тот одиноко стоял на носу теплохода, подставляя лицо свежему ветру.
— Владимир Семенович, — осторожно потревожил его Жора, — разрешите представить вам моего друга, лектора одесского общества «Знание». Вправляет у нас тут мозги капиталистам.
Я сразу же понял, что последнее уточнение было лишним. Высоцкий стал сдержанным и даже суховатым. Много натерпевшийся бард ненавидел лживую и порочную идеологическую бюрократию, представителем которой я, пропагандировавший в своих лекциях советский образ жизни, видимо, и выглядел в его глазах.
...В двадцати километрах от Сухуми, в селении Ишеры, в маленьком ресторанчике, расположенном прямо над ручьем, мы попивали местное мутноватое вино. Напротив, рядом с Мариной Влади, сидел Высоцкий.
— Пожалуйста, спойте что-нибудь, Владимир Семенович — попросил Высоцкого «мастер».
И над ущельем хрипло зарокотал голос человека, уже тогда как будто предчувствовавшего свой безвременный трагический уход.
— Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!..