О Пересопницком Евангелие, на котором, как и на Конституции, присягал на верность Украине Президент Виктор Ющенко, средства массовой информации сказали лишь несколько слов — что оно древнее и весит девять килограммов. Следует добавить, что эта уникальная Книга весома и в других, не менее важных отношениях.
...В одной из старинных щедривок, записанной на Сокальщине — между Галичиной и Волынью, откуда родом Книга, «красна панна Маруненька» просит городских писарей:
«Мої милі писарчуки,
Не пишіть ми на паперах,
Пишіть листи на китайці,
Щедрий вечір, святий вечір.
Бо я роду славненького
І батенька рідненького».
(Возможно, здесь есть какая-то связь с ремеслом ратушных писарей, которые вели «Гродські книги», куда вписывались разные документы — привилегии, жалобы, завещания, займы и т.п.)
С чем-то подобным — с проблемой выбора материала столкнулись и люди, которых в далеком 1561 году свел счастливый замысел создать Евангелие. И как увидим дальше — не только во славу Божью. Так вот, судя по всему, решающим в этом выборе стал голос женский и тоже «роду славненького»...
Началось, однако, это не на Волыни, как принято считать, а на Подолье, в селе Дворец неподалеку от Изяслава. Игуменьей тамошнего монастыря стала княгиня Заславская — в монашестве Параскевия (в миру Анастасия) из дома Гольшанских, жена князя Кузьмы Ивановича Заславского (Жеславского). Именно «накладом», то есть на средства этой «благовірної і христолюбивої княгині», как засвидетельствовано в Книге, она и была создана. В Дворце было написано первое Евангелие — от Матвея и завершилась работа через шесть лет в Пересопнице на Волыни в мужском монастыре.
Это было время, когда старинные украинские (русские) княжеские династии Острожских, Заславских, Слуцких, Вишневецких, Чарторыйских (тоже причастных к Книге), Соколинских, Пузын и многие другие, чье национально-религиозное ренегатство будет оплакивать позже в «Треносе» Мелетий Смотрицкий, — еще упорно придерживались «руської віри», гордясь православной благоверностью предков. Итак, преодолев обычное «классовое» предубеждение и отдавая должное нашим «феодалам» за их вклад в национальную культуру, историю этой выдающейся Книги, следует начинать-таки с княгини Параскевии. А уж потом отдавать должное писарям и переводчикам — монаху Григорию, со временем ставшему архимандритом обители в Пересопнице (именно при нем Книга будет завершена), писарю и, возможно, художнику Михаилу Василиевичу из Сянока и всем тем, кто также принимал участие в осуществлении «проекта». Любопытно, что среди легиона исследователей Пересопницкого Евангелия «знайшовсь-таки один козак», который считал уместным называть Книгу следующим образом: «Евангелие княгини Жеславской». Это был библиограф А.Терещенко в 1861 году. Правда, лишь он один.
Творцы Книги, начиная со знатной основательницы и, по-видимому, инициатора ее идейно-образной концепции, осознавали необычность своего замысла. Речь шла не просто о переписывании евангелий с каких-то предыдущих церковно-славянских «подлинников», что было обычным делом. Евангелие княгини Жеславской — новое слово в прямом значении. Задумано оно как перевод с церковно-славянского языка, этой «латыни» православной Церкви, — на живой народный язык. «Многогрішний раб» Михаил Василиевич дважды в своих дополнениях подчеркивает, что «всі зуполна виписаниї книги чотирьох євангелистов виложениї (переведены — В.Г.) із язика болгарського на мову руськую, читачу милий». А поскольку, наверное, чувствовалось, что консервативный «читач милий» может такое новшество встретить не очень мило (как это бывало с новейшими иконами, имеющими ренессансные черты), то в другом дополнении он считает необходимым подробнее анонсировать свою книгу: «А іже єсть прекладана із язика болгарського на мову руськую, то для ліпшого вирозумленя люду християнського посполитого. Отож, товаришу милий, не скорби...» — ласково, даже задушевно, говорит сын сяноцкого протопопа...
И был совершенно прав. Это был век, когда почти вся Европа, начиная с немца Лютера, взялась «переводить» Библию с латыни на живые национальные языки — «простые» по сравнению с божественной латынью, греческим и ивритом — для лучшего понимания ее людьми разных сословий. Так что княгиня Жеславская и ее интеллектуальные помощники шли в ногу со временем. И кто знает, как бы сложилась судьба украинского литературного языка, если бы Пересопницкое Евангелие тогда же попало на печатный станок, который в тысячу раз преумножил бы новаторский языковой почин? Наверное, не пришлось бы ждать еще триста лет Котляревского с его Энеем! Да не тут-то было, это не произошло, хотя подобное стремление в тогдашнем украинском обществе ощущалось: то тут, то там появлялись «руськомовні» Евангелии, Апостолы, грамматики, словари, поэзии, летописи; даже с Пересопницкого Евангелия делались списки. Однако по разным причинам эта тенденция господствующей не стала. А прибывший через двадцать лет с севера «друкар-москвитин» и его последователи многотысячными тиражами своих изданий надолго «припечатали» упомянутые ростки «украинизации» церковно-служебных книг. Так надолго, что петербургскому синоду нужно было думать целых полвека, чтобы в конце концов разрешить печатать украинское Евангелие, переведенное черниговским дворянином П.Морачевским еще в 1862 году и оцененное Императорской АН как «труд в филологическом отношении безупречный».
Выпуская свою непривычную, переведенную на простой язык Книгу, княгиня Жеславская и ее помощники позаботились достойно украсить эту «простоту». Посему в эпоху массового (по тем временам) появления бумажного производства и распространения бумаги, вопреки моде, для Книги выбрали не дешевую бумагу, а пергамент — материал дорогой и... анахроничный. Зато как легко скользило по его отшлифованной пемзой поверхности гусиное перо, выводя под линейку строки монументального устава! Как гладко, равномерно стелилась позолота в миниатюрах, заставках, инициалах! Как торжественно на его крепкой плотной основе расцветали краски цинобры и лазури в пышных орнаментальных окаймлениях миниатюр, в сценах с изображениями самих евангелистов, где сдержанные прикосновения белил и теплый кремовый тон самого пергамента в подписях под этими сценами усиливали колористическое звучание всей композиции. Залитые золотистым сиянием, украшенные по краям роскошным ренессансным растительным узором, страницы с изображением евангелистов своей сплошной декоративной плоскостью напоминают украинские ковры. Любопытно, что именно эти миниатюры и другие элементы оформления Книги побудили известного исследователя украинской рукописной книги — посвятил этому делу более сорока лет! — Акима Запаско сделать своеобразное лирико-ковровое отступление в своих исследованиях и ближе заняться народным ковроделием и другими видами народного творчества, которые, по его мнению, вдохновляли творца рукописных шедевров. Как следствие — львовский ученый не только издал солидную монографию об украинском ковроделии, но и был вознагражден тем, что в одном из музейных хранилищ обнаружил ковер 1803 года, ковер из Росишок на Черкасщине — его и Ивана Гонты родного села!
Однако вернемся к Книге. Итак, ее «русский» язык — это феномен в национальной культуре. Об этом в течение XIX века восторженно и единодушно говорили все исследователи. Среди них — Осип Бодянский, нашедший Книгу (введя ее в научный оборот) в Переяславе. В 1701 году «в місяці квітня 17 дня» Переяславскому кафедральному собору подарил Книгу не кто иной, как светлейший гетман Иван Мазепа. Павел Житецкий посвятил свою жизнь обстоятельному языковедческому анализу Евангелия.
Поклонился Книге и Тарас Шевченко. Находясь в Переяславе в качестве сотрудника Археографической комиссии, он в своем отчете отмечает изысканное и роскошное оформление Пересопницкого Евангелия, а также то, что оно «написано малороссийським наречием 1556 года». «Наречие» в тогдашней России еще не произносилось со злостью, сквозь сжатые зубы, как теперь произносят его люди известной категории, а было просто синонимом слова «язык». Например, на первом издании «Слова о полку»... 1800 года указывалось, что оригинал печатается «С перєложенієм на употребляємоє нине наречие», то есть современный русский язык. Зато на первом издании «Енеїди» 1798 года стояло: «перелицюванная на малороссийский язык». Так же на альманахе «Ластівка» 1841 года, на украинском переводе пушкинской «Полтави» 1837 года — повсюду употребляется слово «язык». Так что «всяк сущий в ней язык» мог быть назван и наречием. Без сжатых зубов...
Но несмотря на столь славную историю, на символическое путешествие в украинском времени и пространстве, на столь феноменальное значение в истории культуры — несмотря на все это, и по сей день в многотомном или, скорее, многокнижном корпусе «Пам’яток української мови» Пересопницкого Евангелия... нет! Это более чем странно. Тем не менее, с точки зрения апологетов едино-советского народа, так и нужно было. Зачем пробуждать у украинцев лишнюю гордость по поводу того, что у них уже в середине XVI столетия была Книга, где так ароматно, сочно наравне с буйным ренессансным соцветием шумит стихия живого украинского языка! Несмотря на некоторый церковно-славянский акцент, современный читатель без усилий узнает в нем современный язык, как поляк свой в старопольском, чех — в старочешском и т.д. В качестве примера приведем эпизод Рождества Христова из Евангелия от Луки, столь знакомый нам по многочисленным колядкам. Характерно, что и сейчас он почти так же и воспринимается: «...і сталося, коли там били, виполнилися дньове родити єй. І породила сина свого перворожденного і увила його в пеленки, і положила єго в яслах діля того, іже їм в дому гостиньном упокою не било. А пастиріє били в той же стороні і сторожу ночную над стадом своїм стерегли. А ангел господинь стал близько них. А ясность божія освітила їх і устрашилися великим страхом. І рекл їм ангел: «Не бойтеся. Бо і я повім вам радость великую, которая буде і всім людєм».
Согласитесь, скольким языковедам, культурологам, переводчикам пригодилось бы издание Книги. Как, наверное, обрадовался бы ему незабываемый Микола Лукаш! Сколько уникальных лексем, словосочетаний, синтаксических фигур нашел бы он в нем! Взять хотя бы такое — «перли» (жемчужины). А как в родительном — «перл»? А в книге есть: «перел».
...Четыре года тому назад Пересопницкое Евангелие в конце концов было издано. Не в серии «Пам’ятки української мови», но под эгидой Института украинского языка НАН Украины. Тираж... 500 экземпляров. Даже доктор искусствоведения Аким Запаско, который, как говорится во вступительной статье, внес наибольший вклад в изучение этой книги, — ее не получил. Издание Ивана Федоровича выходили тиражом в пять тысяч экземпляров — в XVI веке!
Отдельная проблема — факсимильное издание Книги. Два президента присягали на ней, и, по-видимому, ни один не заглянул в нее, не открыл для себя ее глубину и красоту. Первый — Леонид Кравчук, родом с Волыни. Поэтому, по рассказу тогдашнего нардепа поэта Романа Лубкивского, именно такую реликвию — волынскую — подобрали для инаугурации. Все видели, как крепко ладонь Виктора Ющенко легла на Книгу. Возможно, это крепкое прикосновение вдохновит его на реализацию всех наших надежд, в том числе и такой скромной, по сравнению с другими, как надежда сделать для украинцев доступной знаковую, такую важную для них книгу — Книгу присяги?